Ракетоплана не было…
Отчаявшись, Чернов возвратился к бредущим путникам. Печальные глаза Светланы смотрели прямо в его глаза. Девушка была так близко и… так бесконечно далека от него.
– Что делать? – Чернов беспомощно оглянулся на Седых. – Как помочь им? Ведь мы же не успеем… не успеем…
Заместитель министра хмурился, барабанил пальцами по поручням кресла.
… Светлана закрыла глаза и задремала. Рядом с ней на снегу спал Игорь. В их позах сквозила усталость и обреченность. А люди, сидевшие в зале почти в трех миллиардах километрах от Урана, молча наблюдали за оторванными от родины товарищами.
Близился последний час наблюдений. Над затемненным залом гасли звезды, алел восток. Диск луны становился прозрачным, похожим на круглое облачко.
На экране по-прежнему белел снежный покров, на котором спали Игорь и Светлана. Над ними искрилась зеленая зыбь.
Чернов уже собрался выключить локатор, потому что на экран легли тени от земного горизонта, когда в глубине зеленой мглы возникло движение. Вверх побежали пузырьки, зыбь заволновалась. Все отчетливее проступали три человеческие фигуры.
Сидевшие за пультом замерли.
Широкие плечи неизвестных могли принадлежать только мужчинам. Их одежда не походила на космические костюмы нашего экипажа, походка была странной, раскачивающейся.
Трое приблизились к спящим, постояли, пристально всматриваясь в их лица. Потом один из незнакомцев нагнулся к Светлане, поднял ее и… взмыл вверх. Второй подхватил Игоря.
– А, черт! Что там происходит? – Чернов поспешно протянул руку к лимбу. Но на экране уже все смывалось, быстро темнело. Уран скрывался за горизонтом.
На земном небе светило яркое солнце.
12. В плену у пришельцев из глубины вселенной
Проснувшись, Бурдин долго прислушивался. Из глубины корабля доносились звуки работающих механизмов, раздавались тягучие голоса. Иван Нестерович подошел к двери, толкнул ее.
Заперта.
Он прошелся по комнате. Стены украшала богатая художественная роспись. Иван Нестерович увидел пейзажи и сцены из неведомого мира. Прежде всего конструктора заинтересовала сама техника выполнения картин. Тут не могло быть и речи о красках. В то же время это не было и гравюрой. Картины поражали ощущением объема, словно рассматривались через стереоскоп. Они казались не творением рук, а застывшей действительностью.
Бурдин увидел пышную растительность с яркой бордовой листвой. Деревья громадной величины походили на эвкалипты после того, как те сбрасывают кору, – стволы блестели полированной бронзой. На ветвях густо распустились желтые цветы.
Деревья цвели, они наверняка и плодоносили.
Почва этого неизвестного мира имела красноватый, темно-кирпичный цвет, и река, которая извивалась на одной из картин, была тоже красноватой, но прозрачной, и на дне ее лежали обыкновенные, совсем как на Земле, гальки. И небо, земное синее небо, раскинулось над необычным багряным ландшафтом. В нем светило два солнца – одно большое, раза в два больше земного, второе, наоборот, раза в два меньше, оба ослепительно яркие, молочно-белые.
Преобладание красного цвета среди растительности Бурдин объяснил чрезмерным зноем двух солнц. Листва приобрела защитную окраску, отражающую тепловые инфракрасные лучи.
Еще входя в корабль, Иван Нестерович обратил внимание, что в помещениях, кажется, жарковато. Жители двухсолнечного мира наверняка привыкли к более высокой температуре, чем у нас на Земле. Если в кабине ракетоплана она поддерживалась не выше восемнадцати градусов, то здесь было градусов тридцать-тридцать пять.
Пришлось снять комбинезон. С температурой в каюте вполне можно было мириться.
Бесшумно открылась дверь. Вошел мужчина в тонкой белой одежде. Его остроносое обтянутое лицо было смугло, очевидно, от прожитых лет. Мелкие морщинки бороздили лоб и лучиками расходились от уголков глаз.
Приблизившись к Бурдину, он поднял руку. По телу Ивана Нестеровича пробежал холодок. Длинные тонкие пальцы вошедшего не имели ногтей, ладони почти не было. Бессуставчатая рука свободно изгибалась в любую сторону. Однако она не походила на щупальца спрута. Нет, пропорции и формы конечностей незнакомца соответствовали самым совершенным человеческим пропорциям и формам, только имели, по-видимому, позвонковое строение.
– Саиба, – произнес мужчина, касаясь пальцем своей щеки.
– Бурдин, – Иван Нестерович повторил жест Саибы.
– Бурдин, – проговорил тот чисто и отчетливо. Большие черные глаза пришельца из вселенной уставились на Ивана Нестеровича. Саиба изучал его пристально, сосредоточенно.
Следовало тут же выяснить намерения обитателей корабля, расспросить, почему они держат его, как пленника, а не как гостя. Но конструктор не мог пока придумать средства для переговоров.
Саиба, повернув голову к двери, произнес негромкие тягучие слова, состоявшие почти из одних гласных. Дверь открылась, и вошел другой мужчина, совсем молодой. В руках он держал две серебристые чаши: одну – наполненную плодами, очень похожими на баклажаны, только более мелкими и совсем черными, вторую с кубиками из студенистой массы.
От чашки с кубиками потянуло острым дразнящим запахом.
Рот Бурдина сразу наполнился слюной; Иван Нестерович вспомнил, что не ел больше суток.
Еду поставили на тумбочку.
Голод заставил Ивана Нестеровича сесть за пищу, не ожидая приглашения. Около чашек лежало подобие вилки, кругленький стерженек с двумя остриями. Конструктор подцепил сразу три кубика и уже собрался было отправить их в рот, но поймал на себе испытующий взгляд Саибы. Молодой мужчина смотрел на него с нескрываемым любопытством.
Бурдин сдержанно улыбнулся. Ну нет, он вовсе не желал, чтобы его принимали за дикаря.
Иван Нестерович стал разглядывать кубики, подцепленные им на вилку. Не спеша съел один кубик, потом другой, третий.
– Недурно, – похвалил он своих хозяев, – весьма недурно.
Саиба повернулся и медленно вышел из каюты, молодой мужчина последовал за ним. Тогда Бурдин дал себе волю. Сказался не просто голод: основной рацион экипажа «СССР-118» составляли концентраты, тоже вкусные и питательные, но все-таки порядком приевшиеся. А тут были свежие овощи.
Насытившись, Бурдин снова принялся разглядывать пейзажи на стенах. Чем дольше он всматривался в багряные долины с оранжевыми переливами кустарников, тем больше находил сходства с природой Земли. И это наводило на размышления более волнующие, чем если бы сходства не было вовсе. Там, где пейзаж оживлялся присутствием жителей этого мира, особенно разительно выступало единство природы. Значит, в каком бы уголке вселенной ни создавала природа разумные существа, она выбирала для них единственно возможные рациональные формы и создавала единственно возможные условия для существования.
Дважды он ложился, но тут же снова вскакивал на ноги. Мог ли он оставаться спокойным? Прежде всего не терпелось внести ясность в те странные взаимоотношения, которые начали складываться между ним и хозяевами корабля. Не оставалось никаких сомнений, что перед ним более совершенная техника и, стало быть, существа, захватившие его в плен, стоят на более высокой ступени умственного развития. Однако в понятии Бурдина это соединялось с высшей ступенью общественного развития – коммунизмом. А пришельцы из глубины вселенной вели себя далеко не мирно, в их руках было оружие.
Как же связать одно с другим?
За окном сиял вечный день Урана. Крошечный диск Солнца давал мало света, но кристаллическая атмосфера многократно преломляла его лучи. Красные холмы и зеленое небо с фиолетовыми и синими облаками придавали природе Урана своеобразную красоту.
Каюта находилась довольно высоко. Поверх холмов Иван Нестерович разглядел ракетоплан «СССР-118». Он всматривался в надежде увидеть около машины Лобанова и Светлану. Никто там не появлялся, а если бы друзья и появились, пришельцы из вселенной наверняка доставили бы их сюда на корабль. Стало быть, те блуждают где-то по Урану, расходуя последние капли кислорода.
Иван Нестерович сознался себе, что допустил непростительную оплошность: как только ракетоплан коснулся Урана, следовало включить бортовую радиостанцию и соединиться с Лобановым.
В дверях появился тот же молодой мужчина и знаками попросил Бурдина следовать за ним. В коридоре, образующем овальный туннель, было светлее, чем снаружи. Казалось, что стены сделаны из матового стекла и вокруг них зажжены тысячи электрических лампочек.
Молодой обитатель корабля провел Бурдина до крайней боковой двери. Иван Нестерович очутился в глухой комнате. В ней было так же светло, как и в туннеле. Обнаружить источник света не удалось, и конструктор сделал вывод, что светятся сами стены под воздействием какого-то электрического возбудителя.
В креслах сидели обитатели корабля. Бурдин насчитал их четырнадцать. Кресла образовывали полукруг перед большой металлической рамкой. Только подойдя к рамке вплотную, Иван Нестерович увидел натянутую на ней тончайшую металлическую сетку.
Его усадили в кресло, стоявшее отдельно впереди полукруга остальных кресел, и надели на голову чернее кольцо из пластмассы. Две проволочных нити соединяли механизм, скрытый в кольце, с сеточным экраном.
Иван Нестерович насторожился, опасаясь оказаться на электрическом стуле. Мало ли какой эксперимент собираются проделать над ним эти существа…
Оглянувшись, он увидел Саибу, тоже с кольцом на голове.
– Инооу! – сказал ему Саиба.
– Не понимаю, – Иван Нестерович развел руками.
Саиба сделал знал рукой, и в комнате стало темно. На экране поплыли волны розового тумана, они быстро таяли, и вот возникло четкое изображение ландшафта: белоснежные горы в оборках бордовой растительности, бурный водопад, низвергающийся по золотым искусственным ступеням, дворец из прозрачного молочно-белого камня, пронизанный лучами двух солнц, синее небо с прядями светло-желтых облаков.
– Луиада! – трепетным шепотом пронеслось по комнате.
– Луиада… – произнес торжественный, но печальный голос Саибы. Иван Нестерович понял: ему показали Луиаду, планету, с которой прилетел корабль. Он оглянулся, желая увидеть, откуда проектируется изображение на экране. Позади смутно белели лица луиан, стены скрывались во мраке, никакого отверстия с объективом проекционного аппарата в них не было.
– Инооу! – повторил Саиба и пальцем коснулся кольца на своей голове.
«Неужели это изображение мыслей?» – мелькнула догадка у Ивана Нестеровича. Не веря своему предположению, он попробовал вспомнить Варю. На экране заколыхалась розовая пелена и сквозь нее, как сквозь тюлевую занавесь, заулыбалось милое, дорогое лицо. Это было замечательно! Непостижимо, но замечательно! Ничего подобного Бурдин не ожидал. Теперь он понял, чего от него хотят. Его просят показать мир Земли.
Вначале воспоминания были отрывочными, беспорядочными, похожими на кадры из разных кинокартин. По примеру Саибы Бурдин хотел показать сначала внешний облик нашего мира – природу и города. Затем, воображение невольно перенесло Бурдина на завод. Он вспомнил свой просторный кабинет с большим письменным столом. Солнце сверкало в прозрачной панели плексигласа, свет переливался в роскошном чернильном приборе, где четыре девушки-физкультурницы подняли на соединенных руках мяч-чернильницу. Прибор изготовили и подарили ему ребята из ремесленного училища.
Иван Нестерович прошел по мягкому цветастому ковру и сел в кресло. Ворвался, как всегда нетерпеливый, вечно спешащий Коробов с грудой чертежей в руках. Коробов был ближайший помощник Бурдина, руководивший отделом реакторов.
«Здравствуй, Коробов! – мысленно приветствовал его Иван Нестерович. – Как у тебя с реакторами для «СССР-120»?
Экран молчал. Но объемность и реальность изображений потрясли Бурдина. От волнения он потерял нить мыслей, и на экране заклубились розовые лохмотья. Потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя и снова сосредоточиться.
Если что-то и не получалось четким, то это он сам. Оказывается, Иван Нестерович плохо помнил свой собственный образ, и его лицо на экране получалось расплывчатым, неопределенным.
Кабинет постепенно наполнялся людьми. Это были в основном те конструкторы и технологи, которых Бурдин больше всего хотел увидеть. Воскресли жаркие споры и диспуты. Вот они, непримиримые братья-близнецы Отаровы, рыжеватые, вспыльчивые, всегда готовые взяться за любую работу! А вот маленький широкоплечий Кленч, скуластое лицо которого в точности выражало его напористый, хладнокровный характер.
В одиннадцать часов конструктор Бурдин отправлялся на совещание к директору завода. Но по дороге он обходил все комнаты конструкторского бюро, останавливаясь у чертежных досок, у счетных машин.
Сколько близких ему лиц увидел Иван Нестерович за десяток минут! И всюду, где он проходил, в окна светило яркое солнце. Солнечный свет лежал на всех его воспоминаниях. Мир Земли предстал перед луианами ярким, многоцветным, движущимся.
Бурдин с радостью ухватился за возможность стряхнуть с себя оцепенение, навеянное длительным путешествием среди мглы и кажущейся неподвижности космического пространства.
Изредка в его заводские встречи врывался образ Вари.
Из заводоуправления Бурдин поспешил в цеха, где на стапелях шла сборка «СССР-120». Но образы на экране стали мутнеть, беспорядочные волны розового тумана все плотнее затягивали экран.
С Ивана Нестеровича уже снимали кольцо, когда он сообразил, что ему предоставляется возможность попросить помощи для своих друзей, блуждающих по Урану.
– Постойте! – сказал он, удерживая кольцо и снова усаживаясь в кресло.
Он показал на экране воображаемую картину столкновения с метеоритом, две человеческие фигуры, покидающие «СССР-118», посадку ракетоплана на Уран. И несколько раз возвращался к двум падающим фигурам.
По лицу Саибы скользнула усмешка. Он свысока посмотрел на Бурдина и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19