Петьке послышалось что-то странное в перестуке копыт, но он не мог понять, что именно. Он прислушался. Так и есть: передние копыта цокали отчетливо, а задних не было слышно совсем. Петька глянул назад и чуть не упал с коня. Он понял, что за хруст раздался вначале погони - это лопнула шлея. Седло каким-то немыслимым чудом держалось на оборванных ремнях, но ужас был не в этом. Круп, задние ноги и хвост коня были волчьи. Огромные когтистые лапы неслышно ступали по тропе. Норов двоедушника выходил наружу.
- Вот тебе и волчья стать, травяной мешок! Вот тебе и двоедушник! - в растерянности пробормотал Петька.
- Чего? - спросила Даша, обернувшись к брату.
- Сиди ровно, не вертись, а то свалишься, - строго наказал Петька.
Он не знал, как сказать сестре о происшедшем с конем превращении. Чтобы не очень напугать ее, Петька решил начать издалека.
- Помнишь сказку, как Иван Царевич на волке ездил?
- Ага, - кивнула Даша.
- И ведь ничего страшного не случилось, - как можно беззаботнее произнес Петька.
- Нет, а что? - в голосе Даши зазвучала нотка тревоги.
- Ну так это... вобщем... Короче, двоедушник это не совсем лошадь. У него вроде как две души, с одной стороны - это конь, а с другой - волк. Вроде как у Ивана Царевича, - добавил Петька.
- Петь, ты такой умный. Откуда ты все знаешь? - спросила Даша.
- У него шлея лопнула, и зад в волчий превратился, - выдохнул Петька.
- Ой! - Даша вскрикнула. Она повернулась к Петьке. Лицо ее было белее мела. Значит, все-таки она подобрала не те зернышки. Как теперь признаться в том, что она натворила, что все случилось по ее вине? Губы Даши задрожали. Петька по-своему понял Дашин испуг.
- Наверно, я зернышки перепутал. Ты не помнишь, какое надо было сначала дать, ячменное или просяное? - спросил он.
- Просяное, - сказала Даша, хотя точно помнила, что ячменное.
- Точно перепутал. Все из-за меня, - сказал Петька упавшим голосом.
- Как же ты так, Петь, - вздохнув с облегчением, укоризненно покачала головой Даша.
- Мне показалось, Вечорка сказала, первым давать ячменное. Да что там теперь говорить. Натворил я дел, - сокрушенно махнул рукой Петька.
- Не расстраивайся, только, смотри, больше не перепутай, - сказала Даша.
От ее испуга не осталось и следа. Она была рада, что сидит к Петьке спиной. Впервые в жизни Даше было трудно посмотреть брату в глаза.
- Эх, Дашка, молодчина ты у меня! - похвалил ее Петька.
Даша наклонила голову, пряча улыбку.
Если бы в подземном царстве светило солнце, и Дашина тень не пряталась скромно в вечных сумерках, дети заметили бы, что она поблекла. Зато пятно едва уловимой тени, следовавший за детьми по пятам, потемнело.
Между тем дорога опять вышла к развилке. Конь остановился. Он захрапел и забил копытом, словно собираясь сделать отчаянный прыжок. Двоедушник скакнул на восток, но будто невидимая преграда встала на его пути. Он вздыбился. Дети едва удержались в седле. Как и в прошлый раз на перепутье, коня словно раздирали две силы, одна тянула его направо, другая - налево. Двоедушник рвался на восток, бока его покрылысь пеной, но задние волчьи ноги упирались и тащили его на запад. Вдруг оттуда, с западной стороны, донесся едва различимый звук: не то протяжный стон, не то подвывание. Скакуна словно подкосило. Конь сдался, волк победил. Двоедушник тряхнул гривой и галопом поскакал на запад.
ГЛАВА 34. КУКУШКИНО ГНЕЗДО
Узкая тропа вилась меж деревьев-корней и, казалось, ей не будет конца. Чащоба зловещей стеной обступала всадников со всех сторон. Конь перешел на трусцу. Внезапно впереди, меж стволов, забрезжила проплешина. Двоедушник остановился, как вкопаный, и, подогнув передние ноги, встал на колени, будто предлагал детям спешиться.
- Станция Березайка, кому надо вылезай-ка, - мрачно пошутил Петька, слезая с коня. - Пойдем, поглядим, что там такое.
Он помог Даше спуститься на землю и взял двоедушника под уздцы. Дети сошли с тропинки и, прячась в зарослях, стали осторожно продвигаться вперед. Конь послушно ступал за ними. За деревьями показался унылый пустырь, посреди которого одиноко стояла огромная пятистенная изба. Продираясь сквозь густую поросль корней и стараясь держаться подальше от открытого места, дети и конь подошли к избе как можно ближе. Завеса из переплетающихся корней скрывала нечаянных гостей от чужих глаз, зато Петьке и Даше было видно и слышно все, что делалось возле дома.
Из избы донесся плач младенца.
- Там маленький, - удивленно прошептала Даша.
- Сам слышу. Только я думаю, что это не нашего ума дело, - отрезал Петька.
Вдруг мрачное безмолвие леса нарушило кукование кукушки. Крик птицы казался одиноким и тоскливым. Кукушка словно жаловалась на то, что заблудилась в этой зловещей молчаливой чащобе. Но вот на ее зов эхом отозвалась другая, третья... И тотчас лес ожил кукушиными криками.
- Ку-ку, ку-ку, ку-ку, - доносилось со всех сторон. Кукушки перекликались, вторили друг другу, как будто вели нескончаемый спор, кто больше лет насчитает. Голоса их приближались, и вскоре дети отчетливо услышали шум крыльев. Со всех сторон к избе слетелись кукушки и с унылыми криками закружили над пустырем.
- Петь, чего это они сюда слетаются? - с опаской спросила Даша.
- Откуда я знаю? Может, у них тут гнездо, - огрызнулся Петька.
Как легко и просто все казалось, когда они верхом на двоедушнике выехали из Царства Вечного Заката, и как страшно и неожиданно все оборачивалось теперь. Коварный и жестокий лес не отпускал путников, готовя для них все новые испытания. Прячась за ветками-корнями, ребята наблюдали за избой.
Кукушки одна за другой подлетали к лежащей посреди двора дубовой колоде и ударялись о нее крылом. Головы птиц превращались в человеческие. Вскоре над избой кружила стая безобразных существ с туловищами птиц и головами уродливых старух. Кукушиные крики перешли в пение:
Гули-гули гушеньки
Гуляли кукушеньки,
Во чужие гнездышки
Детушек бросали.
И по доброй волюшке
На сиротску долюшку
При живой при матушке
Деток обрекали.
Эх, гульба-гуленочка,
Сколь вилась веревочка,
К старости кукушеньки
Вспомнили о чадах.
Где же вы, кровиночки,
Доченьки и сыночки?
Нет в гнезде кукушеньки
Ни тепла, ни лада.
Гули-гули гушеньки
Гуляли кукушеньки,
Славно пировали,
Да деток прогуляли.
Женщины-птицы слетели вниз и ударились оземь. Стон прокатился по лесу, и вместо птиц, откуда ни возьмись, появились страшные, горбатые, грязные старухи.
- Бабы-еги, - испугалась Даша.
- Ничего себе, да их тут целая орава. Наверное, от такой прорвы у избушки курьи ножки отвалились, - едва слышно проговорил Петька.
Между тем старухи, суетясь и толкаясь, поспешили в избу. Вдруг одна из них застыла на пороге и, медленно обернувшись, огляделась. Ее маленькие злобные глазки буравили обступающую пустырь чащобу. На мгновение Петьке показалось, что взгляд ее остановился как раз на том месте, где они прятались. Петька обмер.
Старуха была на редкость безобразна. Сизый нос ее свисал до подбородка, почти прикрывая шамкающий беззубый рот. На кончике носа торчала огромная бородавка, из которой рос пучок седых волос. Грязные космы патлами торчали в разные стороны. Одежда свисала неопрятными лохмотьями. Ведьма постояла на пороге, вертя носом, словно принюхиваясь, а потом вытерла руки о замусоленный передник и вошла в избу вслед за остальными.
- Фу, я уж думал, она нас заметила, - с облегчением выдохнул Петька.
В это время из избы опять донесся плач младенца.
- Петь, я боюсь. Поехали дальше, - шепотом взмолилась Даша.
- Можно подумать, это от меня зависит, - разозлился Петька. Он укоризненно посмотрел на двоедушника. - Ну чего ты нас сюда притащил?
В ответ конь-волк посмотрел на Петьку кроткими темными глазами и, опустив морду к черной растрескавшейся земле, пошевелил губами, словно щипал траву.
- Неужели опять проголодался? - удивился Петька.
Конь молчаливо кивнул головой.
- Все, Дашка, застряли, - сокрушенно произнес Петька. - Придется дожидаться, пока старые карги не улетят. Тогда поищем, чем накормить этого обжору.
- А вдруг они совсем не улетят? - забеспокоилась Даша.
Тут дверь избы отворилась. Старухи вывалили во двор и окружили колоду. Одна ведьма тащила ворох грязного тряпья. Она опустила его на колоду и выпростала из тряпок младенца.
- Что ж ты, малый, криком заходишься? Али мы тебя не нянчим, не лелеем? - проквохтала она и сделала младенцу "козу" скрюченными иссохшими пальцами.
Младенец надрывно кричал, беспомощно перебирая в воздухе тоненькими ручками и ножками, как жучок, который упал на спину и тщетно пытается перевернуться. Старуха с бородавкой покачала головой.
- Надобно его водой отлить, чтоб не маялся, не надрывался.
Она обвела взглядом остальных и скомандовала:
- Подружки-богинки, принесите-ка мне золы из трех печей: избной, горничной и банной, да водицы кринку.
Старухи побежали выполнять ее приказ, а Даша уткнулась Петьке в самое ухо, и в ужасе зашептала:
- Петь, это богинки. Мне бабуля часто говорила: не ходи далеко одна, а то богинки унесут. Никакой дед с мешком детей не ворует. Это все богинки. Наверное, они и этого маленького украли.
Петька, припав к стволу дерева-корня, смотрел, что будет дальше. Ведьмы поставили кринку с водой на колоду рядом с ребенком. Притоптывая и пришептывая, они закружили вокруг колоды, в шаманском танце, по очереди бросая в кринку по щепотке золы. Наконец, все было готово. Носатая приподняла кринку, и пробормотав заклинание, сбрызнула из нее младенца. Когда старуха шептала, волосы у нее на бородавке подрагивали, и от этого казалось, что нос у ведьмы ходит ходуном.
Плач младенца перешел во всхлипывания и затих совсем.
- Ну вот так-то лучше будет, - прошепелявила старуха. - Теперь можно дитятю покормить.
Две богинки живо принесли плошку, наполненную мутноватой жидкостью. Носатая ведьма завернула в замусоленную тряпицу хлебный мякиш, смочила его в мутном пойле и сунула младенцу. Тот принялся сосать.
- Проголодался, поди. Ишь как чмокает, - проговорила старуха.
- Скоро приворотное зелье свое дело сделает. Недолго нашему малютке осталось человеческим дитем быть. Через две полных луны превратится он в настоящего черного колдуна.
Богинки отвратительно захихикали.
Даша беспокойно переступила с ноги на ногу.
- Петь, говорю тебе, они этого малыша украли, а теперь из него колдуна хотят сделать.
- Тише ты, - шикнул на сестру Петька.
Ему тоже было жалко малыша, но чем они могли ему помочь? Сейчас их самих в пору было спасать. Кто знает, сколько еще эти старухи собираются тут крутиться?
Покормив младенца, богинки отнесли его в избу, вышли во двор, бросились оземь, и, обратившись кукушками, улетели прочь. В чаще все дальше и дальше раздавалось их заунывное кукование.
Петька, не помня себя от радости, обнял сестренку:
- Дашка, мы спасены! Они нас не заметили!
Не теряя времени даром, Петька схватил коня-волка под уздцы, и они, продравшись сквозь заросли, направились к избе. Двоедушник уверенно обогнул пятистенок, словно знал, куда идти, и подвел детей к яслям, наполненным зерном. Петька вытащил из-под седла кисет и достал из него оставшиеся два зернышка. Мгновение он колебался, не зная, стоит ли теперь давать двоедушнику просяное зерно, но решил, что хуже не будет. Конь, словно поцеловав Петькину ладонь, взял зернышко влажными губами.
Дети напряженно глядели на седло. Петька подошел, попробовал его на прочность и с облегчением вздохнул. Подпруга крепко держала седло на спине скакуна.
"Хорошо, что на этот раз зернышко правильное", - Даша с облегчением вздохнула, но Петьке ничего не сказала.
Конь склонился над яслями. Петька посмотрел в сторону избы, немного подумал и решился:
- Ладно, пока он ест, пойдем на малыша посмотрим.
Дети осторожно прошмыгнули в дверь. Жилище богинок было неуютным и неопрятным под стать хозяйкам. Посреди темной горницы возвышалась закопченая печь. Возле окна стоял замызганый стол, по стенам - плохо обструганные полати, с набросанным на них грязным тряпьем, а в углу люлька, в которой лежал, выпроставшись из рваных пеленок, бледный, тщедушный младенец. Его голова казалась непомерно большой для худенького тельца.
Петька и Даша склонились над люлькой.
- Бедолага. Как же его угораздило сюда попасть? - покачал головой Петька.
Малыш глядел на ребят ясными васильковыми глазами. Вдруг он потянулся к Петьке крошечными ручонками.
- Смотри-ка, он меня признал, - улыбнулся Петька.
- И кто же это к нам пожаловал? - услышали дети за спиной скрипучий голос.
Из-за печи вышла старуха с бородавкой и, довольно потирая сморщенные ладони, уставилась на ребят.
ГЛАВА 35. БЕГСТВО
Петька с Дашей не заметили, что не все кукушки улетели в лес. Одна из них осталась в избе. Ребята были застигнуты врасплох. Старуха прошаркала к двери и преградила детям путь. Она стояла, пристально разглядывая нежданных гостей, и бормотала что-то себе под нос. Даша подвинулась поближе к Петьке и исподлобья смотрела на бабу-ягу. Вдруг та всплеснула руками.
- Ах вы гости дорогие, некупленные, даровые! Что ж вы так оробели, касатики? Неужто бабушку испугалися? Мы детушек не обижаем. Ежели какой малютка от дома отбился, мы его приютим, да обогреем. Мы и вас приветить рады. Нежданный-то гость лучше жданных двух, - хитро прищурившись, слащаво прошамкала старуха.
- Спасибо, но мы ненадолго. Нам дальше ехать надо, - сказал Петька.
- А куда ж такая спешка? В торопях только блох бить. Вы, гляжу, умаялись, уморились. Дам я вам настоечки целебной. Кто ее пьет, тому она силы прибавляет, и жизнь краше делает. Всяк, кто ее испробует, скажет, что лучше нее ничего на свете нету, - старуха подошла к печке, отодвинула заслонку, вытащила из печи кринку с той самой мутной жидкостью, которой богинки поили ребенка и, пробормотав над ней заклинание, осторожно, чтобы не расплескать, налила в глиняные кружки.
- Попейте, настоечки-то. Сразу легше станет, - она протянула кружки детям и нараспев произнесла:
Если выпьете настойку,
Станет сладким все, что горько.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29