— Вася покидает вас. — И, перекрывая горестные вопли, он закричал: — Но вас не съедят! Мы оставляем вам Васин голос. — Капитан поднял над головой ящичек. — Когда станет темно или вас преследует зверь, надо ткнуть пальцем сюда!
Капитан нажал кнопку, и поляну сотряс жуткий вой и рык. Карчикалой подпрыгнул как ужаленный и длинными прыжками сбежал, мы пригнулись. Нимзияне слушали этот звук, как дитя колыбельную, неумело улыбаясь.
— Что это? — Бледность на Васином лице проступала сквозь бороду. — Откуда этот ужас?
— Это, Вася, твое храпение во сне. Мы записали еще на корабле. То самое, которым ты здесь хищников по ночам разгоняешь. Без усилителя.
— Не может быть… А как же вы?
— У тебя каюта с тройной звукоизоляцией, мы практически ничего не слышим. Ну ладно, Вася, ладно. Нимзияне тебя не только за это любят.
— Ну да, — вмешался космофизик. — Любят всегда ни за что и не по заслугам. Иначе что это за любовь.
— Давай прощайся.
— Чего там. — Вася был дико удручен. Он постоял с опущенной головой, потом махнул рукой, поглядел на нимзиян, столпившихся вокруг ящичка, и негромко сказал: — Рейвали клянс — в смысле, прощайте.
Мы сделали круг над становищем, и, когда были уже в километре от него, до нас снизу донесся вой карчикалоя, который потом был перекрыт храпением Васи. Нимзияне развлекались.
ЗАКОН РАВНОВЕСИЯ
Мы привыкли собираться у меня. Может быть, потому, что Клемма, мой домовый кибер, без устали наводит чистоту и уют в квартире. А уют все любят: и теорианский кот, и капитан, и сам Вася. А этот вечер был осенний, с запланированным моросящим дождем, и кот тихонько пел в два голоса, и Вася щурился на пламя камина, и моя умная Клемма приглушила светильники.
— Если говорить об искусстве, то я предпочитаю ваяние, — сказал Вася. — Живописец — он хоть расшибись, а из плоскости выйти не может. Объем передает только скульптура. Вообще, члены нашего экипажа — благодатный материал для скульптора. В Жмеринке на территории школы космопроходцев отличная скульптура Льва, ну где он бронзовый, десятиметровый и с гитарой.
— Что это ты обо мне говоришь, будто я уже помер? — сказал Лев. — А я, чтоб ты знал, жив!
Нам было ясно, к чему в конце концов Вася сведет разговор, но как-то было лень вмешиваться, пусть, думаем, доскажет. Вася повернулся ко мне:
— И ты тоже хорош, приятно смотреть. В позе роденовского «Мыслителя», в одной руке чья-то голова с обнаженным мозгом, в другой — скальпель, а ты этак задумчиво скальпелем в мозг тычешь. А у левой ноги учебник нейрохирурга-любителя. Мне нравится, хотя фигура несколько статична. Жаль, что цвет и фактуру волос не передает. — Это он подпустил шпильку в мой адрес.
Ну все, думаем мы, сейчас Вася перейдет к динамике и на том иссякнет. Вася продолжал:
— Будем справедливы. Хоть и не совсем скромно говорить, но самая динамичная из всех виденных мной скульптур — это та, на Теоре. Я там, если помните, стою у ворот в бутсах и футболке со скрещенными на груди руками и отведенной для удара головой.
Васе было чем гордиться: удар головой от своих ворот через все поле увенчался победным голом. Аборигены на Теоре о Васе слагали саги.
— Мы помним, Вася, — ласково сказал капитан. — Мы все помним. И как ты спас нас на Сирене, и как достойно вел себя на Эколе. И что, несмотря на спелеологические увлечения, собрал наиболее впечатляющий материал о быте туземцев на Нимзе. Но что касается Афсати, то, конечно…
— А что Афсати? — Наш коренастый Вася обиделся. — На Афсати не только меня сбили с толку эти совпадения. Хотя я согласен: то, что для Льва, скажем, простительно, то для меня недопустимо. Но я хотя бы не стал загадкой природы. — Он покосился на мою шевелюру. — Было бы негуманно предъявлять к вам такие же требования, какие я предъявляю к самому себе…
* * *
Действительно, планета Афсати поначалу не предвещала никаких сюрпризов. Человека здесь мы не обнаружили, а были леса, в которых еще ни разу не раздавался топор дровосека, обремененного большой семьей. Разноцветные леса были густы и вездесущи, и мы были вынуждены устраивать наш лагерь на склоне потухшего вулкана. Рядом, у его подножия, плескалось безбрежное пресное озеро с редкими скалистыми островами. Сверху оно казалось почти круглым. Человеку, ежели он куда-то уходит, надо куда-то вернуться. Для этого и базу вокруг катера мы соорудили. А устроившись, разбрелись кто куда для предварительной разведки окрестностей. Мы полагали — дня на три. В лагере дежурил на связи я, да под задержались капитан и Лев Матюшин.
Но уже к полудню Вася затребовал дисколет, и мы полетели за ним. Он ждал нас на берегу озера с исказившимся лицом.
— Взгляните, что я наделал!
Зверь лежал снежным холмиком на опушке леса: белый мех с муаровыми разводами.
— Это я его убил. Заряд джефердара был рассчитан на десять минут обездвиживания, и сначала он стоял как положено. Я снял его. Вот голограммы, смотрите. — Вася протянул кассету, рука его дрожала. — Он стоял, стоял… А потом вдруг упал и перестал дышать… Я — в лагерь — надо проверить все джефердары… Я этого себе никогда не прощу!
Мы удрученно молчали. Джефердар был абсолютно безопасен. Это не оружие, это прибор для обездвиживания — одним и тем же зарядом обездвиживается и мышь, и динозавр. Мощность заряда влияет только на продолжительность обездвиживания. Применение джефердара ни в одном случае не имело вредных последствий, а уж летальных тем более. Вы знаете, этические нормы не позволяют землянину убивать… и Вася был в сильнейшем эмоциональном шоке. Законы этики он всосал с молоком матери. Нам стало не по себе. После длинной паузы капитан сказал:
— Зверя мы забираем в лагерь. Ты, Вася, иди на дисколет, мы погрузим без тебя. И не забудь джефердар.
Джефердар торчал в развилке, длинный шнур тянулся от его спускового крючка. Мы перестали смотреть на зверя, мы уставились на Васю.
— Ну да. — Вася сделал попытку улыбнуться. — Видите, жив остался. Только рука затекла, я, дернув шнур, не успел ее опустить и целый час стоял с протянутой рукой. Кстати, импульс не лишает сознания… Да. А вот хочешь убежать и не можешь. Жуткое состояние для зверя, которого мы изучать взялись. Не знаю, как вы, а я впредь палить в кого ни попадя поостерегусь.
Вот таков наш Вася. Богатырь не только физически. Он и нравственно недостижим. По нему даже равняться не стоит, не получится. А ведь это мысль, хотя и не новая: все проверять на себе. И новое лекарство — зарази себя и вылечи. И правило для судьи — отсиди пару лет в тюряге, потом других сажай. Узнай на себе, каково это — драпать на исходе дыхания по степи ночью от машины в свете фар, может, не станешь за сайгаком и зайцем гоняться. Я нейрохирург-любитель и, увы, не могу сам себе сделать трепанацию черепа, а то бы, конечно, не преминул.
Васю и зверя мы доставили в лагерь. Зверь действительно не дышал и был холодный. Мне как биологу пришлось анатомировать его. Природа любит многообразие форм, сравните кошку и пчелу, ничего похожего. Но она, природа, экономна по сути своей и однажды найденное удачное решение использует несчетное число раз. Я это к тому, что и корова, и хек серебристый имеют кишки, глаза, ливер и мозги, хотя бывают и исключения, недалеко ходить.
Инопланетный зверь имел все, что зверю положено. Жвачное животное, но с одним желудком. Удивило мощное сердце и клыки — как у хищника. Мышцы странно пластичные, тягучие, что ли. Причину смерти я установить не смог. Внутренних кровоизлияний не обнаружил, следовательно, ни инфаркта, ни инсульта у зверя не было. Когда я доложил результаты вскрытия, все задумались.
— Значит, не от испуга? — сказал Лев, почесав затылок, и стал утешать Васю, он его всегда утешает. — А может, этому зверю всего час жизни оставался, может, он с минуты на минуту должен был умереть от старости. А тут ты со своим джефердаром.
— Так что? — спросил капитан. — Зверь инопланетный, а анатомия, значит, земная?
— Не совсем, — сказал я. — Есть и отличия. Вдоль хребта тянется странное образование, мне не ясны его функции, но, судя по тому, что оно сплошь пронизано нервами, без него организму не обойтись. И еще. Вся поверхность шкуры покрыта порами. Я было подумал, что это выходы потовых желез, но отказался от этой мысли: не могут потовые каналы иметь диаметр чуть ли не миллиметр. У него, если так можно сказать, ситоподобная шкура на тончайшей сплошной подложке. Правда, под мехом дырки не видны.
— Я ж говорю — от страха, иначе с чего б мелкодырчатая?
Вася усматривал связь между страхом и дырками в шкуре, мы — нет. Мы сильно задумались, но ничего вразумительного придумать не смогли. Наш опыт показывал, что, несмотря на многочисленные общие с земными черты инопланетного зверья, ну там наличие голов, зубов, скелета, хвостов и прочего, всего не перечислить, всегда имелись какие-то особенности. Зачастую они ставили нас в тупик, и мы улетали, оставляя загадки неразгаданными. Думать, что зверь дышал шкурой, не приходилось, слишком уж могучие легкие были у него. Так чего ж он, голубчик, откинул копыта, с какой причины? Эту загадку разгадать мы были обязаны, хотя бы из-за Васи.
Следовало продолжить наблюдения и по возможности не пользоваться джефердаром. Во-первых, мы решили построить вольер для не слишком крупных жвачных и, во-вторых, подвесить с десяток летяг. Это такое надувное устройство с моторчиком и аппаратурой. Летяга на небольшой высоте следует за объектом наблюдения, как привязанная и все записывает, а кроме того, все, что видит и слышит, транслирует на пульт управления-наблюдения в лагерь. Мы разбрелись в окрестностях лагеря в поисках животных, пригодных для отлова и для наблюдения летягой.
Вася, мрачный, как Мамай на поле Куликовом, ушел, не взяв с собой джефердара. Капитан закрыл глаза на это нарушение, но зато подвесил над ним летягу. За все годы космических скитаний мы не потеряли ни одного человека и не собирались терять…
* * *
Каменистые отроги гор спускались к озеру, образуя ущелья. Речки-ручьи вытекали из ущелий. По песчаному неглубокому устью такой речки бродил Вася Рамодин, разглядывая животных, собравшихся на водопой. Здесь, на пляже, им было удобней, чем в каменной теснине, где речка бурлила в недоступной глубине ущелья.
Васе приглянулось нечто ушастое и глазастое: ростом Васе по пояс, на тонких ножках и вдобавок с симпатичным детенышем. Не знаю, правильно ли это, но при контактах с инопланетными животными мы в первую очередь руководствовались критериями земной эстетики. Сколько ни твердили себе, что красивое — по нашим меркам — это не обязательно хорошее на чужой планете, но одолеть Тишкин синдром не могли… Не один Вася положил глаз на симпатичного жвачного ушастика, на него опасно щурился хищник. Той же расцветки, что и ушастики, то есть зеленый в черную полоску — под цвет зарослей, из которых выполз на брюхе. Зверь, нервно скалясь, бил хвостом по песку и уже собирался прыгнуть на детеныша. Но здесь был Вася. Вася трахнул его каменюкой между глаз. Хищник лег на бок, в голове у него все перемешалось, он потерял вкус к жизни и забыл, зачем сюда пришел.
Вася нагнулся над поверженным хищником, давая возможность вмонтированной в скафандр электронике зафиксировать облик зверя крупным планом. Зеленый и полосатый привстал на неверные лапы, помутневшими глазами посмотрел на Васю и бросился в озеро.
Наш Вася был настолько потрясен, что чуть не рехнулся, — это уже вторая смерть на его совести. Он поднял руки кверху и возопил:
— За что караешь, Господи?!
Мы забрали с пляжа близкого к нервному срыву Васю. Он что-то мычал всю дорогу и изредка тряс головой.
— Это он на меня обиделся, — пробормотал Вася, выходя из вездехода. — Я нехорошо обошелся с этим зебрером. Нельзя так. Видать, у него очень ранимая психика, тонкая нервная организация.
— Ты это брось! — грубо сказал я. — Нет у него никакой психики. У него одна мысль, кого б задрать на обед. А если ты кого-то ешь, но и сам внутренне готов к тому, что тебя съедят. Не знаю, с какой стати он утопился, но уверен, с тобой это не связано.
Капитан протянул стакан с соком черничного арбуза и разжал пальцы. Вася взглядом остановил падение стакана. Капитан улыбнулся:
— Тебя никто не винит, ты вел себя как надо. Пусть они там едят кого хотят, но не при нас. У тебя не было выбора — или отдать на съедение чужого дитятю, или вступиться за него, Вася!
В некоторых случаях имя «Вася» звучало у капитана примерно так же, как последнее слово в предложении: «Ваша кошка проглотила заводную мышь, она больше не будет царапать мебель, сэр».
— Можно было хворостиной отогнать, а я сразу булыжником в переносицу.
— Какой хворостиной, где ты хворостину нашел? У этого, как ты сказал, зебрера шестьдесят зубов, из них восемь клыков с твою ладонь длиной, в нем росту метр двадцать, в нем три метра длины — и это без хвоста! Да он бы тебя в бублик свернул — и без дырочки. Короче, ремонтник Рамодин, без джефердара из лагеря выходить запрещаю. И летягу придется терпеть. Хворостиной… кишка тонка.
Вася всхлипнул и ушел к себе в каюту с тройной звукоизоляцией, откуда не показывался сутки. Лев сказал, что он там переживал в одиночестве, а я так думаю, спал. Иначе он выходил бы к обеду: Вася любил радовать нас своим аппетитом.
Вася ушел, а мы стали раскидывать мозгами. Капитан высказал мнение, что мы уже своим присутствием вносим новый биотический фактор в жизнь животных, с которыми соприкасаемся, и этот фактор может иметь роковое влияние. Я заметил, что устойчивость биоценоза весьма велика и на случайные помехи он практически не реагирует. Капитан на это сказал: но, но, а ежели землетрясение, разве не случайный фактор? Тут капитан смутился и признал, что равнять нашего Васю по силе воздействия с землетрясением не совсем корректно.
— Разве с небольшим, — сказал Лев, выручая капитана.
* * *
Третьего дня я пригнал в вольеру округлое животное вроде черепахи, но с мягким пушистым панцирем. Я с ним долго возился, подталкивая сзади в нужную сторону, оно не сопротивлялось, но и не спешило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61