«Он ведь еще дитя, — подумал Отори, — а рисует как взрослый». Велел позвать Йири.
— Тебе нравится рисовать? Я дам тебе такую возможность.
…Серые птицы срываются с глади озера, падают листья, мешая птицам подняться… И тишина. Пугающе полно передана тишина в рисунке.
— Что это?
Ответа, естественно, нет.
А вот еще один. Тоже листья, разных цветов. Паутина из листьев. Пламя из листьев. Бурые — мертвые, зеленые — недавно рожденные. Сизые — духи…
— Ты мог бы, наверное, стать хорошим художником.
— Не знаю… меня никто не учил…
— Однако… Это похоже на стиль Зимней Ветви… ты не мог видеть его работ. Он…
— Что, господин?
— Хм… сошел с ума. В одиночестве умер. И не оставил учеников. Он рисовал птиц. Ты же — не только… однако похоже.
Когда после морозов приходила оттепель, голова у Отори начинала сильно болеть. Это страшно его раздражало, там паче что отвары пустырника и горной мяты не помогали. Советчики разные ничего путного сказать не могли. А найти в этой глуши стоящего врача было не проще, чем луну в погребе. Новый мальчишка, узнав о подобной напасти, спросил у господина дозволения посмотреть запас сушеных трав — отобрал кое-что, после в саду и поле недалеко от ограды, разгребая мелкий снег, выкопал что-то еще. Залил водой, долго кипятил на огне — получился настой, золотисто-коричневый, с горьким запахом.
— Это еще что? — спросил Отори, глядя на жидкость в широкой чашке.
— Аэ тэ хэтта, Травы говорят друг другу, — на протяжном диалекте Хэнэ отозвался мальчишка. Отори поморщился — он не любил северо-западный говор.
Однако настой помог. Правда, пить его приходилось часто — но пара глотков возвращала ясность мыслям и даже приносила чувство некой восторженной легкости.
Мальчишка назвал снадобье «кээ-ши ай», «глаз вороненка». На вопрос, почему, рассказал прелестную историю о птенце, потерявшем мать и сторожившем звезды на крыше Небесного дворца. Звезды поведали ему тайны трав…
— Откуда ты все это знаешь? И сказки, и травы? — господин явно был удивлен. Мальчишка не улыбнулся — но его лицо просветлело. Он чуть склонил голову:
— Травы я знаю плохо. А сказки… они везде.
"Не одна душа живет в этом существе. Деревенский мальчишка, правда, схватывает все на лету — это понятно. А зеленоглазый оборотень, он-то откуда взялся? В самую пору звать заклинателя, изгонять его из чужого тела".
Однако в подобные байки Отори не верил, да и оборотень был так хорош. Среди расписанных стен, синего, богатых оттенков, шелка и резных перегородок из светлого дерева он смотрелся великолепно, и впрямь — неким лесным духом. Двигался с бесшумной текучей упругостью, словно между стволами в чаще. Отзывался на любую ласку со странной порывистостью, пугливой и нежной одновременно. Господин заметил — он все время боится чего-то, особенно — прикосновений. Вытянуть что-нибудь из Йири было нелегко, и толком Отори узнать ничего не сумел. Сколько ни выспрашивал, как обращались с ним раньше, мальчишка отвечал односложно и голосом неживым, тусклым. Лень было возиться с этим, да и не нужно. Скоро хозяин перестал обращать на это внимание. Однако дал мальчишке прозвище Раи — так на юге называют лесных существ, наполовину оборотней, наполовину духов. После уже и слуги не звали его иначе. А они его полюбили, хоть и опасались странного взгляда в упор, будто смотрит сквозь человека.
Отори, долго проживший в столице, уроженец окрестностей Аэси, терпеть не мог северного диалекта — и Раи учился произносить, как принято в Сиэ-Рэн.
Он не просто делал то, что положено — он должен был делать это хорошо. А вкусы Отори хранили следы столичной изысканности. В этом доме слуги носили одинаковые прически и ходили в одежде того цвета, какой укажет господин — днем и ночью по-разному, и по-разному в зависимости от времени года. И в деревенском мальчишке, словно зерно весной, начинало прорастать то, о чем он раньше и помыслить не мог. Раи подошел дому и господину, как подошел бы изумруд золотой оправе.
Его обязали быть достойным оправы.
Иногда Отори любил почитать стихи вслух. Порою поблизости оказывался Раи. Слушал с закрытыми глазами — а может, и не слушал вовсе, а погружался в себя. Лицо становилось словно восковым. Но однажды повторил строку из стиха. Запомнил он только ее или еще что-то — Отори допытываться не стал. Но даже такая мелочь ему польстила — уж если этого зверька проняло…
Да, мальчишка бывал временами неловок, но это вызывало лишь снисходительную усмешку. Зато он умел рассказывать чудные истории, порой страшные, порой доводящие чуть не до слез. Откуда брал — неведомо.
Почему Отори взялся учить его тонкостям этикета и различиям рангов, он и сам не знал. Разве — зима, нечем заняться. Гости бывали редко и хвалили игрушку — так почему бы не сделать ее еще затейливей?
Иногда господин брал его в город. Тогда, если настроение было хорошим, слегка отдергивал занавеску носилок и показывал подростку то и это.
Что видел Раи во время редких прогулок — то, возвратившись, переносил на бумагу, и тогда уже запоминал намертво. Услышанное же запоминал сразу, хотя мог бы и записать — яну он знал.
"Это — зимняя птица. Весной, когда все цветет, ее темное очарование только мешает, как мешает горький запах сухого цветка аромату первоцветов. И сказки она поет темные, странные — они хороши в жуткие зимние вечера, когда нечисть бредет по дорогам. Только «да», «нет», «не знаю» произносит та птица на языке человека, остальное же — своим, глубоким горловым птичьим звуком, отчего оживают сказанные слова.
По ночам она стоит у окна и перекликается с оборотнями — совами и духами — свитой луны. Кажется, сутки может пробыть без движения, словно душа выходит из тела и отправляется путешествовать".
Слуги с криками забегали по дому — нашли змею в покоях. Она забилась под циновку и раздраженно шипела. Серая в белую полоску, луговая гадюка — яд ее был не смертельным, но все же опасным весной. Змей здесь боялись сильнее, чем следует — слуги пытались убить гадюку, но лишь ранили и тем разозлили изрядно. Покинув укрытие, змея стремительно перетекла в угол, потом — в стенную нишу и бросалась на каждого, оказавшегося на расстоянии трех ни. Откуда взялся Раи, слуги, поднявшие столько шума, не заметили. А мальчишка буквально просочился между ними, — и, ловко схватив змею за хвост, бросил в мешок. Опешившие слуги хотели было забрать мешок с извивающейся шипящей пленницей, но натолкнулись на вопросительный взгляд.
— Ее надо убить, — объяснил один.
— Нет, — Раи поднял глаза — холодные.
Вышел из дому. Слуги потихоньку следовали за ним. А тот, не замечая резкого ветра, в легкой одежде, дошел до ограды, присел у изгороди, смотрящей на луг, и выпустил змею. Та вяло пошипела, но потом уползла за решетку. Сзади раздался голос Отори:
— Зачем отпустил?
— Она хотела погреться. Ее не за что убивать.
— А если укусит?
— Этот укус не смертелен.
— Кому будет радость, если она вернется?
— Не вернется, — Раи, откинув длинную челку, поднял глаза. Они потемнели. — Она умная.
— А вот ты не очень, дружок, — Отори направился к дому. Раи остался стоять на ветру. Господин оглянулся:
— Змее захотелось тепла. А тебе больше нравится тут?
В лице мальчишки что-то дрогнуло, и он тоже пошел к дому. Старшему из слуг, удивленному тем, как непочтительно мальчишка вдруг заговорил с господином, Раи в этот миг показался фигуркой из воска.
Да, слуги его любили — а после случая со змеей стали еще и побаиваться. А сам Раи их сторонился, хотя заносчивости не было в чем. Говорил он мало, сам заговаривал редко — хотя господину рассказывал странные, красивые истории. Хоть под дверью подслушивай!
Однажды спросил у старшего слуги:
— Из провинции Хэнэ никаких новостей?
Тот поднял брови:
— Откуда мне знать? А Хэнэ — она большая. Если что, господин знает, наверное.
Раи еле заметно мотнул головой — нет, мол. То ли «не знает», то ли «не стану спрашивать». И отошел.
— Погоди. Ты, что ли, родом оттуда?
Мальчишка не ответил. Только руку к щеке приложил, постоял так немного. А потом его словно ветром сдуло.
— Почему? — жаловалась одна из сиин старшему по дому. — Он вообще себе на уме, слова от него не дождешься, а всё ему достается. О нем только упомяни — сразу у всех лица меняются, словно хорошее что сказала.
— Глупышка, — отозвался старший. Больше не произнес ничего.
— Скажите, бывает так, что Бестелесные отвернулись от человека?
— Разве злодей какой… И то — нет, тогда его просто судьба накажет. Я не силен в этом… — старший потер переносицу.
— А если ему судьба — стать злодеем?
— Совсем ты меня запутал. Случилось что?
— Но ведь у человека нет выбора? Если ему начертано что-то, оно все равно сбудется?
Раи тревожно вглядывался в глаза собеседника и вдруг отступил назад, будто испугавшись того, что прочел там.
…С началом весны настало время проверок, пришлось надолго оставить дом и спокойную лень.
Зверушку-оборотня с собой не возьмешь, слишком странный. А запереть в доме — не дело: Отори освободится не скоро. К тому же сестра ожидает первенца, нельзя не навестить.
Вещь хороша, когда пользуешься ею сам. Отдать кому из знакомых — обойдутся.
Довольная улыбка скользнула по лицу.
Хорошие слуги дорогого стоят. Мальчишка был хорошим слугой. И кое-что заслужил.
Сиэ-Рэн — мечта провинциалов. Черный Соболь везет туда важные письма — пусть прихватит мальчишку. Есть кому его перепоручить. Когда-то она была очень красива… хоть и старше Отори. А Раи… уж вытерпит как-нибудь.
Позвал его — явился, как всегда, тихо. В доме прохладно — Отори любил свежий воздух — но мальчишка одет легко, словно не чувствует холода.
Впервые испытывая смущение в разговоре с Несущим тень, Отори объявил свое решение.
— Господин! Не отсылайте меня! — шепотом произнес тот, и полным неживого отчаяния был голос.
— Чего ты? — удивленно откликнулся Отори. Прибавил ласково:
— Дурачок, с чего ты взял, что тебе будет плохо? Я пристрою тебя в хорошее место.
Тот не отозвался. Отори вспомнил, как он панически боялся остаться в гостинице. Чем вызван этот страх?
— Скажи, чего ты боишься? Плохого обращения? Или другого чего?
Раи покачал головой.
— Позвольте мне просто уйти.
— Зачем? И куда?
— Домой.
— Где это?
— На той стороне Орэн…
— И как ты туда доберешься?
— Как-нибудь.
Отори задумался. Мальчишка талантлив. И совсем не похож на тупых грубых крестьян. Его нельзя отпускать в деревню — на породистом жеребце воду не возят.
— Ты поедешь в столицу.
Йири прикусил губу и отвернулся. Отори понял, что больше тот ничего не скажет. Если бы мальчишка бросился его умолять, он бы оставил его, наверное. Сцен и слез Отори тоже не выносил. И был рад, что все так легко и быстро уладилось.
Он постарался напоследок выказать мальчишке свое расположение, но тот словно окаменел — перед Отори снова было нечеловеческое существо, безразличное к тому, что происходит с его оболочкой и при этом ласковое и покорное. Так что Отори вздохнул с облегчением, когда Раи покинул его дом. Слишком уж много сил и внимания на него уходило.
* * *
Черный Соболь безраздельно был предан господину Отори и приказов не обсуждал, хоть и странным ему казалось поручение господина. Не его это обязанность — доставлять игрушки в столицу. Иной бы обиделся на подобное поручение — но не Черный Соболь. К тому же и мальчишка оказался совсем не помехой.
Раи — так называл его Отори, и другого имени Черный Соболь не знал, — был на редкость послушен и незаметен, если надо. В простой темной одежде подросток казался младшим слугой. Темный шарф стягивал его голову, а во время дождя он накидывал сверху еще и капюшон. И ничем бы не отличался он от людей Черного Соболя, если бы не почти полная неподвижность. Сказано — он должен быть доставлен в столицу. Не исполнить повеление — позор для виновного. Значит, Раи должен попасть, куда велено, живым и здоровым. Если же вдруг он попробует покинуть Черного Соболя, чтобы поискать себе иной доли — к примеру, увязаться за кем-то, — то вернее будет убить его, но не дать выставить на посмешище Черного Соболя и господина Отори в придачу.
Отори уверял, что мальчишка способен держаться в седле. Необычно для сиини — однако Черный Соболь скоро убедился в этом сам. Не то чтобы Раи был уж очень хорошим наездником, но на лошади сидел, словно привык ездить верхом — и, скорее всего, без седла. Лошадку для Раи подобрали смирную, серой масти. Повод ее скрепляли с поводом лошади Черного Соболя или одного из слуг.
Погода в начале весны стояла отвратительная. Грязь на дорогах, то дождь, то палящее солнце… Они присоединились к небольшому обозу, идущему в Сиэ-Рэн. Попутчики попались хорошие. Пара чиновников, молодой студент, небогатый горожанин с сыном — Черный Соболь смотрел на них свысока, однако для долгой дороги спутники годились.
Но гладко все было лишь первые несколько дней. Слишком уж невзлюбили Раи и хозяева обоза, и присоединившиеся путники.
Молчаливый, с опущенным взглядом, ко всему безучастный, он казался вырезанной из черного льда статуэткой. Сначала его не замечали. Потом сочли, что у него дурной глаз. Приметили крошечную родинку на лице — тоже посчитали недобрым знаком. Да еще не пришлось по душе имя мальчишки — студент не преминул разъяснить, что на диалекте провинций юга «Раи» означает «оборотень». А путь был труден, погода прескверная — чувствовали себя люди неважно, и дорога временами была совсем непроезжей. У одной лошади из обоза разболелось копыто.
Черный Соболь хмурился, когда смотрел на мальчишку. Тот был ко всему безразличен, что верно, то верно, однако, стоило обратиться к нему, он поднимал голову — и взгляд становился внимательным, мягким, как бархат. Это пугало.
Одолели первую неделю пути. А начало второй отметила неожиданно ранняя гроза.
Разразилась днем — но тучи так закрыли небо, что совсем стемнело. Укрыться было негде — голое поле, только огромное сухое дерево невдалеке. В него и ударила молния.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12