От этих ласк у Бэкки вырвался легкий стон. Подобные ощущения были для нее так новы, так загадочны, что не могли не быть запретными. Она напряглась. Он постепенно вводил ее в мир чувственных наслаждений, и хотя она не совсем понимала, что происходит, но все же хотела, чтобы это длилось вечно. Он поднял голову, но руку ее не выпустил. В свете свечи его зрачки расширились настолько, что уже нельзя было различить цвет глаз – сплошное глубокое синее мерцание морской воды. Они стали темными и загадочными, и если бы она потеряла контроль над собой, то утонула бы в этом бездонном омуте.– Спокойной ночи, милорд, – сказала она наконец, освобождая руку.Клаус поклонился, щелкнув каблуками в одному ему свойственной манере.– Приятных сновидений, миледи. Глава 6 – Куда мы идем? – пробормотала Бэкка. Клаус вел ее за руку. Она взглянула на свои босые ноги.– Мои туфли… – воскликнула она.– Они вам не понадобятся, mittkostbart, – сказал он. – Тс-с-с! Ведь мы не хотим никого разбудить, правда?Какой странный сон! Она почти не чувствовала, как ноги касаются пола. Он вел ее вниз по винтовой лестнице и через черный ход в лес. Трава под ногами была прохладной и влажной от росы. По земле начал стелиться туман, и, взглянув вниз, Бэкка не увидела собственных ног. Туман клубился и обвивал лодыжки, словно лаская их, по мере того как они продвигались по тропинке. Странно, но больше нигде в лесу его не было.В этот раз Клаус не был обнажен, только ноги его были босыми. Неужели он из чувства приличия решил приодеться по случаю ночной прогулки? Видимо, так оно и было, хотя с таким же успехом он мог быть и обнажен. Черные шелковые панталоны только подчеркивали бугрящиеся мышцы ног, ягодиц, бедер. На шее не было галстука, завязанного затейливым узлом, а верхние пуговицы рубашки из египетского хлопка были расстегнуты, открывая волоски бронзового цвета. Он не дал ей времени одеться. Легкая полупрозрачная ночная рубашка, сползающая с плеч, вряд ли была подходящим нарядом для прогулок с джентльменом под луной – разве только эта прогулка происходила во сне… Луна освещала все вокруг. Несмотря на прохладный туман, клубящийся у босых ног, она не замерзла. Ночь была душной и безветренной.Казалось, что они ступили на заколдованную землю. Лесные создания, снующие то тут, то там, не издавали ни звука, однако создавалось впечатление, что отовсюду за ними наблюдают тысячи глаз – с деревьев, из тумана, из пляшущих вокруг, но недосягаемых огоньков. Они шли молча. Дойдя до водопада, Клаус развернул Бэкку лицом к себе.– Добро пожаловать в мой мир, mittkostbart, – сказал он. – Существует ли музыка более прекрасная, чем та, что исходит от водопада?Бэкка прислушалась и на самом деле услышала поющие голоса. Она принялась разглядывать серебристую сверкающую ленту, падающую с замшелых камней в реку, невесомые облака брызг, поднимающихся над рекой и пляшущих в сиянии луны. Внезапно она захлебнулась запахом тела Клауса, смешанном с чистым ароматом морских водорослей, сладкого салата и самого водопада. Она как можно глубже вдохнула в себя этот запах, и легкий стон сорвался с ее губ.– Я собираюсь поцеловать вас, mittkostbart, – прошептал он, уткнувшись в ее волосы.Бэкка заглянула в его глаза, кажущиеся в темноте бездонными. В них вспыхивали искорки, как будто морские обитатели поселились там и метались при свете луны. Его губы приближались – такие притягательные, желанные, манящие. И когда эта сладкая пытка стала просто невыносимой, он припал к ее губам нежным, сводящим с ума поцелуем. Бэкка застонала, ощутив прикосновение, а он проникал все глубже, искусно водя языком и дразня до тех пор, пока сердце бешено не застучало в груди, норовя вырваться наружу. Не ожидавшая подобного напора, она напряглась, словно от резкой боли, но не в силах была разрушить эти чары. А он тем временем пробовал ее на вкус, прижимая все сильнее. Как же долго в своих предрассветных фантазиях она мечтала об этих сильных руках!Но во сне не существовало ограничений. О приличиях можно было забыть. Она могла позволить себе отдаться желаниям, бросить свое пробуждающееся тело навстречу запретным чувственным наслаждениям, которые сулили его объятия.Умелые пальцы ласкали ее лицо, скользили по шее к плечам. Бэкка замерла, а ее ночная рубашка медленно сползала вниз, обнажая грудь навстречу туману, обволакивающему их, лесу, который укрыл их под своей сенью, воде с растворенным в ней лунным светом, которая ниспадала в реку, озаряя ночь дрожащим сиянием.Он был гораздо выше ее. И красив как античный бог, восставший из тумана, со светящейся в лунном свете серебристой прядью волос. Эта серебристая полоска выделялась на его голове, напоминая водопад.Он, пожирая ее взглядом, обхватил ладонями ее грудь, сначала одну, затем вторую, и ласкал пальцами соски, пока они не набухли. Застонав от удовольствия, он склонился и обхватил соски губами – посасывал, покусывал, играл с ними языком, заставляя ее кричать от удовольствия. Все сильнее прижимая ее, он застонал громче. Бэкка ахнула, когда он заставил ее провести рукой по своему затвердевшему мужскому достоинству. И ахнула снова, почувствовав, как он реагирует на ее прикосновения. Он нашел ртом ее губы и проглотил звук, слившийся с его гортанным стоном.Внезапно она ощутила, что черный шелк куда-то исчез, а она касается горячей, возбужденной плоти. У нее упало сердце. Жар, рождающийся внутри, рвался наружу. Потерявшись и этом чуде, в огне неведомой ранее страсти, в колдовстве знойной ночи, она всеми силами пыталась выбраться из сна. Если, конечно, это был сон. Уж очень все походило на явь…Вдруг его голос отдалился. Словно невидимые руки увлекли сто прочь. Она потянулась к тому месту, где он стоял, но руки се сомкнулись в воздухе, а не на живом создании из плоти и крови. Свет начал меркнуть. Куда исчезла луна? Где руки, державшие ее так нежно, так отчаянно? Остался только запах, щекочущий ноздри, окутывающий и наполняющий ее. Он проходил сквозь нее, словно ветер, хотя в лесу не ощущалось ни малейшего дуновения. Затем из отдаленного уголка сознания воображаемый ветер принес глубокий, нежный голос:– Спите, mittkostbart, – прошептал он. – Это все… пока что.Пошатываясь, Клаус спустился по винтовой лестнице и буквально вывалился через черный ход наружу, оставив дверь открытой настежь. Леди Рэбэкка Гильдерслив была в целости и сохранности доставлена в свою постель, одежда ее ничуть не пострадала, но это не было его заслугой. Ненавидя себя за то, что сделал, и за то, чего едва не сделал, он шел, спотыкаясь, по дорожке в лес, издавая звериное рычание, которое будило птиц и заставляло взмывать в небо. При его приближении лесные жители разбегались. Даже блуждающие огоньки покинули его, когда он, сойдя с тропы, прошел по высокой траве к водопаду, упал на колени и принялся бить кулаками по замшелым валунам – пока ладони не превратились в липкое зеленое кровоточащее месиво. Его всегда гордо развернутые плечи сотрясались от сухих рыданий до тех пор, пока их не коснулась чья-то рука. Тогда он поднял голову и сквозь слезы, застилающие глаза, взглянул на Генрика, стоящего над ним.– Уходите, ваше высочество, – сказал старейшина. – Это слишком для одной ночи.– Я же запретил называть меня так! – взорвался Клаус.– Кто здесь может нас услышать?– Не в этом дело. Делая это здесь, ты можешь оговориться и на людях.– Этой ночью все желания особенно сильны, – заметил старейшина. – Так бывает всегда, когда всходит полная луна и остается очень мало времени. Вы знаете об этом, милорд. Что за представление вы устроили? Что вы хотели этим доказать?– То, что я властен над собственными желаниями.– А вы сделали… это?– Это наверняка произойдет, – отрезал Клаус, глядя на старейшину. В его глазах все еще стояли слезы. – Но не так скоро. Тот напиток, что я дал ей… Она думала, что спит, Генрик. Этого я и добивался. Я хотел показать ей наш мир, но при этом не очень шокировать. Я не ожидал, что она так быстро раскроется передо мной, и не думал, что она подпустит меня так близко. Она обычно отдергивает руку, когда я из учтивости просто целую ее. Находясь в сознании, она бы никогда не позволила мне подобных вольностей. Ведь она леди.– Я предупреждал вас о последствиях таких снов. Она явно отвечает вам взаимностью, по крайней мере в мыслях. А чего вы ожидали? Вы пробудили ее к жизни. Это всегда так бывает при первом пробуждении в девушке женщины – даже у смертных. Да на большую удачу даже рассчитывать не приходится. Я не понимаю, в чем проблема.– Потому что ты не на моем месте, Генрик! Она невинна, безупречна!– Плод уже созрел, пора его сорвать, как и все остальные до нее, – сказал старейшина. – Для ваших целей она идеально подходит, с этим не поспоришь. Почему бы вам просто не взять ее и покончить с этим, как делали это все Фоссгримы с незапамятных времен? Только не говорите, что не хотите ее, я видел достаточно.– Именно потому, что я ее хочу, я не могу взять ее, Генрик. Это все оттого, что я жажду жить внутри нее, хотя и не должен. Это испытание не для нее, а для меня.– И что дальше? Вы не можете сказать ей, кто, точнее что, вы на самом деле. Что вы существуете между двумя параллельными мирами смертных и фэйев. Что вы должны жить только в пределах того водопада, который нарекли своим. Что вы должны ходить туда каждый день, в противном случае вас ожидает смерть. И в каждый брачный период, то есть каждое поколение, брать в это священное родовое место смертную женщину. А может, вы расскажете ей, что во время близости будет зачат ребенок, мальчик, которого ей придется растить самой, и что она никогда больше вас не увидит? И что ее сын, когда вырастет, тоже отправится на поиски водопада и будет делать то же, что и вы, его отец и принц, чтобы сохранить ваш род?– Даже если я и решусь ей все это рассказать, то уж явно не так холодно и цинично, Генрик.– Вы не единственный в истории нашего народа, кто сделал то, о чем вы сейчас думаете. За примером далеко ходить не надо. Последствия такого поступка известны. Боги вряд ли потерпят, если сын вслед за отцом станет отступником. Безвременная кончина вашего отца как кара за измену должна заставить вас передумать.– Откуда тебе знать, о чем я думаю?!Генрик вскинул руки и отступил на шаг.– Да, я не знаю! – воскликнул он. – Даже не говорите мне об этом! Лучше мне не знать. Мне любопытно лишь одно. Чем смертные женщины так отличаются от остальных?– Я не знаю, но раньше со мной такого не было. Когда наступало время плодить потомство, я делал это, повинуясь чувству долга. И это было всего лишь физиологической потребностью. Ни сердце, ни чувства не имели к этому ни малейшего отношения.– Сердце, вот как! – произнес старейшина с отвращением. – Вы слишком долго жили среди смертных. Если бы вы приходили сюда лишь тогда, когда наступает время исполнить свой долг, как это делают остальные… Но нет! Вы проводите здесь, в физическом мире, больше времени, нежели в астральном, к которому принадлежите.Клаус вскочил и побрел к водопаду. В нем он искал утешения. Он приходил сюда всякий раз, когда нуждался в поддержке и опоре, как ребенок, который хочет прильнуть к материнской груди. Это был ритуал, старый как мир, обряд, старый как фьорды, из которых задолго до него вышли старейшины. Он будет нежиться в его объятиях, пока безлунная предрассветная мгла не призовет его в «реальный мир», как говорят смертные. Таковы были Фоссгримы. – Скорее, дружище, – сказал он, исчезая за сияющей лентой воды, – дело не в том, что я слишком долго живу среди них, а в том, что я просто слишком долго живу.
Бэкка, разбуженная первыми лучами солнца, зевнула и потянулась. Запах Клауса был повсюду. Она вспомнила свой сон, и он тут же занял все ее мысли. Ей стало невыносимо от терзающих душу противоречивых чувств – удовольствия и раскаяния. Она уткнулась лицом в подушку. Все, что ей успело присниться за время пребывания в Линдегрен Холле, выглядело пугающе реалистично. После последнего она вся трепетала от сладостной истомы, мечтая снова ощутить на себе изучающее прикосновение его губ и рук.Она сунула рукой под подушку и достала веточку розмарина. Она пахла древесиной, странными составляющими лечебного напитка и… Клаусом. Она положила веточку на место и провела руками по телу, по которому не так давно блуждали его руки, касаясь ее груди, живота и бедер. Внезапно прохладный ветерок пробежал по коже, покрывая ее мурашками, и Бэкка буквально подпрыгнула на кровати. Если это был только сон, то почему ее живот до сих пор ноет от ощущения все сильнее прижимающегося его мужского естества?Ее сердце учащенно забилось, кровь ударила в виски. Разве мог после сна остаться синяк? Она свесила ноги с кровати. Нет, ошибки быть не могло. Синяк был настоящим. Да и все остальное не внушало доверия.Вошла Ула и помогла ей одеться к завтраку. Бэкка заметила, что молоденькая служанка бросает на нее косые взгляды, и, даже не глядя в зеркало, могла сказать, что щеки ее пылают. Но она больше не собирается сидеть взаперти! Она спустится к завтраку и посмотрит, какого цвета он после так называемого сна. Но сначала нужно привести себя в порядок.– Как самочувствие моей горничной сегодня? – спросила она, сидя за туалетным столиком, в то время как служанка укладывала ей волосы.– Не жалуется, миледи, – сказала Ула. – Она идет на поправку, можете не сомневаться. Вечером Анна-Лиза разрешит ей ненадолго встать с постели.– Хорошо! – сказала Бэкка. – Я посижу с ней. Я хотела бы обменяться парой слов с Анной-Лизой, перед тем как спущусь к завтраку. Позовите ее, пожалуйста.Горничная дернула шнурок звонка, и домоправительница тут же показалась на пороге, словно ждала за дверью, когда же ее пригласят. Манера слуг в Линдегрен Холле неожиданно появляться и исчезать, мягко говоря, раздражала. Но сейчас Бэкке это было только на руку: она должна успеть спуститься к завтраку и встретиться с Клаусом, пока ее смелость не пропала.– Я хотела узнать, как обстоят дела у моей горничной, – сказала она домоправительнице, склонившейся в реверансе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41