А значит… Значит, нет на свете и его русского потомка. Ведь он умер в Шотландии, за три года до того, как он должен был бежать в Россию. Умер бездетным… Я изменила будущее. Теперь в нем нет Андрея. Теперь, даже если я и захочу вернуться к нему, это невозможно. Но я уже сделала свой выбор. Я выбрала Джейми. И надеюсь, никогда мне не придется раскаяться в этом.
Я решила спуститься в гостиную, посмотреть, как он там. На лестнице я замедлила шаг. Он разговаривал с сэром Барти. Я затаила дыхание и прислушалась.
– Он все-таки сделал это, – говорил сэр Барти, осторожно похлопывая Джейми по плечу.
Джейми только глухо пробормотал что-то неразборчивое. Он лежал на животе, уткнувшись лицом в подушку.
– Он мертв, парень. Я знаю, это слабое утешение. Но все раны заживают. Заживут и эти. Твоя жена тебя успокоит и утешит. Женщины это умеют, и почему-то им это нравится. Джейми хмыкнул.
– Моей жене лучше не знать об этом. Но я не смогу носить это в себе.
– Тебе повезло с женой, – сказал сэр Барти. – Она сможет тебя выслушать, когда придет время.
Тут я решила обнаружить свое присутствие и сделала несколько шагов вниз по лестнице, громко откашливаясь.
– А вот и она, – сэр Барти торопливо поднялся мне навстречу. – Оставлю вас вдвоем. Спокойной ночи.
Он ушел наверх, в свою комнату. Я подсела к Джейми. Леди Алиса потрудилась над его ранами и даже забинтовала ребра. Должно быть, не хотела меня будить. Я осторожно пригладила рукой его спутанные волосы.
– Тебе… тебе очень плохо? – спросила я осторожно.
В ответ он затрясся мелкой дрожью, и я услышала какое-то странное пыхтение. Я не видела его лица, и потому испугалась, не понимая, дрожит ли он от боли, шока или испуга.
– Эй! Что с тобой?
– Не смеши меня, англичанка. Мне очень больно смеяться, – ответил он прерывающимся голосом. – на моем теле не осталось и сантиметра, который бы не били, не прижигали, не резали ножом, меня выворачивало наизнанку столько раз, что я лишился половины внутренностей, и ты еще спрашиваешь, плохо ли мне.
– Похоже, ты в отличной форме, раз отпускаешь такие блестящие шутки, – раздраженно сказала я. – Я имела в виду вовсе не это…
– Я знаю, – тихо ответил он. – Я знаю, что ты имела в виду. Прости меня за этот дурацкий смех. Я не мог сдержаться. Мои нервы немного разболтались за последние сутки.
– Я понимаю. Я все понимаю. И все же ответь мне.
– Мне не очень плохо. Но я не хочу об этом говорить. Не сейчас. Лучше ляг рядом со мной. Я хочу обнять тебя, чего бы мне это ни стоило.
– Не лучшая идея, мой милый. Я вся в крови и еще черт знает в чем.
– Прекрати меня смешить. Это же моя кровь и мое черт знает что. Иди ко мне, – он поманил меня пальцем, и тут же сморщился от боли, которую причинило даже это маленькое движение.
– Поосторожнее со своими ребрами! Если они криво срастутся, мне придется сломать их снова. Без всякого наркоза.
– Ладно-ладно, я не доставлю тебе этого удовольствия. Боюсь, раньше я умру от недостатка воздуха. Меня так перебинтовали, что я с трудом могу дышать. Я осторожно улеглась с ним рядом, и он приобнял меня здоровой рукой. Он был еле жив, растерзан и унижен, но мы все-таки были вместе. Я заснула подле него, И мне больше не снились кошмары.
Мы покинули дом сэра Бартоломью Фэрбенкса ранним утром. За ночь намело огромные сугробы, и метель все еще продолжалась.
– Хорошо, – сказал Муртаг, потянув носом ветер. – Погода не переменится еще несколько часов. Наши следы очень скоро заметет.
Мы отправились в путь втроем. Люди Дугала Маккензи вернулись к нему еще накануне. А нам нужно было добраться до побережья, сесть на корабль и отправиться во Францию. Путешествие предстояло не из легких. В это время года над проливом бушевали шторма. От северных берегов Шотландии до французского побережья было далеко. На парусном судне плавание могло затянуться недели на две. Если, конечно, судно не будет разнесено в щепки особо сильным штормом. Интересно, я страдаю морской болезнью? Мне доводилось плавать на теплоходах, паромах и экскурсионных катерах, и это мне даже нравилось. Но вот в осенний шторм на непрочном корабле постройки восемнадцатого века – я с трудом представляла себе, что это может быть.
Больше всего я беспокоилась о своем муже. Утром у него был жар. В его состоянии нужно лежать в тепле, питаться бульоном и сухариками и принимать антибиотики, а вовсе не разъезжать верхом по горам и долам. Морские путешествия тоже ему противопоказаны на неопределенное время. И все же выхода не было. Мы одели Джейми в одежду сэра Барти. Она была бы ему почти как раз, только вот рубашка с трудом сошлась на забинтованной груди. Мы закутали его как могли и нахлобучили на него шляпу, чтобы скрыть избитое, синее и опухшее лицо. Он с трудом мог держаться в седле, и его пришлось привязать. Я не могла сдержать смеха, глядя на эту комическую фигуру, больше похожую на пугало, чем на человека. Джейми тоже усмехнулся в ответ.
– Представляю, на что я сейчас похож. Я распугаю всех волков в округе.
– И принесешь хоть какую-то пользу. – При мысли о волках я вздрогнула. Джейми не знал, о чем он говорит. – Боюсь только, что, распугав волков, ты привлечешь толпы любопытствующих, а может быть, и солдат.
– Тогда Муртаг убьет меня, – сказал он спокойно, как будто речь шла о мелкой услуге. – Я приказал ему.
– Что?! А обо мне ты подумал?
– Подумал, – невозмутимо продолжал Джейми, как будто не расслышав истерических ноток в моем голосе. – Он отвезет тебя на Грэт-на-Дан. Я не сказал ему зачем, но он выполнит мой приказ в любом случае. И ты вернешься домой. Так будет лучше.
– Ты очень предусмотрителен, мой милый. Но я не дам тебе умереть! Даже не надейся.
Про себя я подумала, что возвращаться домой мне уже незачем. Кто знает, что ждет меня там, в будущем. В одном из фантастических рассказов Брэдбери, которым я зачитывалась несколько лет назад, герои отправлялись в далекое прошлое на сафари. Им предстояло убить динозавра, но не какого попало, а того, чья смерть не повлекла бы серьезных изменений в будущем. Герои прибывали на место охоты за несколько часов до того, как намеченный динозавр все равно должен был погибнуть. Их заранее предупреждали, что они должны вести себя в прошлом очень осторожно, любой шаг может отозваться в будущем самыми невероятными последствиями.
Один из героев случайно раздавил бабочку. И когда охотники вернулись назад, они обнаружили, что вернулись в другую страну, потому что на выборах победил и стал президентом Америки настоящий диктатор, жестокий и ограниченный человек. Не самый приятный сюрприз.
Мое появление в восемнадцатом веке уже вызвало множество изменений. Я не одну бабочку раздавила и основательно изменила будущее, если призадуматься. Последствия непредсказуемы. А вдруг я не узнаю страну, в которую вернусь? В этом незнакомом будущем я стану такой же чужой для всех, как и здесь. Потом, к местной жизни я привыкла. Она даже начала мне нравиться. Нет уж, дорогой муженек, думала я, придется мне защищать тебя до последней капли крови, раз уж без тебя мне не прожить.
Мы спешили, но свежие сугробы замедляли наше движение. К тому же приходилось выбирать не кратчайшие пути, а наиболее безопасные. Снег все не переставал, покрывая нас толстым слоем. Джейми в своем и без того странном костюме, облепленном снегом, походил на гигантскую снежную бабу. Меня бил легкий озноб. Я не выспалась, почти не отдохнула после вчерашних треволнений. Но я должна была взять себя в руки, собраться и приготовиться к новым испытаниям.
Мне казалось, что мы уже на безопасном расстоянии от форта Уильямс, когда вдруг на нашем пути показался небольшой патруль. Трое солдат и один офицер, они тоже заметили нас и теперь двигались в нашем направлении. Встреча была неизбежной. Я нащупала свой кинжал. У меня был и пистолет, который мне доверили после долгих уговоров. Я посматривала на него с опаской, но все же была уверена, что смогу выстрелить, если понадобится.
Патруль приблизился. Мы остановились. Офицер спешился и подошел к Муртагу.
– Куда направляетесь?
– В Инвернесс. Мой хозяин заболел в пути, и мы спешим к его родственникам, – ответил Муртаг, снова разыгрывая роль слуги.
– Вот как! Заболел? – Офицер подозрительно смерил взглядом Джейми. – Может, это заразно?
– Боюсь, что да, – скорбно покачал головой Муртаг. – Лучше вам к нему не подходить. Молодая хозяйка ухаживала за хозяином, и сегодня у нее тоже началась лихорадка.
Офицер кивнул, немного подумал и спросил:
– Вы знаете, что ночью из тюрьмы сбежали заключенные?
– Нет, – ответил Муртаг. – Нам ничего не известно.
– Сейчас опасно путешествовать без охраны. Эти разбойники могут прятаться в лесу и нападать на одиноких путешественников. Вы не замечали ничего подозрительного?
– Нет, – покачал головой Муртаг. – Но мы будем осторожнее.
– Почему вы оказались так далеко от главной дороги? – вдруг спросил офицер, вглядываясь в мое лицо.
Муртаг начал объяснять что-то про выпавший снег, незнакомую местность, волчий вой, который напугал нас. Я обернулась, чтобы посмотреть, как там Джейми. И тут я увидела, что он почти без сознания и вот-вот свалится в обморок. Я соскочила на землю и подбежала к нему как раз вовремя для того, чтобы поддержать его.
– Я помогу, сударыня, – предложил офицер.
Я не сумела возразить. Отказаться от его помощи значило вызвать подозрения. В следующее мгновение он уже стоял рядом со мной и видел то же, что и я. А именно разбитое лицо под шляпой, неуклюжий сверток вместо правой руки и пропитанную кровью повязку.
– Эй, приятель, что это у тебя с лицом? – начал было он, но не успел продолжить. Нож Муртага вонзился ему в сердце.
Солдаты заметили что-то неладное. Они уже давно настороженно следили за диалогом своего командира и подозрительного типа, сильно смахивающего на шотландского преступника. Но Муртаг соображал быстрее. Он выстрелил первым. Один из солдат упал, и на снегу стало расползаться кровавое пятно. Муртаг вскочил в седло и пустил лошадь галопом, одновременно перезаряжая пистолет. Двое оставшихся в живых солдат отправились за ним, сочтя меня не слишком опасной. Я осторожно привела Джейми в чувство, и мы двинулись вслед за Муртагом и его погоней. Я держала наготове пистолет.
Вскоре мы наткнулись на одного из преследователей. Он был, очевидно, легко ранен, но не мог подняться. Его придавила убитая лошадь. Это был совсем молодой парень, лет семнадцати. Почти ребенок. Он смотрел на меня своими большими карими глазами и просил:
– Не убивайте меня. Пожалуйста, не убивайте. У меня мама и маленькая сестренка, им некому будет помочь, если я умру.
Но я должна была его убить. Он видел нас, он знает, сколько нас и куда мы отправились. Он сообщит об этом – и мы пропали. Мне придется убить этого ни в чем не повинного беззащитного мальчика, чтобы спасти жизнь мужу. Я стиснула зубы и прицелилась. Мне показалось, что я выстрелила по крайней мере из пушки. Отдача заставила меня выронить пистолет и отлететь в сугроб. Мальчик был мертв.
Мы двинулись дальше и догнали Муртага. Он не был ранен, но лишился лошади. Все наши преследователи были мертвы. Мы могли продолжать путь, больше нам ничто не угрожало. Но я не могла радоваться. Меня терзали угрызения совести. Мне уже приходилось убивать, но раньше я всегда защищалась. На меня нападали, и я имела право на самооборону. Сейчас я безжалостно пристрелила раненого беззащитного ребенка. И сколько я ни говорила себе, что должна была, что у меня не было выхода, все же лицо этого мальчика стояло перед моими глазами.
Когда-то давно я приносила клятву Гиппократа. Проучившись шесть лет в институте, я ощущала себя врачом с большой буквы и собиралась спасать человеческие жизни. Правда, вместо этого мне еще два года пришлось заполнять бесконечные истории болезни, писать какие-то таблицы и делать мало кому нужные доклады. И все же я была преисполнена романтических переживаний. Но однажды мне пришлось сделать выбор между жизнью матери и ребенка. Беременная женщина попала в автокатастрофу, получила очень тяжелые ранения, ее жизнь висела на волоске. Она поступила ночью, во время моего дежурства, в крайне тяжелом состоянии, с сильным внутренним кровотечением, угрожающим жизни. Нельзя было терять ни секунды. Я должна была принять решение, не дожидаясь родственников, и мне не с кем было проконсультироваться. Я приложила все усилия, чтобы спасти их обоих, но время шло, а улучшений не было. Пришлось пожертвовать жизнью ребенка ради спасения его матери. Реаниматологи не смогли спасти младенца, появившегося на свет шестимесячным.
Позже мне пришлось объяснять свои действия более опытным врачам и отцу ребенка. Коллеги единодушно решили, что я была права, но отец ребенка, неуравновешенный, поддающийся эмоциональным порывам кавказец, не желал ничего слушать и в крайне нелестных выражениях обвинял меня в том, что я убила его ребенка. Вот тогда я впервые почувствовала себя убийцей, а не спасительницей. Я не могла избавиться от угрызений совести, хотя и знала, что сделала все, что было в моих силах. Почему-то именно сейчас я вспомнила этот случай. Уже несколько месяцев мне приходится одной рукой лечить, а другой убивать. Я обязана была помочь раненому, а вместо этого безжалостно прикончила его. Имею ли я на это право, даже ради спасения своего мужа?
Я посмотрела на его довольно-таки жалкую фигуру, вспомнила его измученные запавшие глаза, ввалившиеся щеки, его растерзанную руку и то обреченное спокойствие, с которым он выторговывал у Рэндалла мою жизнь. Этот человек стоит десятка, а то и сотни других, сказала я себе. А угрызения совести пройдут. Ведь совесть – только воплощение правил, принятых в обществе. В мою совесть были вбиты правила конца двадцатого века, а жить приходится в восемнадцатом.
Мы продолжили наше бегство и через двое суток добрались до Инвернесса, уже без всяких приключений. Темной ноябрьской ночью мы прокрались, словно воры, по городским улицам и с черного хода постучали в дом дальнего родственника Муртага по материнской линии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35