Кровь позабудь, пусть будут только песни, благовония и цветы. Назначь сам дни обрядов, празднеств, искуплений. Год целый я беседовал с тобой. Ты должен был чему-то научиться.
И он пошел на площадь, чтобы сказать об этом людям.
— Жители Тулы! — раздался звучный громкий голос, который нравился народу. — Вот перед вами человек, земли сын вашей. Он за волосы вытащил меня из моря. Ныне пришла пора ему заботиться о Древе, посаженном тут мною. Он вас научит культу и обрядам. Я не достоин, я — тщеславен. Он — скромен, он пригоден. Акатль будет о Древе печься и вам скажет, как надо Древу поклоняться. Я же хочу узнать ваш край, узнать людей и научить их засевать поля, брать все, что могут здешние дать земли. Я не хочу вносить смущенье в ваши души. Мне надо вспомнить. Надо поразмыслить. Нельзя вести вас торными путями.
Народ согласен был с решением Кецалькоатля. Нуждались люди в тех, кто занимался бы священнодейством, дабы вернулись снова общее довольство и порядок, вернулись радость, танцы, песнопения дней прежних.
Вот так случилось, что Кецалькоатль решил увидеть земли, где довелось ему прожить затем пятьдесят два года. Он вышел из дому со свитой. И Топильцина взял с собой, сказав ему:
— Я научу тебя распоряжаться благами, добром людей, которых многому я обучать хочу. Пойдем со мной. Пусть нас сопровождают те, кто знает здешние места.
Возрадовался Топильцин: он прыток был и любознателен. Не всем понравилось, однако, что Кецалькоатль назначил лишь одного того, кто должен был заботиться о соблюденье культа, и одного того, кто должен был добром распоряжаться. В сердцах иных проснулась зависть, но в пору ту она молчала.
В поход пошел Кецалькоатль, надев большую мантию из перьев, украсив голову плюмажем. А за руку его держался Татле, радуясь, что не напрасно принес он свою жертву.
Пристально в краях далеких Кецалькоатль смотрел на землю: там хорошо сажать маис, здесь — хлопок, тыквы, перец, прочие плоды земные. Думал, водохранилища где создавать; приглядывался к камню, годному для обработки и строений. Он самоцветы, серебро и золото отыскивал и для охоты добрые угодья примечал. Не тратил даром время по пути, все зарисовывал на тонких срезах кактусов-магеев или коры древесной. Люди с почтением глядели, как чертит он колючками, обмакивая их в сок растений.
— Искусен ты во многом, мудр, Кецалькоатль.
— Я передам свое уменье вам. Народ богатым будет и умелым. Появятся здесь мастера, появятся художники, Тольтеки.
Но вот отряд достиг далеких гор, и Топильцин сказал:
— Нельзя идти нам дальше в горы или придется воевать. Здесь земли диких чичимеков. Они воинственны и не живут сообща. Гоняются по лесу за зверьем, а мясо сырым едят.
— И к ним приду я с добрым словом. Но не теперь, а много позже, когда на землях наших будет изобилие.
— От них не жди добра, — ответил Топильцин. — Они по-нашему не говорят и знают только промысел нехитрый свой, чураются всех чужеземцев. У чичимеков нет вождей, у них никто не властвует, и молятся они на солнце, звезды, но без жрецов, а просто так. Их жизнь дика, сурова, коротка. Они просты, как дротики прямые.
— Но если чичимеки таковы, они должны меня понять! Сюда мы в будущем придем. Теперь нам надо в Тулу возвращаться. Хочу я знать, заботился ль Акатль о Древе это время.
С рисунками и образцами многих даров земли они назад отправились. Поход весь продолжался месяца четыре, а может, три. Но вот среди холмов увидели они дома родимой Тулы.
— Здесь скоро мы воздвигнем новый город Тулу. Он гордостью народа станет. Все жилища построятся из тесаного камня и, чтобы радовался взор, покрасятся все яркой краской.
Акатль бросился встречать Кецалькоатля:
— Я делал так, как ты велел. Народ доволен новым Богом, и дни назначены, когда народу петь положено, когда плясать. У нас теперь четыре тепонацтле, четыре флейты, много бубнов и колокольцы. Знают все, кому когда играть. Назначен тот, кто подметает площадь. Но Дерево не украшали мы. Не знаем мы, как нам о милостях его просить, как обращаться с ним. Оно ведь не имеет сходства ни с человеком, ни со зверем и ни с птицей. Ты обхожденью с ним нас обучи. Скажу тебе еще: народ толпой идет к пещере, где, слышал я, Пернатый Змей припрятан. Все говорят, он твой близнец, твой брат, тебе дающий силу. А Дерево тебя лишь иссушает. Ходят слухи, что ради твоего здоровья Змею приносят в жертву голубей и всякую летающую живность: это тебе должно дать силы жить на благо нашего народа. Что надо делать?
— Ты пойди, — сказал ему Кецалькоатль, — и посмотри, что происходит там, в пещере. Какому культу служат и не творится ли чего дурного?
Акатль так и поступил. Отправился в пещеру ночью темной, когда людей в селении сморил глубокий сон и знать о том никто не мог.
Когда Акатль дошел до цели, луна багровая уже висела на западе в углу небес. Проник в пещеру он так тихо, что ни один из четырех тамемов, телохранителей Кецалькоатля, смастеривших Змея, его не видел. Там они молились, принесши в жертву голубя, чья кровь потрескивала тихо в жарких углях, а рядом плавился копаль. Дым, благовонный и густой, заполнивший пещеру, дурманил их. Все четверо сидели на земле, покачиваясь тихо и ритмично. Шипами острыми прокалывали уши, а сквозь язык протаскивали жилы. Струилась кровь. И в отсвете жаровен красным отсвечивали стены. Змея Пернатая как будто шевелилась. Люди глухо и монотонно пели. Чудилось, что Змей глядит на всех своими круглыми зелеными глазами из обсидиана. Щурились глаза, блестели, как живые.
Акатль зачарованно смотрел в зрачки змеи. Душистый дым копаля и запах подгоревшей крови будили странные в нем чувства. Ритм пения завладевал всем телом. Рухнув на колени, он тоже начал шепотом высказывать свои желанья. Тамемы пристально глядели на него, но продолжали делать свое дело. Акатль им руки протянул, и они иглы ему дали, жилы тонкие, и он стал тоже муки принимать.
— И вправду Змей — его близнец и брат, — шептал Акатль. — Он все соединит. Он силу даст — Кецалькоатлю, Кецалькоатль нам силу принесет. Это его образ, эхо матери, искавшей сына в небе, когда искал его я на земле и в море.
— Да, — бормотали четверо тамемов. — Этот образ понятен нам. А тот — сухой и голый! Дерево, унылое, безликое и не похожее ни на кого. Здесь — образ и близнец Кецалькоатля нашего! Тот, кого сам Кецалькоатль хочет, но не знает; тот, кого сам признает в пору ту, когда в его мозгу рассеется туман и вспомнит он свой мир, припомнит мать, которую ты видел в облаках.
— Мы будем здесь Змее молиться без ведома Кецалькоатля, пока день воцарения ее во храме не настанет. Здесь будем души наши изливать, — сказал решительно Акатль. — При свете дня я крест обхаживать и выполнять все ритуалы стану. Ночью мы будем приходить в пещеру, где обитает Бог Кецалькоатля, Брат-близнец, который должен вознести его на небо. Истинный и настоящий Бог, пославший нам Кецалькоатля. Да будет дар Его благословен!
На следующее утро Акатль пришел к Кецалькоатлю и просто так, совсем бесхитростно сказал:
— Я был в пещере, как тебе хотелось. На каменном полу змея валялась. В грязи и пыли. Сразу и не заметил я ее. Бывают люди там, когда им надо бурю и ливень сильный переждать.
— Ну, если так, — сказал Кецалькоатль, — то следует ее помыть и пыль стряхнуть. Не вижу ничего плохого в том, чтобы заботиться о ней: ведь ее перья так прекрасны и не раз они мне плечи прикрывали.
Вот с этого момента, может быть не ведая об этом, Кецалькоатль поддался искушению прослыть или стать Богом.
ТОЛЬТЕКИ-СОЗИДАТЕЛИ
В ту пору был Кецалькоатль во цвете лет. Он отличался статью, стройным сильным телом. Он был хорош собой. Любил гулять в нарядной мантии, носить плюмаж из разноцветных перьев и восхищать народ. Его боготворили: он на других не походил, он был достоинства исполнен, охотно людям помогал, сообразуясь с силой и умением каждого, и все были довольны жизнью.
Да, пришла пора иная. Он приказал одним трудиться в поле, другим ремесла изучать. Он показал им, как сообща работать, как труд по силам разделять, по справедливости делить дары природы. Он научил возделывать поля, снимать богатый урожай, и воду сберегать, и проводить к засушливым местам каналы. Он научил выращивать хлопчатник, из хлопка нити делать, ткани. Он научил отлавливать силками птиц и рыбу брать сетями. Он научил их плотницкому делу. И шкуры научил дубить, и краски добывать из раковин, из почвы, соков и животных. Он научил их покрывала ткать с узорами и золото искать в речном песке, металлы плавить и поделки ювелирные изготовлять из ярких самоцветов; он научил их эти камни шлифовать, гранить до блеска, научил их возводить дома и целые архитектурные ансамбли. Он так им говорил:
— Вы будете Тольтеки, мастера-художники, строители. О вас пойдет большая слава, и скоро весь Анауак сюда придет у вас учиться, вас восхвалять. Вы знать должны, что есть два способа благодарения Бога: или дарить Ему свою приобретенную в страданиях добродетель, иль, не страшась тяжелого труда, брать от Него дары покорно, те, что на земле Он нам ниспосылает. О первом говорил я, смерть отвергнув на камне жертвенном. Теперь хочу учить вас жить, поля возделывать и пожинать плоды земли, иметь всего так много, чтобы воздать нам Богу за заботы.
Немало времени прошло с тех пор, когда в последний раз он был на площади, где воцарилось Дерево Вселенной, которому оказывал Акатль положенные почести. Обряды соблюдались, но к пещере все больше шло народа с подношеньями Змее Пернатой.
Весь в заботах, Кецалькоатль не мог об этом знать, он редко виделся с Акатлем. Меж тем Акатль истово, охотно поклонялся Змею. Он видел, как растут и крепнут мудрость и могущество Кецалькоатля, как в то же время возрастают силы и богатство Тулы. Акатль был счастлив: смыслом полнилась его вся жизнь.
Шло время, у Кецалькоатля в доме Татле подрастал.
— Ты сын мне, будто плоть от плоти. Я передам тебе все знания свои и власть, — сказал Кецалькоатль. — И еще более с тобою расцветет земля.
А Татле с малых лет не много говорил, но много размышлял. Он слова лишнего не молвил, но схватывал все на лету. Глаз не спускал восторженных с Кецалькоатля и ни на шаг он от него не отходил.
— Ты будешь тем, кем я хотел быть сам, — говорил Кецалькоатль и приучал его к суровой, скромной жизни.
— Я стану тем, кем ты захочешь меня видеть, — смиренно Татле отвечал.
Однако юноша не чувствовал себя счастливым. Он видел, что Кецалькоатль живет в тумане.
Как раз в то время у Кецалькоатля появилась страсть к вещицам драгоценным и роскошным одеяньям. Он украшал себя изделиями из золота и чальчуите и шествовал по улицам, чтобы его видел весь народ. А людям нравилось смотреть на Кецалькоатля в мантии из ярких перьев, осыпанного золотом и драгоценными камнями. Им любовались и еще пуще восхваляли.
В ту пору он надумал дом построить с многими покоями.
— Воздвигну здание на радость нашему народу. Там будем мы хранить народное добро. Там станут жить все люди моей свиты. Там будут жить служители народа. Там буду я и впредь учить делам полезным.
Прошло немало времени, пока соорудили этот дом: по центру круглый, но четыре огромные крыла раскинулись к востоку, западу и к северу и югу. В подвалах должен был храниться урожай, ибо полны у всех амбары были. Дом строился как раз в те годы, когда росли несметные богатства Тулы. Из всех окрестных областей для зданья поставляли тесаные камни, как повелел Кецалькоатль. Дом рос, но медленно: выдерживали цветовую гамму, четыре цвета чередуя в камне и в декоре. Народ открыто восхищался планами Кецалькоатля, с охотою дом строил на холме высоком, дом, словно реявший над Тулой.
Тольтеки зажили прекрасно, узнали сытость и богатство, вкусили от щедрот земных, как обещал Кецалькоатль.
— Великою он силой обладает. Мы сделались богаты, голода не знаем с ним. К чему ни прикоснутся его руки, что ни увидит глаз, все обращается в красу и изобилье.
Они были горды, они были довольны. Они еще трудились там, куда их посылал Кецалькоатль.
Росла и крепла Тула. Шли отовсюду люди к ней, дивились ее мощи. Многие хотели в городе остаться, те блага получать, что там по справедливости делились. Как приказал Кецалькоатль, так и делил богатства Топильцин, чтобы всем жителям всего хватало. Были довольны все, ибо добро у всех умножилось. Трудились тоже много. День-деньской в работе проводили.
Шесть лет прожил Кецалькоатль с Тольтеками. Дом радости народной был почти достроен, ломились от припасов закрома. И вот тогда он принял новое решенье:
— Наши земли и плодородны, и богаты. Так пусть познают благоденствие и люди за горами. Мы посетим владения чичимеков. Я призван выполнить свой долг, и миссия моя — их жизнь сделать лучше. Я научу их жить совместно, всех их в селения объединю, им покажу, как землю обрабатывать и возводить жилища.
— Пускай живут, как жили раньше. Ведь дикари они, у них царит насилье, у них порядка нет, — промолвил Топильцин. — Как вольный ветер носятся они. Никто не направляет их, ничто не держит дома. Пусть сами, как хотят. Нам дел хватает в собственных краях.
— Но я принадлежу не только этим землям. Все люди мои братья, всем я должен дать то, что имею. Надо идти к ним. Принесу им все то, что познала Тула, — сказал Кецалькоатль.
— Берегись. Ты их не знаешь. Слов наших дикие не понимают, они, как звери, воют и рычат, — не соглашался Топильцин.
— Пойду, — сказал Кецалькоатль, — выполню долг жизни. На этот раз ты не пойдешь со мною, коль идти не хочешь. Отправлюсь сам я, со своею свитой.
— Не надо, не ходи. Одних кокомов мало! Позволь пойти с тобой, взять воинов умелых, привыкших драться с ними, знающих повадки чичимеков, — просил упрямо Топильцин.
— Но я не подчинять иду, иду я к ним, как к вам пришел: нести им счастье жизни и ученье о прегрешении и искуплении.
— Давно не говорил ты о грехах и искуплении, — заметил Татле, слышавший их спор; ему тогда уже семнадцать миновало. — Давно не навещал ты Дерево, которое сажал на площади. Побегов не дало оно, не выросло; торчит уныло, одиноко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15