Придя в себя, она начала волноваться и попыталась успокоиться, услышав приближающиеся шаги в коридоре. Дверь распахнулась, и Катерина увидела своего мужа. В руках Джереми держал ребенка.
– Наш ребенок, – сказал Торн, и голос его задрожал от радости. – У нас есть сын!
Она протянула руки, взяла ребенка и зарыдала от нахлынувшего счастья. Слезы застилали глаза Торну, и он благодарил Бога за то, что ему подсказали верный путь.

2

Торны были из семей католиков, но сами никогда в Бога не верили. Катерина редко произносила молитвы и посещала церковь только на рождество и пасху, но больше по традиции, нежели из-за веры в католические догмы. Сам же Торн относился весьма спокойно в отличие от Катерины к тому факту, что их сына Дэмьена так и не окрестили. Правда, они пробовали сделать это. Сразу же после рождения супруги принесли младенца в церковь, но его страх, как только они вошли в собор, был таким очевидным, что им пришлось остановить церемонию. Священник вышел за ними на улицу, держа святую воду в руках, и предупредил, что если ребенок не будет окрещен, то никогда не сможет войти в Царство Божие, но Торн наотрез отказался продолжать крещение, видя, что ребенок сильно испуган. Чтобы успокоить Катерину, было устроено импровизированное крещение на дому, но она так и не поверила в него до конца, собираясь как-нибудь потом вернуться с Дэмьеном в церковь и сделать все как следует.
Но этот день так и не наступил. Скоро они окунулись в водоворот неотложных дел, и о крещении было забыто. Конференция по вопросам экономики закончилась, и Торны снова вернулись в Вашингтон. Торн приступил к обязанностям советника президента и стал видной политической фигурой. В его поместье в Маслине, штат Вирджиния, начали происходить совещания, о которых писали газеты от Нью-Йорка до Калифорнии, и семья Торнов стала известной всем читателям национальных журналов. Они были богатыми, фотогеничными и быстро поднимались вверх. Что не менее важно, в их обществе часто можно было видеть и, президента. Поэтому ни для кого не было неожиданностью назначение Торна послом США в Великобритании. В этой должности он мог развернуть все свои потенциальные возможности.
Переехав в Лондон, Торны обосновались в Пирфорде, в поместье семнадцатого века. Жизнь их стала походить на прекрасный сон, особенно для Катерины: она была так чудесна и совершенна, что это даже пугало. В своем загородном доме она жила в уединении – счастливая мать с любимым чадом. При желании могла выполнять обязанности жены дипломата и была при этом замечательной хозяйкой. Теперь у нее было все: и ребенок, и любовь мужа. Катерина расцвела, как очаровательный цветок – хрупкий и нежный, удивляющий всех подруг своей свежестью и красотой.
Поместье Пирфорд было очень респектабельным, его существование уходило глубоко в историю Англии. Здесь были погреба, где долгое время скрывался сосланный герцог, пока его не отыскали и не казнили; вокруг простирался лес, в котором король Генрих Пятый охотился на диких кабанов. В доме были подземные переходы и таинственные секретные лазы, но в основном там царила радость, потому что дом был полон смеха и гостей в любое время суток.
Для выполнения домашних дел были наняты слуги, кроме того в доме жила постоянная пара слуг, Гортоны, выполнявшие обязанности кухарки и шофера, – настоящие англичане с неповторимым чувством собственного достоинства. Когда Катерина была занята своими делами, с Дэмьеном занималась няня – юная пухленькая англичанка по имени Чесса. Она была умницей, знала много игр и обожала Дэмьена, как будто это был ее собственный сын. Они часами были вместе, Дэмьен ходил за ней по большой лужайке или тихо сидел у пруда, пока Чесса ловила ему головастиков и стрекоз, которых они потом в баночках приносили домой.
Ребенок подрастал и, с точки зрения художника, был просто совершенством. Ему исполнилось три года, предсказание о превосходном здоровье сбывалось. Кроме того, он поражал своей изумительной силой. Дэмьен обладал таким спокойствием и наблюдательностью, которые редко можно встретить у детей его возраста, и гости часто чувствовали себя неуютно под его взглядом. Если ум измерять способностью к внимательному созерцанию, то его можно было считать гением, потому что мальчик мог часами сидеть на маленькой кованой лавочке под яблоней и наблюдать за людьми, проходящими мимо, не упуская из виду ни одной детали. Гортон, шофер семьи, часто брал Дэмьена с собой, когда ему приходилось выполнять различные поручения. Ему нравилось молчаливое присутствие малыша, и он удивлялся способности ребенка с таким вниманием и удовольствием познавать окружающий мир.
– Он похож на маленького марсианина, – сказал как-то Гортон своей жене, – как будто его прислали сюда изучать человечество.
– Мать в нем души не чает, – ответила она. – Не вздумай сказать ей что-нибудь подобное.
– Я не имел в виду ничего плохого. Просто он немного странный.
И еще одно было необычно: Дэмьен редко пользовался голосом. Радость он показывал широкой улыбкой, отчего на щеках проступали ямочки. Когда он грустил, то молча плакал. Однажды Катерина сказала об этом врачу, но тот успокоил ее, рассказав об одном ребенке, который не говорил до восьми лет, а однажды произнес за обедом: «Я не люблю картофельного пюре». Мать в изумлении спросила, почему же он молчал все это время? На что мальчуган ответил, что говорить не было необходимости, поскольку раньше пюре никогда не подавали.
Катерина рассмеялась и успокоилась насчет Дэмьена. В конце концов Альберт Эйнштейн не говорил до четырех, а Дэмьену было только три с половиной. Кроме его поразительной наблюдательности и молчаливости, в остальном он был совершенным ребенком, достойным плодом идеального союза Катерины и Джереми.

3

Человек по имени Габер Дженнингс родился под созвездием Водолея. По гороскопам выходило, что во время его рождения произошло сближение двух небесных тел – Урана и прибывающей Луны. Он всегда отличался отвратительной прической и настойчивостью, доходящей до умопомрачения. Дженнингс был фанатиком в своей работе – работе фоторепортера. Как кошка, выслеживающая мышь, он мог днями лежать в засаде и ждать момента ради одной-единственной фотографии. Его и держали на работе как мастера «оригинального жанра». Он знал, где и когда надо быть, чтобы получить такие фото, какие никто из его коллег не добудет. Репортер жил в однокомнатной квартире в Челси и редко позволял себе роскошь носить дома носки. Но относительно своих фотографий он был так же щепетилен, как Солк в поисках лекарства от полиомиелита.
В последнее время его внимание привлек американский посол в Лондоне. Это была достойная цель, хотя бы из-за его идеального лица. Занимается ли он сексом со своей женой, и если да, то как именно? Дженнингс заявил, что хочет показать их, как он говорил, «ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ КАЧЕСТВА», хотя на самом деле ему мечталось нарисовать всех в наихудшем свете. Чем же они лучше его? Может быть, посол покупает неприличные журналы, а может, у него есть девочка на стороне? Вот эти-то вопросы и интересовали Дженнингса. Хотя ответов на них пока что не было, оставалась надежда, и был смысл ждать и наблюдать.
Сегодня он должен был идти в Пирфорд. Возможно, фотографий не будет, потому что там и без него будет хватать фотографов и гостей, но он сможет пронюхать все ходы и определить, кого из слуг можно кутать за пару фунтов.
Дженнингс встал рано утром, проверил фотоаппараты, протер линзы салфеткой, а потом ею же выдавил прыщ на лице. Ему было уже тридцать восемь, но прыщи на коже до сих пор преследовали его. Видимо, это было следствием работы – репортер постоянно прижимает камеру к лицу. Он вытащил одежду из-под кровати и облачил в нее свое худое тело.
Перед самым отъездом он порылся в бумагах, отыскивая листок с приглашением. В Пирфорде должно было состояться празднество в честь дня рождения: сыну Торна исполнялось четыре года, из всех районов гетто в сторону Пирфорда уже направились автобусы, переполненные сиротами и детьми-калеками.
Вести машину по пригороду было легко, и Дженнингс решил покурить опиума, чтобы немного расслабиться. Через некоторое время ему показалось, что дорога сама катится под колеса, а машина стоит на месте, и он позабыл о действительности, полностью отдав себя закоулкам своего подсознания. Его воображение походило на картинки в красочном комиксе, где главным действующим лицом был он сам.
В миле от поместья Торнов стояли полицейские, наблюдавшие за машинами и проверявшие пригласительные карточки. Дженнингс тупо глядел вперед, пока они изучали его приглашение. Он уже привык к этому и знал, что не надо придавать себе чересчур уж достойный вид, будто его карточка не может быть поддельной.
В конце концов он оказался перед большими коваными воротами и постарался стряхнуть с себя опиумный дурман. Во всем поместье бушевал великолепный карнавал: лужайки были разукрашены и кипели жизнью, детишки шныряли между цирковыми палатками и каруселями, а мимо вышагивали лавочники, предлагая всем сладости и фрукты. Их голоса заглушала органная музыка, под которую дети поднимались и опускались на качелях, оседлав розовых лошадок и лебедей. Здесь же была палатка предсказательницы будущего, и многие известные в Лондоне люди уже заняли к ней очередь. Маленькие шотландские пони бегали без привязи по поместью, и был здесь даже маленький слоненок, разрисованный красными яблоками и охотно принимающий орехи из рук веселых ребятишек. Повсюду шныряли, обезумев от удачной вечеринки, фотографы, но Дженнингсу здесь фотографировать было нечего. Разве что фасад здания. Кирпичную стену, которая для всех остальных казалась настоящей.
– Что с тобой, коллега? Кончилась пленка?
Это был Гоби, неизменно представляющий «Геральд Ньюс». Он судорожно заправлял новую ленту, опершись о столик с горячими сосисками, когда Дженнингс подошел к нему и небрежно загреб изрядное количество еды.
– Жду канонизации, – ответил Дженнингс, набив полный рот.
– Как тебя понимать?
– Не знаю, кого здесь приветствуют: наследника миллионов Торна или же самого Иисуса Христа.
– Дурак, ты же все пропустишь! Не так уж часто приходится нам бывать в подобных местах.
– Ну и что? В случае чего я куплю эти фотографии у тебя.
– А, опять ждешь чего-нибудь необычного?
– А мне другого и не надо.
– Ну ладно, желаю удачи. Хотя вряд ли она тебе улыбнется: Торны – самая лучшая семья по эту сторону Монако.
Исключительное фото. Вот что нужно было Дженнингсу. Вторгнуться во что-то интимное и недоступное. Он выслеживал свои жертвы, но каждый раз не был уверен, что из этого что-нибудь выйдет. Если бы только можно было пробраться ВОВНУТРЬ…
– Эй! Нянюшка! Нянюшка! – закричал вдруг Гоби. – Посмотрите-ка сюда! – И все устремили взгляд на огромный торт, который вывезли из дома.
Няня ребенка была наряжена клоуном, лицо ее было покрыто белой пудрой, а на губах толстым слоем лежала красная помада, изображающая широкую улыбку. Фотографы заплясали и забегали вокруг нее, а она, довольная, кривлялась, обнимала Дэмьена и размазывала по ребенку свой грим.
Дженнингс обежал взглядом толпу и заметил Катерину Торн, стоящую далеко от всех. По ее выражению репортер понял, что она не одобряет происходящего. Через секунду Катерина сняла свою полумаску, и Дженнингс инстинктивно поднял камеру и щелкнул затвором. При виде праздничного торта послышались радостные аплодисменты, Катерина шагнула вперед.
– Пусть ему предскажут судьбу! – выкрикнул один из репортеров. – Давайте сводим его к предсказательнице! – И как единое целое, толпа понеслась вперед, к палатке предсказательницы, увлекая за собой нянюшку вместе с ее любимым чадом.
– Я понесу его, – сказала Катерина, подходя к Чессе.
– Я могу все сделать сама, мэм, – ответила няня.
– Нет, я сама это сделаю, – холодно улыбнулась Катерина.
Через секунду их глаза встретились, и няня молча передала ребенка матери. Никто не обратил на это внимания, толпа понесла их дальше, и только Дженнингс видел все через видоискатель своей камеры. Толпа прошла мимо, няня осталась одна, позади нее высилась башня поместья, и костюм клоуна еще сильнее подчеркивал ее одиночество. Дженнингс успел сделать два снимка, прежде чем Чесса повернулась и медленно пошла в дом.
Возле палатки предсказательницы Катерина попросила всех репортеров оставаться снаружи, вошла внутрь и вздохнула с облегчением, окунувшись в покой и полумрак.
– Здравствуй, малышка.
Голос доносился из-под капюшона, предсказательница сидела за маленьким зеленым столиком и старалась, чтобы голос казался таинственным. Лицо ее было вымазано зеленым гримом. Дэмьен посмотрел на нее, напрягся и вцепился в плечо матери.
– Не бойся, Дэмьен, – засмеялась Катерина. – Это добрая фея. Правда же, вы добрая фея?
– Конечно, – ответила предсказательница, – я не сделаю тебе больно.
– Она расскажет, что ждет тебя впереди, – пыталась уговорить сына Катерина.
– Иди ко мне, – подозвала его предсказательница, – и дай мне свою ручку.
Но Дэмьен только сильнее прижался к матери. Тогда предсказательница сняла резиновую маску, под которой скрывалось милое девичье лицо.
– Посмотри на меня. Я такая же, как все. Это совсем не больно.
Дэмьен успокоился и протянул руку. Катерина оперлась о карточный столик.
– О, какая мягкая, премиленькая ручка! У тебя будет хорошее, очень хорошее будущее.
Но вдруг она запнулась, вглядываясь с недоумением в ладонь.
– Ну-ка, дай мне вторую ручку.
Дэмьен протянул вторую, и гадалка поразилась еще больше.
– Я никогда такого не видела, – сказала девушка. – Вот уже три года, как я гадаю на детских праздниках, но такое вижу впервые.
– Что вы видите?
– Посмотрите сами. У него нет линий на руках! Одни только складки.
– Что?
Катерина посмотрела на ладони сына.
– Он не обжигался?
– Разумеется, нет.
– Тогда посмотрите на свою руку. Посмотрите на эти мелкие черточки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19