А между тем – зря. Беда подкралась незаметно. Вначале мерный ход событий не предвещал недоброго. С раннего утра возле вывески топтались посетители – пара десятков зевак, изнывающих от нетерпения. Заспанный Хайни отворил дверь и запустил по одному: конопатую девчонку в белоснежной косынке, худую женщину с младенцем на руках, писца нусбаумского нотариуса, косоглазого бродягу в полумонашеской одежде и почтенного благообразного старичка с юрким взглядом мышиных глаз. Ладер совсем уж было собрался заняться очередным клиентом – незнакомым парнем, по виду конюхом, как его труды оказались грубо прерванными. Такой внезапностью как правило обладает пресловутый небесный гром. Впрочем, гром – он на то и гром, чтобы, сея ужас, оставаться явлением благородным. Чего нельзя сказать о пронзительном женском визге, который в самый неподходящий момент осквернил слух наших героев. Вопила вчерашняя носатая девушка, расплатившаяся медной маркой за вывод бородавок. Бородавки на ее лице, действительно, исчезли, но это почему-то не произвело должного умиротворения. Рассвирепевшая девица стояла, грозно уперев руки в плоские бедра, и, по-видимому, не собиралась уходить. Лакомка невольно поискал взглядом, чем бы заткнуть уши, ничего не нашел и использовал для этого дела собственные пальцы. Хайни скривился:
– Чего тебе, добрая девушка?
Дурнушка взвизгнула на самой пронзительной ноте и, наконец, умолкла. Лакомка осторожно отнял пальцы от ушей.
– Ну и?
– Обратно хочу.
– Чего обратно? Бородавки?
– Мои деньги, шельмец!
– Постойте-постойте, добродетельная девица!
Хайни с ужасом понял, что волшебство Струса вполне-таки действует, принуждая его выбирать совсем не те выражения, к которым привык закаленный язык наемника.
– Это с какой-такой стати мы должны возвращать вам монету, достопочтенная? Ваши требования, прекрасная дама, противоречат классическому, римскому и естественному праву, нарушают пункт первый, семнадцатый и сто сорок третий законоуложения о свободе торговли, равно как и…
Хайни попробовал замолчать, но красноречие решительно воспротивилось, оно бунтовало, лезло, бурлило и требовало выхода. Девушка заплакала.
– Ыыы… Вы обещали убрать бородавки с лица.
– Конечно. Они и исчезли.
– Нет. Они… – Девица потупилась и густо покраснела – они переместились.
– Куда? – живо заинтересовался Лакомка.
– Туда.
– Туда – это куда?
– Туда, чем на табурет садятся.
– Не может быть! Не верю. А посмотреть можно? – галантно поинтересовался Рихард.
– Мерзавец! Охальник! Давай деньги обратно!
– А вот и не отдадим! Эй, Хайни, не отдадим?
– Не отдадим!
– НЕ ОТДАДИМ—НЕ ОТДАДИМ – НЕ ОТДАДИМ!!!
Герои, хором скандируя свой девиз, окружили даму с двух сторон и сейчас аккуратно подталкивали ее, намереваясь позорно изгнать в строну проулка. Девушка вертелась туда-сюда, пытаясь наградить звонкой пощечиной то Хайни, то Лакомку. Пару раз ей это удалось. Девица размазала слезы по щекам и, уже исчезая за углом, погрозила друзьям костлявым кулаком.
– Слушай, Хайни, а может, отдали бы ей монету, и дело с концом? Как же она теперь сидеть будет? На табурете…
– Ну, теперь уже поздно. Sic transit gloria mundi.
Отделаться от следующего посетителя оказалось гораздо труднее. Им оказался ражий, широкоплечий торговец. Вчера он явился одним из первых. Желание оказалось вполне заурядным – наложить “заклятие несокрушимости” на дверь склада с ценным товаром. Все было проделано в лучшем виде, но то ли мысли желающего не имели достаточной ясности, то ли Струс на этот раз сплоховал – во всяком случае, на склад с этого момента действительно не мог попасть никто. Хозяин тоже не мог.
До полудня друзей посетили – недовольный лекарь, все больные которого поправились сами собой. Несколько внезапно заболевших – лекарю явно намечался новый заработок. Бывший пьяница, избавившийся от тяги к вину и немедленно жестоко застрадавший от скуки. Пятнадцать человек, испытавших горькое разочарование непонятно почему.
После полудня Лакомка снял вывеску и друзья скрылись в сарае, изнутри подперев дверь колом. Рихард жевал соломинку, растянувшись на груде стружек. Хайни пробовал на ногте острие перочинного ножа и вдохновенно разглагольствовал.
– Нет, я все же был прав – человечество несовершенно. Они все – все желают разного! Разного, но такого мелкого… нет, мелкого-мелкого-мелкого. Один в ущерб другому. Заметь, дружище, тут побывала сотня наших добрых имперцев. Хоть один – ну хоть один пожелал истинно высокого? Людям не нужны высокие материи. Им наплевать на общее благо. Их не заботят милосердие, сострадание, добродетель, разум и благочестие. Они как бабочки, которые летят на огонь собственных пороков, не сообразуя свои желания ни с общим благом, ни…
– Слушай, Хайни Красноречивый, ты бы заткнулся, а? Перестань нести чушь. И без тебя тошно. Тоже мне, нашелся трепач добродетели.
Волшебство Струса все еще действовало, и Хайни попросту проигнорировал увещевания Лакомки.
– …ни даже со здравым смыслом. Заметь – они могли пожелать чего угодно! Золотой век, скажем, всеобщее умиротворение, процветание Империи, исправление негодяев, волци в агнцы ну и всякое такое прочее. Но нет! Дырявая крыша наших добрых нусбаумцев беспокоит куда больше.
– Заткнись, тебе говорю. Какого дьявола ты себе пожелал красноречия? Для общего блага или как?
– Чтобы клиентов зазывать.
В двери решительно постучали.
– Кто?
– Открывайте.
– Открывай ты, Ладер!
– Сам открывай.
Лакомка выдернул кол. У порога стоял бургомистр Нусбаума собственной персоной и двое стражей. На румяном, простоватом лице господина Дезидериуса отражалось искреннее огорчение, некоторое беспокойство и почти отеческая печаль. Смущенный Хайни поднялся с земли, отряхнулся от соломы, стружек и попытался принять более-менее почтительный вид.
– Чем можем быть вам полезны, господин бургомистр?
Бургомистр подвигал бровями, достал из-за обшлага свиток, развернул его, зачем-то заглянул в текст, спрятал опять.
– Вы обязаны до заката покинуть наш город. В противном случае на вас будет наложен штраф в пятьсот медных марок.
– Куда мы пойдем?
– Куда хотите, любезные. Но чтоб до заката вас здесь не было.
Лакомка почесал затылок, рассматривая удаляющуюся спину господина бургомистра.
– Чего это он сам приперся, как ты думаешь? Мог бы кого попроще прислать.
– На Струса посмотреть захотелось.
– Куа! – Струс встал на лапы и попытался достать клювом сломанное перо из хвоста.
– Что делать будем, птичка?
– Нашел кого спрашивать. – ощерился Хайни – Будем ноги уносить.
Птица слегка подпрыгнула и отбила подобие чечетки.
Сборы оказались короткими. Все вещи уместились в одном мешке. Мешок принял на плечо Ладер, Лакомка ухватился за веревку, другой конец которой обмотали вокруг лапы Струса. Улица встретила друзей полуденной жарой и настороженным молчанием. В десятке шагов от сарая топталась пятерка угрюмых субъектов, потрепанная одежда которых, казалось, была намеренно испачкана пылью. Лицо одного детины украшала свежая ссадина в ореоле лилово-зеленого синяка, а нос, похоже, не раз был сломан, пока не сросся самым причудливым образом. Трое других, крепких и белобрысых, казались похожими как близнецы. Внимание привлекал последний, пятый, он держался сзади – острые скулы, тусклые серо-седые волосы, большие хрящеватые уши. Нетопырь. Хайни привычно пошарил рукой у пустого пояса и красноречиво выругался – прижимистый Гаген давным-давно ввел порядок, по которому у отставных солдат в первую очередь отбирали хорошие казенные мечи.
– Куда торопитесь, дрозды-ы-ы… – дурашливо пропел первый громила.
Второй в это время как будто бы лениво огибал беглецов, отрезая им путь назад. Остальные, кроме Нетопыря, разделившись, маячили справа и слева.
– Спокойно, премногодобрые люди! Мы уходим. Нам ничего не нужно от вас, вам ничего не нужно от нас. Лады?
Слова Лакомки не произвели на пятерку ожидаемого благоприятного впечатления.
– А он хамит, предводитель. – заявил Безносый, полуобернувшись к Нетопырю. – Что будем делать?
– Будем учить – не дожидаясь ответа печально констатировал второй.
Белобрысые довольно заржали. Нетопырь молчал, оставаясь за спинами четверки.
Лакомка отступил назад и влево, прижался спиной к доскам сарая, поднял кол, подпиравший двери сарая.
– Ну так как – начнем?
Здоровяк с синяком придвинулся вплотную к Ладеру, распространяя запах чеснока, и Хайни, не долго думая, ткнул его кулаком под ложечку. Громила согнулся пополам – и немедленно получил удар коленом под челюсть. “Синяк” обвалился. Второй налетчик поспешно выхватил нож, спрятанный в рукаве.
– Бей их, ребята!
Третий извлек из-под полы дубинку. Налитая свинцом – определил Хайни наметанным глазом. Нож второго расписывал воздух восьмерками. Больше всего Хайни не нравился четвертый налетчик – он на безопасном расстоянии вовсю накручивал ворот маленького арбалета. Ладеру хотелось чуда – пусть, скажем, палка, которой подпирали дверь, превратится в меч. Если чей-то меч из-за этого станет палкой – не беда. Вернее, не его беда, и не Лакомки. Каждый за себя, иначе придется сдохнуть прямо здесь, среди стружек, соломы и полуденного зноя, уткнувшись мордой в убитую ногами землю…
Пусть будет меч – мысленно попросил он. Бесполезная просьба – Струс, вырвав наконец веревку из рук Рихарда, отбежал в сторону и спокойно выклевывал что-то среди полувытоптанной травы. Дотронуться до перьев птицы не было никакой возможности. В крайнем случае, пусть явится стража, подумал Ладер. Стражники – лисы, они не отпустят с деньгами. Но пусть пируют лисы, только не смерть.
Белобрысый неуловимо качнулся влево и сделал первый выпад.
И Срус ударил. Кол не превратился в меч, просто бок белобрысого оказался располосованным ударом когтистой лапы. Удар разорвал грязный плащ, рассек кожу и мышцы до ребер. Налетчик взвыл, прижимая к ране мгновенно поалевшие ладони.
– Кончай его!
Щелкнул арбалет, охотничий болт взметнул фонтанчик пыли. Птица развернулась, подпрыгнула, и ловко полоснула клювом. Второй налетчик едва успел прикрыть рукой лицо. Жестокий удар пришелся в тыльную часть ладони. Двое других бандитов остановились на почтительном расстоянии. Кто-то попробовал метнуть воровской нож – тот подозрительно легко отскочил от гладкого пера.
– Заколдованный!
Оставшийся на ногах владелец дубинки с суеверным ужасом отступал прочь. “Безносый Синяк” отполз в сторону, к забору прижимая обрывок тряпки к разбитому рту. Владелец ножа встал рядом с ним, тщетно пытаясь остановить кровь. Невзрачный белобрысый арбалетчик с располосованной рукой тихо сбежал. Один только Нетопырь все так же стоял неподвижно – не нападая и не убегая.
Лакомка положил руку на спину птицы – просто так, не прося ничего, но битые налетчики отшатнулись.
– Уходите, – бросил Хайни. Он отер юркую, горячую капельку, скатившуюся по расцарапанной ножом Безносого щеке.
– Проваливайте.
Синяк встал, сплюнул, отер губы и сквозь пеньки выбитых зубов просипел:
– Мы-то уйдем. А вот вы – вы побежите. Далеко будете бежать. В землю зарыться захотите. Только вам это не поможет.
Троица медленно побрела прочь.
Оставшийся Нетопырь помолчал некоторое время, оценивающе рассматривая противника. В тусклых глазах мелькнуло что-то вроде интереса и понимания. Ладер был готов поклясться – хрящеватые уши шевельнулись. Потом Нетопырь улыбнулся тонкими губами и, спокойно повернувшись, пошел прочь. На пальце человека, под коркой серой грязи, что-то блеснуло.
– Чего это он, Ладер? – cпросил непривычно серьезный Лакомка.
– Они правы. Уносить ноги надо из города, да побыстрее.
– Стражу звать будем?
– Нет, не будем. Видел у него кольцо на пальце? Это сотрапезник инквизитора.
– Этот?! Этот кусок дерьма?! Инквизитор?
– Тихо, не ори. Не инквизитор, а сотрапезник инквизитора. Ну там, брат двоюродный конюха секретаря инквизиции, скажем.
Инквизитор слуг своих кому попало бить не даст. Простой суд таких не судит, только святой трибунал. Понял теперь – почему они такие смелые? А что нам стража скажет, соображаешь?
– Теперь сообразил. А я думал – это было чудо.
– Ага. А это чудо и было. Большое чудесное избавление. Сказка кончилась. Пошли отсюда…
И они пошли. Струс побежал следом, хлопая на бегу короткими, нелетучими крылышками, забытый на лапе обрывок веревки смешно волочился по земле.
…Толпа нагнала их на самой окраине. Масса обезумевших людей, волосы, выбившиеся из-под чепцов, сжатые кулаки, черные провалы кричащих ртов.
– Воры! Отравители! Будьте вы прокляты!
Первый камень ударил Ладера в плечо, второй сорвал с головы клочок волос. И тогда они побежали. Камни тяжело стучали по дороге, покрывая землю оспинами ударов. Толпа дышала за спиной беглецов, пока последняя черепичная крыша не осталась далеко позади. Самыми упорными преследователями оказались мальчишки и собаки.
Отрывок из нусбаумского архива сообщает по поводу удивительной истории Струса Бессмертного еще одну, последнюю небезынтересную подробность: “… Находясь в опасении за свою жизнь, двое бродяг покинули городские стены, укрывшись в лесу, именуемом Терпихиной Пущей. Спустя два дня для поимки беглецов был отряжен отряд, составленный как из вооруженных людей мессира Кардье, так и из достойных доверия местных жителей, сведущих в лесных тропах…”
Вот и все.
Шестая ночь пришла. Такая, как всегда. Лаяли псы, в домах лишь изредка мелькали огоньки, зато вовсю светили звезды и заглядывала в окна вновь начищенная кем-то луна. Господин Крот почти отстроил разрушенный замок. Кобыла Розалия Анцинус, забытая всеми, неторопливо жевала остатки сена, подобранные на дне кормушки. Спал колбасник Шинцель. Беспокойно металась во сне Алиса. Парадамус Нострацельс только что закончил запрещенный опыт и потихоньку-помаленьку выбирался из секретного погреба, помогая себе фигурной тростью и разгоняя тени свечой.
1 2 3 4 5 6 7 8