Певерил уронил кисточку и внезапно побледнел. Его брови сузились, он подошел к камину и толкнул ногой полено так, что искры полетели. Он прекрасно понял, какое слово должно было прозвучать. Сегодня ему стало совершенно ясно, что леди Чевиот не любила своего мужа.– Если ваша светлость разрешит, то я отложу работу до завтрашнего дня. У меня сегодня нет настроения, чтобы хорошо рисовать, – тихо сказал он.Флер встала и, разминая после долгого сидения свое молодое тело, направилась к камину. Ветер изменился, и дождь стучал, как горох, по нескольким окнам башенки. Здесь было тепло, но снаружи царили холод и уныние. Такое же уныние ожидает меня в будущем, подумала о себе Флер. Мысль о возвращении барона из Лондона угнетала.– Я не помешаю вам, Певерил, если побуду здесь немного? – спросила она с робостью, присущей юной девушке, не осознавая своего значительного положения в этом огромном имении.Певерил вскочил на ноги и нервно затеребил свой любимый байроновский галстук.– Но, ваша светлость, это Вы должны давать мне указания, – сказал он запинаясь. – Если моя скромная мастерская нравится вам, то я почту за честь и удовольствие принимать вас здесь.Она посмотрела на него ласково, при этом ее печальные губы слегка приподнялись.– Мне нравится здесь, – сказала она с грустью и протянула свои замерзшие пальцы поближе к огню.– Ваша светлость, – сказал он, – писать ваш портрет – это награда для меня. Беседа с вами – странное высвобождение всех моих мыслей.– И моих, – прошептала она.Впервые эти два молодых существа осмелились открыто сказать, что они испытывают удовольствие от взаимного общения.Певерил продолжал:– Я хотел бы сделать больше, гораздо больше! Ваша светлость, скажите мне, как я могу помочь сам стать счастливой?Она повернула свою головку грациозным и в то же время величавым движением. Но когда она ответила ему, в ее голосе слышалась безграничная печаль:– Я не знаю, что такое счастье, с тех пор, как жестокая рука судьбы увела от меня маму и папу.Вдруг они услышали звук тяжелых шагов, перекрывавших стенания ветра и шум дождя: кто-то поднимался по винтовой лестнице. Флер сразу узнала эти шаги, и румянец, появившийся от близости камина и сладких слов Певерила, начал быстро исчезать.– Это мой муж, барон вернулся раньше, чем он предполагал, – сказала она.Весь ужас прежних подозрений охватил молодого художника, когда он заметил, как сильное страдание и страх внезапно состарили и обесцветили лицо молодой женщины. О боже, подумал он, она его ненавидит. И сразу же последовала другая мысль: «Я тоже должен его ненавидеть».Дверь в мастерскую широко распахнулась. На пороге стоял барон Чевиот в довольно простой, но модной одежде. На нем была накидка с капюшоном, в руке он держал рукавицы. У него был неприятный вид, который стал обычным после его поездок на несколько дней в Лондон: развратный, унылый, со следами излишеств на лице. Своей массивной фигурой он, казалось, заполнил весь дверной проем! Сердце Флер упало при виде его широких плеч и багрового напыщенного лица. Он оглядел ее сверху донизу, а затем обвел быстрым взглядом мастерскую, но взглядом, который едва ли захватил Певерила. Затем он снова повернулся к молодой жене.– Так, так. Вот где, значит, спряталась моя любящая жена. А я понапрасну искал ее в апартаментах.Она прошла немного вперед.– Я не думала, что вы так быстро приедете.– Конечно, – сказал он с презрительной усмешкой, снимая с себя накидку и бросая ее на кресло. Он провел пальцами по своим черным, как смоль, густым вьющимся волосам. С его губ не сходила холодная жестокая улыбка.– Я приехал раньше, потому что миссис Динглфут послала за мной, – сказал он.Флер вздрогнула.– Послала за вами? Зачем?Не ответив на вопрос, Чевиот прошел через мастерскую к мольберту и начал разглядывать портрет Флер. Широко расставив ноги и держа руки в карманах, он раскачивался взад и вперед, с носков на пятки. Его глаза были сужены.– Миссис Динглфут, это превосходное создание, всегда печется о моем благополучии. Я попросил ее связаться со мной, если здесь будет что-то неладно.– Пожалуйста, скажите мне, что неладное здесь она увидела? – спросила Флер, приложив руку к груди. Ее сердце сильно билось.Певерил стоял неподвижно и молчал. Чевиот промолвил:– Добрая миссис Динглфут прислала мне письмо, в котором очень тактично сообщала, что вы выглядите неважно и тратите слишком много времени на слезы. Флер, бросив нервный взгляд на Певерила, ответила:– Не думаю, что мое здоровье или мои слезы должны волновать миссис Динглфут.Барон не обратил внимания на ее слова. Уставясь на картину, он продолжал:– Как старая и пользующаяся доверием служанка этой семьи, она посчитала своей обязанностью оповестить меня, что вы тратите много времени и сил, взбираясь по этим крутым ступенькам и задерживаясь подолгу в мастерской. Вы могли бы чаще бывать на открытом воздухе, катаясь в новом фаэтоне по округе или посещая гостей. Кстати, такое поведение больше отвечало бы вашему званию, леди. Больше, в смысле соблюдения условностей, скажем так.Когда скрытый смысл слов Чевиота стал ясен молодому художнику, его чувствительное лицо залилось краской, но Флер, оставаясь мертвенно-бледной, сказала:– Я считаю, что это не касается миссис Динглфут, прихожу ли я сюда или нет. Я возмущена этим вмешательством.Чевиот повернулся к ней. Его темные глаза сердито сверкали.– Моя дорогая леди Чевиот, миссис Динглфут действует согласно моим указаниям.– Как шпионка?.. – начала Флер с сильным негодованием. – Нет, мы не должны смущать Певерила, обсуждая перед ним личные дела.Вдруг новая догадка осенила барона, может быть… возможно… Он бросил косой взгляд на девичью фигуру в широком голубом платье. Еще рано… конечно… но может этим как раз и объясняется то, что ее светлость тошнит по утрам?Он поднялся, зевнул и уставился кислым взглядом на Певерила.– Вы отнимаете слишком много времени у ее светлости. Было уже достаточно сеансов, – сказал он. – Заканчивайте портрет без ее светлости.– Как пожелает ваша светлость, – сказал Певерил, и его дыхание участилось.Прервать эти мгновения радости… видеть леди Чевиот только издалека… не разговаривать больше с ней… какая жестокая потеря! Он посмотрел на Флер с тревогой. Она уставилась в пол, как будто хотела избежать его пристального взгляда. Боже, как бледна она была, как дрожала, подумал он.– Кстати, поскольку я наконец увидел портрет, у меня есть некоторые замечания, – добавил Дензил. – Оттенки тела и цвет волос выполнены с очень высоким качеством, которое, по мнению старой Клариссы Растингторп, а она знаток в этом деле, напоминает работы венецианских мастеров. Но почему нет украшений? Я велю принести вам драгоценности Чевиот. Изобразите их на портрете ее светлости, чтобы он мог быть удостоен чести висеть в галерее рядом с портретами других достойных леди.Резкость его приказания не смутила Певерила. Фактически он и Флер предполагали, что именно так и скажет барон. Однако он не мог вынести выражения обреченности, появившегося в глазах Флер в тот момент, когда его светлость обнял ее.– Вы неважно выглядите, сударыня. Давайте пойдем. Миссис Динглфут права, мне нужно было давно приехать домой и лично организовать вашу жизнь.Она открыла рот, словно протестуя, но снова закрыла. Все ее тело дрожало при его прикосновениях. Она онемела от одной мысли, что эти небольшие периоды невинного счастья, проведенные в мастерской, должны прекратиться.Певерил попросил:– Если ваша светлость позволит, еще один сеанс позирования…– Нет, – грубым голосом сказал Чевиот, – и не забудьте изобразить драгоценности. Я прощаюсь с вами. – Затем он добавил: – Послезавтра маркиза Растингторп посылает за вами свой экипаж. Сейчас у нее гостит внучка, и я дал слово, что вы примете заказ нарисовать ее портрет. Она уродлива, но, я думаю, вы проявите всю свою сообразительность и умение. Теперь заговорил Певерил:– У меня есть серьезные намерения начать свое дело, ваша светлость. Если я добавлю сумму гонорара за портрет внучки маркизы к моим скромным сбережениям, это даст мне возможность открыть небольшую мастерскую в Лондоне.Чевиот, который в это время шел к двери с Флер, обняв ее рукой, посмотрел на Певерила через плечо и нахмурился.– Это мне решать, когда вы уедете из Кедлингтона, – сказал он резко.Флер подумала: «Чевиот счастлив только тогда, когда ограничивает свободу и делает человека пленником, злонамеренно или из-за эгоистических побуждений. Бедный Певерил! Он уже не может принимать благотворительность здесь».Юноша понял, что сейчас не время спорить с бароном, хотя в нем и клокотал гнев, непреодолимое чувство негодования против тирании.Вдруг Флер почувствовала дурноту, приставила руки к вискам и прошептала:– Пожалуйста, поддержите меня, сударь. Я, кажется, теряю сознание.Руки Чевиота подняли ее от пола.– Черт возьми, она действительно нездорова, – тихо произнес он.Певерил, растерянный от жалости и сострадания, вертел головой из стороны в сторону.– Увы, у меня нет ни уксуса, ни перьев, чтобы пожечь…– Не важно. Я снесу ее вниз.Не попрощавшись, он повернулся и начал медленно спускаться по ступенькам, неся на руках бесчувственное тело жены.Певерил медленно закрыл дверь мастерской, затем подошел к мольберту и с отчаянием посмотрел на портрет. Повернувшись к креслу, в котором совсем недавно сидела Флер, он обхватил его, будто тень ее живого присутствия.А Флер лежала на кровати в своей изысканной спальне. Властным голосом Чевиот позвал слуг, требуя принести сердечное средство, жженые перья и уксус, а лакею приказал быстро спуститься в долину и привести приходского доктора. Этот старый доктор по имени Босс не имел современного медицинского образования, однако свое дело знал хорошо.Постепенно Флер пришла в себя и увидела вокруг много народу. Она сразу почувствовала присутствие мужа около ее кровати, Одетты, смачивающей ей виски и прикладывающей жженые перья к ее ноздрям, а также зловещей фигуры миссис Динглфут в накрахмаленном переднике и шляпе, отдававшей указания младшим служанкам принести горячей воды, поставить грелку к холодным ногам госпожи и убрать лилии, заполнившие своим сильным запахом всю спальню.Барон склонился над молодой женой.– Ну вот, моя дорогая, вы оживаете, – сказал он мягким голосом, которым он иногда обращался к ней в присутствии слуг. Пусть хотя бы в его окружении говорят, что он нежный муж.Флер чувствовала слабость и тошноту. Внутри было ощущение чего-то страшного, и, когда сознание окончательно пришло к ней, она вспомнила. Никогда ей больше не разрешат пойти в мастерскую в башенке и посидеть с Певерилом Маршем. Ее лишили и этой единственной радости. Слеза покатилась по ее щеке.– Все хорошо, моя любовь, – сказал барон нежнейшим голосом. – Доктор Босс сейчас придет.– Ну вот, ваша светлость, как вы нас напугали, – начала миссис Динглфут, которая испытывала некоторое ликование, поскольку ей удалось вызвать хозяина в Кедлингтон и опрокинуть, как она выразилась, «тележку с яблоками». Коварная женщина хорошо знала, что ее молодой хозяйке хотелось бы проводить больше времени в беседах с молодым художником.Она послала за бароном не из-за чувства преданности или искренней тревоги за здоровье госпожи, а лишь по причине своего злобного характера: ей доставляло удовольствие лишать свою молодую хозяйку любой радости в жизни. Флер, несмотря на свою мягкость и долгие страдания, вызывала у старой женщины лишь чувства ненависти и злобы. Только вчера вечером миссис Динглфут насмешливо сообщила французской служанке, которая была ее другом и союзником, что госпожа очень болезненна и непременно умрет при первых родах.Миссис Динглфут была служанкой еще у покойной баронессы, когда та впервые забеременела и затем родила теперешнего хозяина дома. Она знала признаки беременности и поэтому была уверена, что тошнота по утрам у молодой жены свидетельствует именно об этом.Флер смотрела с отвращением на волосистый подбородок миссис Динглфут. Он был ей омерзителен. Она прошептала:– Дензил, пожалуйста, пусть все оставят комнату. Я хочу побыть одна.– Со мной, конечно, моя дорогая, – сказал Чевиот веселым голосом, хлопнул в ладоши и приказал уйти всем служанкам, которые бегали взад и вперед, как глупые курицы.За дверьми миссис Динглфут, глядя на Одетту, сказала:– Вот увидишь. Доктор Босс подтвердит мою догадку.Одетта захихикала: она была худой женщиной с лисьим лицом, наделенной чрезмерным тщеславием. Поверх копны жестких черных кудрей она напялила чепец с оборками.– Оля-ля! Это привяжет мадам баронессу! Она не сможет продолжать свою интрижку с молодым художником.– Мне так хочется убедиться в том, что это действительно интрижка, – тихо сказала миссис Динглфут. – Пойдем, моя девочка, я слышу стук коляски доктора Босса. Глава пятая Доктор из монастыря Ризборо тщательно осмотрел Флер. Он ей понравился. У него были седые волосы и борода, благородный подбородок, а Флер привлекало все благородное – качество, которое окружало ее в детстве, но сейчас стало редкостью. Она возлежала на огромных подушках с кружевными оборками, лицо было изнуренным и умилительно юным, красивые волосы спутались вокруг шеи.Ее вид взволновал старого доктора. Он назвал ей причину обморока и ее недомогания в течение последней недели и был поражен, как плохо восприняла она эту новость. Флер покраснела, затем побледнела и… отвернулась. Доктор взял пальцами ее тонкое маленькое запястье и нащупал слабый пульс. Услышав негромкое всхлипывание, он склонился над ней:– Не надо, мое дитя… Простите, госпожа баронесса, вы для меня как ребенок, так как я очень стар, но вы не должны печалиться. Ведь это совершенно естественное состояние. Барон будет доволен и, конечно, вы…– Я не рада, – прервала она. – Но я понимаю, что моя обязанность – родить барону наследника.– Когда младенец родится, вы полюбите его, – ободрил ее Босс.Она задрожала. Ей было трудно представить, как она может полюбить ребенка от Чевиота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33