По обеим сторонам резной деревянной каминной полки висели привезенные из Пилларса портреты родителей невесты. Украшений было немного: одна-две изящные фарфоровые статуэтки да пара серебряных подсвечников. К великому возмущению управляющей Певерил убрал многочисленные старые картины и фотографии в рамках, восковые цветы в стеклянных ящичках, бюсты прежних Чевиотов – все сентиментальное достояние старой баронессы, умиравшей долго и оставившей в своих апартаментах запах разложения. Все это теперь исчезло, а в открытые окна лился солнечный свет. Никогда прежде сюда не было такого доступа свежего воздуха. Еще неделю назад миссис Динглфут лелеяла надежду, что его светлости не понравятся обновленные помещения, однако тот выразил одобрение, хотя и с некоторыми оговорками. На днях он приезжал для заключительного осмотра и сказал Певерилу:– Так ты считаешь, что молодой леди понравится такой простой стиль? Лично мне он кажется слишком уж холодным и прямо-таки целомудренно строгим. Юноша покраснел и ответил:– Я полагаю, сэр, что атмосфера целомудрия будет приятна для новобрачной.Эти слова вызвали взрыв смеха у барона, после чего он пожал плечами и заметил:– В данном случае – возможно. Ладно, поживем увидим. Во всяком случае, должен признать, что ты добился потрясающего эффекта. Никогда еще Кедлингтон не мог похвастаться столь оригинальной отделкой.В это утро Певерил поднялся сюда с охапкой лилий в руках и поставил их в серебряную с позолотой вазу на столике возле шезлонга, на который он набросил белую испанскую шаль. Несметное количество фиалок было выращено садовниками Чевиота. Теперь они были срезаны и ждали момента, когда Певерил отнесет их сюда перед самым приездом молодых. Это была его идея – разбросать фиалки по постели и по полу, поскольку его светлость как-то обмолвился, что это любимые цветы его невесты.– Вздор и чепуха, – таково было заключение миссис Динглфут. Она повернулась спиной к этому поэтическому уголку и направилась вниз, в большой зал. Слава Богу, нахальному молокососу не было дозволено трогать эту часть Кедлингтона, и все здесь было, как прежде. Глава третья В своей мастерской наверху Певерил Марш постоянно думал о юной невесте, которую вот-вот привезут в ее новый дом. Все, что было в нем романтического, было устремлено к той минуте, когда это произойдет. В последнее время он пребывал в подавленном состоянии, терзаясь вопросом: когда же наконец у него будет достаточно денег, чтобы самому распоряжаться своей судьбой и увидеть мир. Несмотря на те блага, которые он имел в Кедлингтоне, по большому счету ему здесь не нравилось. Но сегодня уныние сменилось радостным ожиданием.Эта башня была его единственным пристанищем. В круглом помещении все еще слегка пахло плесенью. Потертые стены, сплошь покрытые рисунками и набросками, кровать на козлах, стол, пара стульев с высокими спинками да мольберт. Здесь было восемь узких окон, которые Певерил оставил незанавешенными. Ему нравилось смотреть в окно и любоваться пейзажем, будь то при свете дня или в сумерках, в дождь или в снег. Для него были захватывающим зрелищем бег облаков и разверзшиеся небеса, обрушивающие вниз потоки воды. Он любил ранним утром ловить взором первую золотую полоску, прорезающую ночную мглу и предвещающую рассвет. В летнюю пору наслаждался видом звезд на небе, поражаясь бесконечности и величию созвездий. Он был счастлив и в то же время несчастен, не осознавая, что скрывается за его странной, неспокойной натурой.И вот теперь, разглядывая залитую солнцем долину, он вдруг заметил темный силуэт, двигавшийся вверх по склону холма по направлению к Уайтлифу. Тишину нарушил явственный стук лошадиных копыт, сопровождаемый щелканьем хлыста. Лицо Певерила загорелось возбуждением. Наконец-то! Это наверняка карета барона.Певерил бросился вниз по лестнице. Промчавшись по переходу, соединявшему башню с основным зданием, и вбежав в большой зал, он столкнулся с миссис Динглфут. Она отпрянула.– Куда тебя черти несут!– Прошу прощения, сударыня. Я видел карету его светлости на склоне холма.Миссис Динглфут из огромного кармана достала носовой платок и громко высморкалась. Ее маленькие глазки, хитрые, как у слона, прищурившись, посмотрели на юношу.– Держи себя в руках, мой милый. Твои эмоции не дают права сбивать с ног беззащитную даму.Она повернулась и пошла прочь, а к Певерилу украдкой приблизился молодой лакей в щеголеватой форменной зеленой ливрее. Натягивая белые перчатки на свои потные руки, он сделал малоуважительный жест в сторону удаляющейся управляющей.– Беззащитная дама, как же! Это таких, как мы, бедных людишек, надо защищать от нее! – проворчал он.Певерил отреагировал со своей обычной любезностью и в то же время с достоинством, которое свидетельствовало о его хороших манерах:– На вашем месте, Джукс, я бы поспешил туда, где вам надлежит быть. Я иду за фиалками для молодой хозяйки.Своей легкой быстрой поступью он побежал в оранжерею, где садовник вручил ему громадную корзину с еще влажными от росы фиалками. Поднявшись в покои, Певерил стал бросать ярко-фиолетовые цветы на белые ковры и на кружевную пену поверх постели, пока вся комната не приобрела необычный вид и аромат. Удовлетворенный результатом, он снова помчался вниз и присоединился к остальным, выстроившимся вдоль стен зала. Здесь были все – до последнего кухонного мальчишки. Поскольку погода выдалась теплая и тихая, парадные двери распахнули настежь. Снаружи, на освещенном солнцем пространстве вдоль портика, расположились те, кто обслуживал объекты вне дома: сад, конюшню и прочее.Среди всей этой массы людей заметно выделялась изысканно одетая фигура валлийца: в своем лучшем темно-сером сюртуке, панталонах и высоких сапогах. Занимая почетную позицию впереди, он должен был первым встретить хозяина и его молодую супругу. Айвор вполне благодушно кивнул Певерилу, также облаченному в лучшее, что у него имелось: неброский темно-бежевый костюм, который дополняли белая с оборками рубашка с высоким воротником и галстук. Открытое тонкое лицо художника выглядело бледным и осунувшимся, под глазами виднелись тени. Работал он подолгу и допоздна, иногда при слабом свете. Глядя на него, можно было догадаться, что юноша уделял много времени философским размышлениям. Его мозг был навеки во власти горестных мыслей об утрате любимой сестры и его разбитой семейной жизни. Ему было свойственно чувство постоянной неудовлетворенности своей работой, и никто на свете не знал, как мучает его страх, что он никогда не достигнет истинного искусства.Между тем из-за поворота подъездной аллеи показалась четверка серых лошадей. Грациозно вышагивая, они как нельзя более торжественно доставили карету к парадным дверям Кедлингтонского особняка. Из толпы встречающих раздались приветственные возгласы.С передней лошади соскочил форейтор и открыл дверцу. Из кареты показалась высокая, горделивая фигура барона. На его лице не было выражения удовольствия или признательности в ответ на приветствия, более того, в золотом свете сентябрьского дня оно выглядело заметно пожелтевшим и угрюмым.Накануне в Фалмере он пораньше отправил спать свою молодую жену, а сам до поздней ночи играл в кости с хозяином дома и несколькими приглашенными джентльменами. Он много выпил, и теперь язык плохо его слушался, а желудок не был готов к домашнему застолью. Однако новое качество женатого человека обязывало его изображать степенного семьянина, иначе все двери в округе будут закрыты перед ним и его супругой. Вечером, когда Арабелла влюбленно прошептала ему на ухо: «Твоя избранница – попросту дитя, ваша светлость. Поверь мне, тебе скоро наскучит», он согласился с ней.Теперь, когда он получил Флер, ему уже наскучило, и прежде всего потому, что она не проявляла ответных чувств. Ни один завоеванный Чевиотом трофей не обладал столь же притягательной силой, как тот, который еще предстояло добыть. Однако он знал, что ответить Арабелле. Когда ее муж удалился, он завладел ее губами.– Сударыня, я женился с единственной целью иметь наследника, – прошептал он многозначительно.Ему и в самом деле казалось, что вскоре это станет единственным основанием для его интереса к семейной жизни. Постоянные слезы Флер, похоже, были способны унести с собой его чувство к ней. Но, как бы там ни было, он в строгом соответствии с правилами хорошего тона вынес ее из кареты и на руках внес в дом. Переступив через порог, он поставил на пол эти маленькие ножки в белых лайковых ботинках с перламутровыми пуговицами. В тот же момент в зале загремела овация, раздались крики:– Добро пожаловать!– Благослови, Господь, молодых!– Благослови вас Бог, ваша светлость… и вас, миледи!Миссис Динглфут, пытливо шаря глазами по лицу новобрачной и тяжело дыша, почтительно присела едва не до пола. Из задних рядов те, кто пониже, тянули головы через плечи стоявших впереди.Итак, Флер, бывшая мисс Родни, любимое дитя сэра Гарри и Элен Родни, прибыла в Кедлингтон в качестве баронессы леди Чевиот и оказалась в большом, полном пышного великолепия доме. Она смотрела на ряды угодливо кланявшихся людей, на двойные лестницы и изящную галерею, на целую выставку тепличных цветов. Даже перила были обвиты экзотическими орхидеями… Как же она ненавидела эти орхидеи! Они внушали ей отвращение, так как напоминали о нем.Наконец-то Певерил Марш мог лицезреть леди Чевиот. Он окинул ее стремительным восхищенным взглядом и подивился столь необыкновенно безупречной красоте. Но более всего его поразило застывшее на юном лице выражение убийственной печали. Господи, какая бледная и прозрачная кожа! Слабый организм? Или еще что-нибудь? Никогда в жизни Певерил не видел подобного цвета волос. Он глядел на них с невольно затаенным дыханием, чувствуя растущее желание сию же минуту воспроизвести на холсте розово-золотой оттенок этих локонов. Совершенство тонкой фигуры усиливал изящный покрой бархатного костюма цвета лаванды: юбки и облегающего жакета. Шею закрывали дорогие кружева. На шляпке покачивался страусиный плюмаж, благодаря которому его владелица казалась более высокой, однако Певерил обратил внимание на то, что она едва доставала мужу до плеча.Все, что было в душе Певерила от истинного художника, восторгалось этим зрелищем. Ему не было еще двадцати, но в его возрасте многие молодые люди уже не раз заключали в объятия женщин, если не из любви, то из распутства. Но у Певерила Марша не было ни времени, ни денег для женского общества, хотя, разумеется, он всегда понимал, что не сможет стать настоящим художником, пока не полюбит, ибо большой талант и большое чувство чаще всего связаны единой созидательной силой. Вид молодой жены Чевиота поразил, словно молния, все его существо, почти парализовав сознание.Чевиот взглянул пожелтевшим глазом в его сторону и кивнул:– Здравствуй, Певерил! Как твой очередной шедевр?– Не могу назвать это шедевром, ваша светлость, но я работаю над новой картиной, благодарю вас, – ответил художник, продолжая изумленно и благоговейно смотреть на юную леди Чевиот. Та неожиданно подняла ресницы, казавшиеся слишком тяжелыми для ее утомленных век, и ее глаза встретились с глазами Певерила. Потрясенный фиолетовым цветом ее глаз, молодой человек вновь ощутил внутри себя вспышку молнии. Он тотчас опустил глаза, и Флер сделала то же самое.По пути из Лондона она чувствовала себя едва живой. И нынешним утром, пока они ехали по освещенным солнцем дорогам Бэкингемшира, ощущение все той же смертельной усталости не покидало ее. Она была не в состоянии выразить ни малейшего восторга даже тогда, когда Чевиот обратил ее внимание на возвышавшуюся над лесом башню, а затем на парк вокруг большого особняка и другие многочисленные достоинства своего родового имения.– Отныне Кедлингтон всецело принадлежит вам, сударыня, – произнес он холодным, самодовольным тоном, – и еще многое другое, лишь бы вы относились ко мне немного поприветливей.– Меня вовсе не интересуют земные богатства. Я уже говорила вам об этом, сэр, и не смогу переделать себя.– Иногда я думаю: почему мой выбор пал на вас? – с раздражением заметил Чевиот.– В таком случае, – ответила Флер с тем же достоинством, что отличало и ее мать, – нелишне вспомнить, что девушка, поначалу удостоившаяся вашего расположения, не имела ни малейшего сходства с убитой в ту ночь в «Малой Бастилии».Лицо Чевиота покраснело, затем побледнело, и он процедил сквозь зубы:– Не упоминайте ту ночь. Не смейте больше говорить на эту тему.С обычным для нее в последнее время грустным смехом она сказала:– Если вы стыдитесь вспоминать, ваша светлость, то очко в вашу пользу.Он откинулся на сиденье в своем углу кареты, пробормотав, что чем скорее у нее появится возможность чем-то заняться, а именно обитателями детской комнаты, тем лучше. Обеспечить продолжение рода Чевиотов – вот все, чего он сейчас хотел и отважился сказать об этом супруге. Та не ответила, но посмотрела на него с еще большей неприязнью. Все, что она говорила или делала, лишь дополнительно убеждало его в том, насколько бракосочетание было ей противно.И вот теперь она должна была любоваться великолепием своего нового дома, роскошью предстоявшего житья. Но все это нисколько не ободряло, и она с горечью думала, что уж лучше бы ей быть такой, как кузина Долли или ее дочки, которые бы охотно приняли любую скверну от этого барона ради обладания земными богатствами. Но кто этот сероглазый юноша, только что смотревший на нее столь почтительно и восхищенно? Из всех лиц вокруг она, пожалуй, обратила внимание лишь на это.Пройдя дальше, она подошла к ведущей наверх лестнице, где огромных габаритов женщина в шляпке с оборками неуклюже присела перед ней и, смиренно сложив на груди руки в перчатках без пальцев, проговорила:– К вашим услугам, госпожа, – миссис Динглфут, управляющая дома. Состояла в этой должности еще при покойной баронессе, матушке его светлости.– Доброе утро, миссис Динглфут, – произнесла Флер с изысканной учтивостью, которую она неизменно проявляла в общении с представителями более низких социальных слоев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33