Эрвин, вероятно, решил, что сейчас для нее самый подходящий момент немного взбодриться, потому что все внимание присутствующих обратилось на небольшую сцену, куда вышел один из членов жюри, чтобы объявить о принятом решении.
Джоан пыталась сосредоточиться, но смысл слов с трудом доходил до ее сознания. Она понимала, что при других обстоятельствах пришла бы в восторг, услышав, что ее последнее про изведение признано лучшим романом ужасов нынешнего года.
Но сейчас все было ей глубоко безразлично. Она согласилась присутствовать на церемонии только из-за того, что отказ мог вызвать осуждение со стороны знакомых. А ей необходимо было заботиться о карьере. Джоан твердо решила, что, хотя у ее ребенка не будет отца, ему никогда не придется ни в чем нуждаться.
Она очнулась лишь после того, как услышала бурные аплодисменты и поняла, что церемония подходит к концу, по крайней мере ее официальная часть. В этот момент Эрвин снова полуобнял ее за талию и пристально посмотрел ей в глаза.
Джоан увидела, как скрытое пламя медлен но разгорается в ледяной глубине серо-стальных глаз, и с трудом перевела дыхание, когда ее вдруг озарило. Она поняла истинное значение этого молчаливого признания: Эрвин хотел ее, она была ему нужна…
— Пойдем, — вдруг сказал он почти грубо. — Ты выглядишь усталой. Тебе нужно отдохнуть. — Он встал и, взяв со стола позолоченную статуэтку, помог Джоан подняться.
Итак, Эрвин сумел справиться со своими чувствами. Однако Джоан по-прежнему ощущала темный жар, бушующий в крови. Ее любовь, ее желание, ее потребность быть рядом с любимым соединились в нечто до такой степени осязаемое, что, казалось, его можно было увидеть и потрогать.
Сидя в своей комнате и тупо глядя в пространство, Джоан испытывала странное чувство. Ей казалось, что дверь спальни светится в темноте и медленно отодвигается все дальше и дальше от нее. Потом она ощутила головокружение и очнулась лишь тогда, когда увидела над собой взволнованное лицо Эрвина.
— Тебе плохо? — Он слегка приподнял ей подбородок, стараясь угадать правду по ее глазам.
— Нет, — еле слышно прошептала Джоан, уже не пытаясь сдержать слезы.
— Перестань! Не могу смотреть, как ты плачешь! — с болью в голосе сказал он, вытирая ей щеки кончиками пальцев. — Сегодня вечером ты была очень красивой, очень уверенной в себе. Оставайся такой всегда. Ты не поверишь, но я не желаю, чтобы ты была несчастна! — Он осторожно обнял ее за плечи, словно очень дорогую хрупкую безделушку. — Раньше мне казалось, что, наоборот, я хочу видеть тебя страдающей. Но, выходит, моя неприязнь к тебе не столь глубока.
Джоан почувствовала себя оскорбленной. Итак, он считал ее недостойной даже настоя щей ненависти. Может быть, и его прежнее чувство к ней было не настоящей любовью, а лишь простой привязанностью? Может быть, именно поэтому он смог вычеркнуть ее из своей жизни с такой легкостью? А отказ выслушать ее, когда она пыталась рассказать правду о ребенке, был самым простым способом это сделать?
Джоан забила дрожь, но она сжала пальцы в кулаки и уперлась ими в грудь Эрвина. Он не обратил никакого внимания на эти почти детские усилия освободиться и осторожно поднял ее на руки.
— У тебя совсем не осталось сил — ни душевных, ни физических. Сейчас я отнесу тебя в постель и попрошу горничную принести молока с тостами. Это поможет тебе заснуть. Весь вечер ты была слишком возбуждена и почти ни чего не ела.
Нет, с отчаянием думала Джоан, мне не нужна его заботливость, вызванная врожденным чувством долга. И тут она забыла все обещания, данные себе: что бы ни произошло, оставаться равнодушной, холодной и спокойной. Она вырвалась из рук Эрвина и соскочила на пол.
— Оставь меня в покое! Перестань разыгрывать из себя святого или рыцаря! Ты просто самовлюбленный напыщенный тип, который упивается своим благородством!
Выкрикивая все это ему в лицо, Джоан совершенно не осознавала, как выглядит. Меж тем волосы ее растрепались, лицо покраснело от гнева. Из-за бурной жестикуляции и без того короткое платье задралось почти до самых бедер. Она прерывисто дышала. В таком состоянии она слишком поздно заметила, что черты лица Эрвина постепенно изменились почти до неузнаваемости, стали резкими, словно застывши ми. Глаза сузились и потемнели.
— Что ж, я больше не буду ни рыцарем, ни святым. Я стану таким, каким ты хочешь меня видеть, дорогая. Обещаю тебе!
Он снова подхватил Джоан на руки и, резко распахнув дверь спальни ударом плеча, внес ее в комнату и опрокинул на кровать. Одной рукой он стиснул ее запястья и прижал их к кровати по верх головы. Другой резко провел по ее телу снизу вверх — от гладких стройных ног до груди.
Затем рука Эрвина снова скользнула вниз но уже гораздо более медленным, ласкающим движением. Джоан лишь беспомощно вздрагивала, чувствуя, как желание огненной волной разливается по телу. Затаив дыхание, она следила за взглядом Эрвина. Все ее существо трепетало от лихорадочного возбуждения.
Джоан видела, что в нем самом тоже по степенно нарастает напряжение. И наконец плоть одержала верх над рассудком. Когда их взгляды встретились, Эрвин тихо, но убежденно произнес:
— Да. Сейчас.
Он снял смокинг и отшвырнул его в сторону, затем лихорадочно расстегнул рубашку, и Джоан увидела его обнаженный мускулистый торс, сведенный той же мучительной судорогой неутоленного желания, которая пронзала и ее тело. Каким-то шестым чувством она поняла, что сейчас не имеет права ответить ему отказом, и покорно опустила руки.
С такой же безмолвной благодарностью Эр-вин взял ее руки в свои и обвил их вокруг шеи. Джоан принялась медленными, ласкающими движениями поглаживать его затылок, затем ее пальцы скользнули вниз, к основанию шеи, туда, где ощущалось частое и резкое пульсирование крови в жилах.
Она любит его. И всегда любила. Ее тело жаждало его столь неистово, что чувство это было неподвластно разуму. Не удержавшись, Джоан застонала и придвинулась ближе к нему, прижимаясь грудью к его обнаженной груди. Сердце ее неистово забилось, когда Эрвин медленно стянул с ее плеч тонкие бретельки платья.
О да, они должны почувствовать друг друга всей кожей, слить сгорающие от желания тела воедино. Сейчас, как и прежде, он знал, чего она хочет, потому что сам хотел того же.
Эрвин отыскал губами ее губы, и она раздвинула их, испытывая мучительную жажду его поцелуев, от которых ее бросало в дрожь. Затем начала поглаживать его спину, в то время как он опустил руку к ее бедрам, и, нетерпеливо отыскав пояс ее трусиков, стянул их вниз. Его дыхание стало тяжелым и прерывистым, когда, вновь проведя рукой вдоль ее бедра, он уж не встретил никакой преграды. Затем Эрвин протянул руку к молнии у нее на спине и, быстро, расстегнув, стянул платье с ее разгоряченного тела.
Джоан наслаждалась мягкими, скользящими движениями его рук, то поднимающихся, то опускающихся от ее плеч к бедрам снова и снова, пока растущее возбуждение не сделалось почти невыносимым и не превратилось в неистовую потребность слиться с ним, стать единым целым.
Эрвин медленно целовал ее губы, веки, впадинку на шее, нарочно оттягивая завершающую стадию наслаждения. Точно так же, как делал это прежде, не позволяя всеохватывающей страсти завладеть им раньше времени.
На мгновение Джоан пришла в голову почти безумная мысль: это всего лишь очередной этап жестокой игры, на самом деле он не испытывает к ней никаких чувств. И вот, когда она уже почти потеряла всякую надежду на то, что это когда-нибудь свершится, его возбужденная плоть проникла в нее, и наслаждение, превышающее то, что она испытывала до сих пор, лавиной обрушилось на Джоан, унося в океан неизъяснимого блаженства.
Она вновь переживала знакомое, но каждый раз кажущееся невероятным чувство растворения в другом человеке. Они словно ощущали себя частью друг друга, их тела говорили на своем особом языке, понятном только им самим. Они сплетались все теснее и теснее, постепенно убыстряя ритм, пока одновременно не достигли мига, дарящего всю полноту бытия и почти сразу вслед за этим — всю горечь опустошения.
— Радость моя… — прошептал Эрвин, опуская голову ей на грудь. — Это было что-то невероятное… То, что ты делаешь…
Даже слова были те же самые, и он произносил их, как всегда, с необыкновенной нежностью, которую теперь трудно было предположить в нем. Слова, некогда открывавшие ей всю глубину его любви… Только сейчас это не было любовью.
Внезапная дрожь холодной змейкой проползла по телу Джоан. Кровь застыла у нее в жилах, когда она поняла, что произошло между ними на этот раз.
Она по-прежнему любит Эрвина. Она не может разлюбить его, как бы ни старалась. Душевно и физически она всегда будет принадлежать ему. А он… он ненавидит ее! Не так сильно, что бы желать ей вреда, но вполне достаточно, что бы презирать.
То, что случилось, не пройдет безболезненно для них обоих. По многим причинам отказать ему этой ночью было выше ее сил. Большинство мужчин забывают все свои сомнения, едва лишь снимают брюки. Но только не Эрвин. Наверняка он станет презирать себя. И она тоже будет презирать себя за то, что отдалась ему, да еще и нарочно возбуждала его. И в итоге они окончательно похоронят все светлые воспоминания, еще оставшиеся от тех дней, когда они по-настоящему любили друг друга…
Джоан откинулась на подушки, затем, протянув руку, подняла с пола скомканное платье и, кое-как прикрыв им наготу, заявила:
— Если тебе нужен секс, ты сможешь получить его, когда захочешь. Я не могу тебя остановить. Но предупреждаю: теперь это совсем не то, что было раньше, потому что я больше не люблю тебя. Как я могу любить человека, который считает меня лгуньей?
Я должна быть жестокой ради нашего обще го блага, подумала Джоан, с тоской глядя на то, как в чертах Эрвина проступает недоверие, постепенно сменяющееся гневом, а затем — холодным презрением.
Джоан смотрела, как он встает, одевается, идет к двери. Мучительное желание окликнуть его, попросить остаться и забыть ужасные слова одолевало ее. Но она поднесла руку ко рту и впилась зубами в костяшки пальцев, чтобы заглушить уже рвущийся наружу крик.
9
Для того чтобы встать с кровати на следующее утро, Джоан пришлось собрать всю силу воли. После того что произошло прошлой ночью, она не представляла, как сможет снова увидеться с Эрвином, но знала, что ей придется это сделать.
Так дальше продолжаться не может. В конце концов, она должна дать ему понять, что не собирается больше играть роль, которую он так бесцеремонно навязал ей. Сегодняшним утром у нее будет подходящая возможность сообщить ему об этом, пока они еще не уехали обратно в Каслстоув.
Джоан надела легкий брючный костюм, в котором приехала сюда, кое-как уложила вечерний наряд и полученную в награду статуэтку в дорожную сумку и, сделав над собой усилие, открыла дверь в гостиную.
Эрвин сидел за столом у окна, соединяя скрепками какие-то бумаги. На полу рядом с ним стоял портфель, за которым он, должно быть, спускался к машине. Интересно, он решил заняться делами с утра пораньше или засиделся допоздна вечером? Да и спал ли он вообще этой ночью?
Она любила его так сильно, что сердце ее было готово разорваться. Но Джоан не могла дать выход этому чувству.
— Завтрак готов, — ровным тоном сказал Эр-вин, убирая бумаги в портфель и застегивая его.
Делая вид, что ничего особенного не произошло, Джоан подошла к тележке на колесиках, на которой стояли дымящиеся блюда. На обслуживание здесь жаловаться не приходилось — еды вполне хватило бы на десять человек. Судя по тому, что ни одно из блюд не было тронуто, Эрвин не особенно проголодался. Что ж, Джоан могла сказать о себе то же самое.
Эрвин повернулся к ней. Он был одет в темно-серые брюки и накрахмаленную белую рубашку с синим галстуком. Лицо его казалось абсолютно непроницаемым.
Джоан еще никогда не видела его таким чужим и отстраненным. Она взяла с подноса две чашки и налила в них кофе. Как бы то ни было, ему тоже нужно было подкрепиться.
Однако он отрицательно покачал головой, когда Джоан протянула ему чашку, и сказал:
— Сейчас я спущусь вниз и оплачу счет, а потом уеду по делам. Номер останется в твоем распоряжении до полудня. Обязательно съешь что-нибудь перед тем, как отправляться в Каслстоув. Надеюсь, тебе приятно будет управлять «ягуаром».
Если бы она ответила отказом, изменило бы это его первоначальные планы? Скорее всего нет. Джоан поставила нетронутые чашки с кофе обратно на тележку. Не отвечая на вопрос Эрвина, она спросила:
— Куда ты поедешь?
— В офис. Мне нужно будет появляться там несколько дней подряд, и я остановлюсь у себя в клубе.
Эрвин положил ключи от машины на стол и взглянул на часы. Итак, он уходил. Он не собирался ждать, пока она сама его прогонит. Помнил ли он, что она сказала прошлой ночью? Злится ли на себя за то, что позволил ситуации выйти из-под контроля? Джоан подумала, что пропасть, разделяющая их, никогда еще не была столь глубокой.
Но она не могла позволить ему вот так уйти. Мучительной неопределенности следовало положить конец.
— Считаешь, это разумно?
Эрвин с недоумением взглянул на нее.
— Что подумает Саманта, если я после такого значительного события в моей жизни, как присуждение литературной премии года, вдруг вернусь в одиночестве и скажу, что ты решил сократить медовый месяц из-за неотложных дел? Она-то полагает, что мы приедем вместе, оба невероятно счастливые. Ты знаешь, что это так. Это ведь была твоя идея — дурачить ее.
Теперь он уже не казался безразличным. Джо ан видела, как брови его сдвинулись, словно он обдумывал сказанное ею. Тогда она взяла чашку с кофе и села в одно из глубоких кожаных кресел.
— А твой собственный внезапный отъезд, ты полагаешь, ее не озадачил? — спросил Эрвин в свою очередь.
— Это совсем другое дело. Даже ты должен это понимать. — Джоан скрестила вытянутые ноги, отпила кофе и попыталась успокоиться. Она заметила, что чемодан Эрвина уже стоит наготове у двери. — Саманта — женщина и очень хорошо знает, как важно для нас хорошо выглядеть, особенно в столь торжественный день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20