https://wodolei.ru/catalog/akrilovye_vanny/Ravak/
Мирча Элиаде: «Змей»
Мирча Элиаде
Змей
Валерий Вотрин vvotrin@yahoo.co.uk
«Гадальщик на камешках»: Азбука; Спб.; 2000
ISBN 5-267-00163-5 Мирча ЭлиадеЗмей Змей ты огнистый,с чешуей золотистой,с девятью языками острыми,с девятью хвостами пестрыми,отыщи мне ее,где бы ни было жилье... Не давай ей покоя,покуда со мноюзазноба-девицане согласитсяо любви сговориться. Любовный заговор Перевод Ю. Кожевникова.
1 Последняя строка — и романс смолкнет, Лиза приготовилась хлопать. Сейчас захлопают все, все заговорят, будут восторгаться, хвалить, а она тем временем справится со слезами. Всему виною опять и опять повторяющаяся строфа и ее просто-напросто нелепая чувствительность: И в золоте кудрейБлеснуло серебро... А собственно, с чего она вдруг так расчувствовалась, затосковала? Откуда набежало столько воспоминаний? Ей почему-то кажется, что она уже слышала этот романс, что знает его давным-давно, с тех пор еще, как была маленькой и тетушка Ляна читала ей стихи, модные в незапамятные — до Первой мировой войны — времена... Блеснуло серебро... Даже еще не слыша, она словно догадывалась, какие услышит слова, и ждала последней строки, которую застенчивый баритон пропел с такой чудной грустью: А детство золотое?Оно давно прошло... Да, да, те самые стихи, и она уже не могла противиться волнующему потоку воспоминаний: тетушка Ляна улыбнулась ей из сада с тутовыми деревьями на бульваре Паке, а сама она вновь безумно страдала. Она безумно страдала тогда. Ей тогда казалось, что она бесконечно несчастна, юность казалась ей величайшей из трагедий, она чувствовала, что никто не понимает ее, и знала, что никто и никогда не поймет. А теперь ей казалось величайшей из трагедий ее замужество с высокопоставленным чиновником — а сколько было надежд!.. — и таким грустным все, все, все, что бы ни происходило... И ей захотелось очутиться где-нибудь далеко-далеко совсем одной, слушать этот романс и плакать сколько захочется.— Напишите мне, пожалуйста, слова этого романса, — услышала она голос Дорины с другого конца стола. — Они такие трогательные.— Слова давние, — отозвался домнул Господин (рум.).
Стамате совсем уж тихо и робко. — Мелодия новая... Мне нравится мелодия, она такая печальная...Он повернулся к Дорине, и Лиза больше не видела его лица. Он казался чрезвычайно удивленным оглушительным успехом своего пения. Петь он не хотел и согласился только после настоятельных упрашиваний. Хозяев дома он почти не знал, да и гостей, впрочем, тоже. Однако сразу понял, что люди это все весьма достойные, в особенности сами хозяева. Так тепло, так радушно его приняли. Так роскошно убран стол, и где? Во Фьербинць, жалкой деревушке в тридцати километрах от столицы.— Будьте любезны немного вина пополам с водой, — попросил Стере, протягивая пустой стакан.Лиза невольно поморщилась. «Такая проза... после такого романса... И это мой муж...»— А чьи это слова? — продолжала расспрашивать Дорина. — Мне они не знакомы...Дорина говорила громко, с другого конца стола, чтобы услышал ее и капитан Мануилэ тоже. Кто-кто, а она прекрасно понимала, для чего устроено это пиршество со множеством приглашенных, так далеко, в деревне, в доме ее родни. «Нас хотят сосватать...» И она невольно улыбнулась. За обедом она не раз поглядывала в сторону капитана Мануилэ, а он сидел и аккуратно ел, всячески стараясь, чтобы локти его не коснулись стола, и, казалось, приготовлялся играть фарс, где ей будет отведена роль девицы на выданье, а он, капитан Мануилэ, сыграет роль жениха... Неужели вот так, сразу? За человека, которого она в первый раз видит?!— Не думаю, что Баковии, — прибавила она очень громко. — И уж никак не Аргези...«Эти имена должны смутить домнула капитана», — подумала Дорина.— Не могу сказать, чьи они, — извиняющимся тоном ответил Стамате. — Знаю только, что очень давние...Капитан Мануилэ, не поднимая глаз от стола, почтительно слушал хозяйку.— Нет, я бы не смогла сдавать квартиру, домнул капитан, — говорила доамна Госпожа (рум.).
Соломон. — Вы ведь знаете, жильцы чего только не говорят о хозяевах...Доамна Соломон выпустила сигаретный дым и долго внимательно следила за ним, сощурив глаза. Он все-таки невыносим, этот мальчишка, молчит и молчит. Не то чтобы галантную тему, поддержать разговор не может. Или влюбился с первого взгляда?Капитан хотел, но никак не мог отважиться и взглянуть туда, на другой конец стола, где сидела Дорина и задавала вопросы. Он понял сразу, до того как приехал во Фьербинць, понял, как только остался наедине со Стере в автомобиле, что свою судьбу он должен решать быстро. Родня девушки не расположена была долго ждать. Осенью Дорина получила степень лиценциата. Преподавать она не собиралась — это было всем известно, — но диплом получить хотела, ей нравилось учиться. Женихов вокруг нее крутилось пруд пруди, и всем хотелось ее окончательно пристроить. А Дорина шутила, что мечтает о медовом месяце как о каникулах, но только непременно за границей.— Кому еще кофе? — спросил домнул Соломон, поднимая руку вверх.Доамна Соломон встрепенулась, обрадовавшись возможности покинуть своего молчаливого собеседника:— Вы меня простите, я на секундочку! Посмотрю, что там с кофе!Капитан Мануилэ покраснел и опустил голову еще ниже, словно говоря поклоном: «Разумеется, сударыня, как же иначе?.. Вы же хозяйка...» Он искоса взглянул на Дорину, и ему показалось, что она мечтательно глядит на него. Он улыбнулся, приободрился.— Вижу, вы любите стихи, барышня, — произнес он совершенно неожиданно.Вокруг все замолчали. Дорина вспыхнула и машинально принялась перебирать жемчужины в ожерелье. Услышав, что заговорили о поэзии, Стамате, любопытствуя послушать, подался несколько вперед.— Есть поэты, которых я люблю, — ответила Дорина. — Особенно среди современных...— Это я понял, — улыбнулся капитан Мануилэ. — Стихи не слишком современные вы не узнали, хотя не такие уж они и древние, — Раду Росетти...Лиза удивленно взглянула на капитана. Однако он вовсе не глуп... И конечно же прав: стихи и впрямь Раду Росетти. У Ляны было несколько томиков его стихов, маленькие книжечки Лиза помнит до сих пор, спустя столько лет после смерти Ляны. Они стояли в гостиной на полке в старом доме на бульваре Паке и стояли там до тех пор, пока Ляна не умерла от чахотки, так же как все ее сестры. Лиза училась тогда в старших классах лицея. Она вспомнила, с каким вожделением смотрела на заставленную книгами полку. Среди них был и «Ион» Роман румынского писателя Ливиу Ребряну.
, только-только появившийся, и, когда Ляна умерла, она чуть ли не обрадовалась тому, что теперь сможет потихоньку унести с собой оба томика и они останутся у нее навсегда, никому и в голову не придет искать их и требовать обратно.И тут же раздался властный мамин голос: «Не смей ничего брать, кругом микробы!» Книги потом сожгли, и, как говорили, вместе с бельевой корзиной, битком набитой журналами «Литературный мир»...— Раду Росетти! Какой изумительный поэт, господа! — воскликнул Стере. — Я знавал его во время войны...Лиза опустила глаза. Старше всего только на девять лет, а такой уже старый, чужой...Он состарился внезапно, неожиданно, сам по себе, как будто бы ей назло, как будто для того, чтобы не без яда напомнить, что жил и другой жизнью, что он из другого поколения...Домнул Соломон, видя, что гости разговорились, тихонько вышел из столовой. Для начала он заглянул в кладовку и, прикрыв за собою дверь, придирчиво оглядел все бутылки и сифоны, размещенные по кадкам со льдом. Потом приоткрыл дверь спальни. Доамна Соломон смотрела на себя в зеркало, в правой руке у нее дымилась сигарета, левой она поправляла прическу.— Имей в виду — с вином покончено, — сообщил домнул Соломон.Доамна Соломон равнодушно пожала плечами. Неслышно ступая, она отошла от зеркала и присела на краешек кровати.— Хорошо, что обед позади, — сказала она устало.— Отобедали замечательно, — подхватил домнул Соломон. — Всего было в изобилии. Говорил я тебе, что и без цыплят всего довольно! А сколько еще осталось. Кстати, ты наказала служанкам все прибрать хорошенько? А то с этой жарой... Вечером пригодится. — Он тоже зажег сигарету и уселся рядом с женой. — Ты мне так и не сказала, едем мы с тобой в монастырь или нет?— Как хочешь, — отозвалась доамна Соломон. — Только ты же знаешь, что я там не могу спать из-за клопов и комаров.— И не только из-за комаров... — улыбнулся домнул Соломон.— Ты как будто и впрямь все знаешь!..Оба молча курили, пуская дым в потолок.— Что ты скажешь о капитане? — спросил домнул Соломон.— Только одно: откуда ты его выкопал?— Но он оказался вовсе не глуп. После того как ты ушла, он затеял разговор, и весьма серьезный... Он, наверно, робеет. Стере, видно, слишком быстро подхватил его и привез...— А второй кто таков? — спросила доамна Соломон, поднимаясь.— Стамате, приятель капитана, кажется инженер по сельскохозяйственной технике.Брови домнула Соломона сосредоточенно нахмурились, он внимательно вслушивался, пытаясь понять, что происходит по соседству.— Кажется, кофе принесли? — спросил он неожиданно домашним, будничным голосом.Из столовой доносились громкие голоса и смех. В коридоре послышались тяжелые шаги, дверь приотворилась, и в спальню вошла доамна Соломон старшая. Вошла осторожно, стараясь не зашуметь.— Вы здесь? — спросила она, не выказывая ни малейшего удивления.Ступая с величайшей осторожностью, медленно подошла к кровати и со вздохом устало опустилась на нее.— Ну и как он вам? — спросила она, глядя снизу вверх на супругов.— Только бы решилась, — произнес домнул Соломон.— Вот и я то же самое говорю...Домнул Соломон повернулся к жене:— Агли, а не пойти ли тебе в столовую? Посмотришь, может, они пойдут в саду погуляют... Сейчас уже и не жарко...Доамна Соломон на ходу приостановилась перед зеркалом и опять поправила прическу.— А ты что скажешь? — спросила старуха. Доамна Соломон пожала плечами и вышла.— Да я и сама вижу...Дверь закрылась, старушка вновь подняла глаза на домнула Соломона:— Не очень-то он ей понравился...— Да она всегда так, что, ты первый день ее знаешь? Когда мы одни как сычи, день-деньской о гостях мечтает. А когда приедут гости, устанет и все ей не в радость... А мне, например, капитан нравится. И выправка, и выучка есть...— И другой тоже славный, — согласилась доамна Соломон.В соседней комнате зашумели: задвигались стулья, молодые голоса смеялись, благодарили. Домнул Соломон поспешил из спальни в столовую.— Мама, — обратился он уже с порога, — возьми на себя труд, позаботься о припасах для вечера. Мы же едем в монастырь, ты знаешь, так чтобы все у нас было в порядке. 2 В саду было еще жарковато. Стере снял пиджак и повесил его на вишню, оставшись в одной рубашке. Седая, коротко подстриженная голова казалась особенно круглой. Мимо проходила Рири с подносом, полным запотевших стаканов. Стере остановил ее.— Мне без варенья, благодарю, — сказал он, забирая разом в обе руки два стакана.Опершись на вишню, Лиза смотрела, как он пьет воду: залпом, сильно запрокинув назад голову, словно вливая эту воду прямо в горло. Лиза смотрела на него и даже не удивлялась. У нее опять возникло отчетливое ощущение, что жизнь ее безнадежно испорчена, что ее обманули, распорядились ею помимо ее воли, прежде чем она успела что-то узнать. И хотелось ей только одного: рассказать кому-нибудь об этом, подружиться с кем-нибудь незнакомым и, не торопясь, долго-долго все-все рассказывать...Она повернула голову. На травке неподалеку сидел Владимир, брат Рири, и рядом с ним еще двое гостей. Движения Владимира ей показались чем-то странными. И говорил он по-другому — значительнее, весомее. Несколько секунд она внимательно всматривалась, ничего не в силах понять. И вдруг заметила сигарету, которую юноша держал так бережно. Голубой струйкой поднимался дым в теплом воздухе сада, голубизна колебалась, дрожала и внезапно исчезала в полосе яркого солнечного света.— Что с тобой, голова болит?Стере подошел и нежно взял ее за руку.— Ничего не болит, — улыбнулась в ответ Лиза.— Можно подумать, я ничего не понимаю! — довольно громко воскликнул Стере. — Ох уж эти мне романсы!.. Такое на нас производят впечатление! Ты ведь нисколько не изменилась: чувствительна, как дитя.Стамате поднял глаза, внезапно покраснев. На Стере он смотрел ласковыми дружескими благодарными глазами.— А не спел бы ты нам что-нибудь повеселее, домнул инженер? — спросил Стере, подходя поближе к расположившимся на травке молодым людям и не выпуская Лизиной руки.Стамате хотел подняться, но Стере удержал его, положив руку на плечо:— Ради Бога, не беспокойся, ты же среди своих.— Я подумал, возможно, доамна... — запинаясь, проговорил Стамате.— Она осталась такой, какой была: романтичной и чувствительной. Поэтому я и спросил, может, ты споешь нам что-нибудь повеселее...Стамате вновь попытался подняться. Он чувствовал себя глупо, сидя на траве в нелепой позе с поджатыми ногами и сдвинутыми локтями, и поэтому, принуждая себя улыбнуться, уставился в землю, чтобы скрыть этой улыбкой и свою растерянность, и свое нежелание петь.— Да брось ты, голубчик, не беспокойся, — уговаривал его Стере, опять опуская руку ему на плечо. — Или стоя поется лучше?..— Не думаю, что в саду можно петь, — сказала Лиза. — Нет той атмосферы...Владимир раздраженно швырнул сигарету за забор. Его прервали в самый разгар спора, когда он совсем уже было расстался с обеденной застенчивостью.— Ну можно ли петь по такой жаре? — воскликнул он насмешливо. — Лучше садитесь с нами на травку и будем болтать, пока не начало смеркаться. Домнул капитан знает немало интересного. Он только что прочитал книгу...— Да не стоит об этом, — извиняющимся тоном сказал капитан.— Да вы настоящий ученый, как я посмотрю! Нет! Нет! Я без шуток, — обратился к капитану восхищенный Стере.— Лиза, подумай только, книгу о жизни Иисуса! — воскликнул Владимир.Лиза притворилась необычайно удивленной и изобразила на лице интерес.— Ну кто может знать что-то достоверное об Иисусе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14