— Мы хотим помочь вам. Можно ссудить вас деньгами, чтобы вы могли начать какое-нибудь дело, скажем, открыть колбасную торговлю, — предложил Браунер.
— Нет, спасибо. Что такое торговля? Лотерея. Покупают билеты тысячи, а выигрывает только один.
— Ну, с нами этого не бывает! Мы приставили к делу десятки вдов, и все они хорошо зарабатывают на наших колбасах.
— Может быть, вы желаете попробовать нашу колбасу? — предложила Гертруда, жена Браунера. — Я наложу вам корзиночку, и вы отнесете своей бедной семье.
— Что такое колбаса? Мы не знаем. Поэтому у нас в семье ее никто не ест!
— Что! — закричал секретарь общества. — Вы не едите колбасы Браунера?
— Да знаете ли вы, что это лучшая колбаса в мире! — воскликнул Симон Браунер, товарищ председателя „Общества скорой помощи". — Ветчина и сосиски ничто по сравнению с ней!
— А что вы можете сказать про нашу гамбургскую? — вставила Гертруда, вся красная от гнева. — Только что мы получили заказ на тридцать фунтов для детского дома. А наша ливерная — сейчас получен заказ на триста фунтов для сиротского дома.
— И двести семьдесят фунтов той же колбасы отправлено нами сейчас по заказу в убежище инвалидов! — пропищал казначей общества.
— А что вы можете сказать по поводу нашей колбасы…
— Ничего я не могу сказать! — прервал Мендель. — Вы делаете великое и важное дело, то есть, я хочу сказать — благодеяние! Вы пичкаете мир колбасой! Но есть два рода голода, миссис Браунер, — голодный желудок и голодная душа, и меня вы сосисками не накормите.
Мендель встал, заплатил за чай и вышел. Члены общества не скоро оправились от нанесенного им оскорбления.
— Подумаешь, какие мы гордые! — оскалился наконец Браунер. — Даже заплатил за нас! Хотел бы я знать, сколько ножей ему придется наточить, чтобы вернуть эти деньги?
— Нищий-гордец!
Придя домой, Мендель сказал жене:
— Зельда, если к нам явится миссис Браунер со своими колбасами, спусти ее с лестницы вместе с ее колбасой!
— Так, значит! К нам уже являются благотворители! — воскликнула Зельда. И тут она поняла, что в своей бедности они дошли до предела.
Мендель сбросил башмаки, подвинул ноги ближе к печке и начал размышлять:
— Что такое благотворительность? Приказчик. Он дает тебе то, что у него есть, а не то, что тебе нужно. Глупцы! Они вздумали помочь мне. Я сижу и размышляю, что такое жизнь, а они хотят напичкать меня колбасой.
— Сиди и размышляй в спальне, а не здесь, — сердито сказала Зельда. — Скоро дети придут обедать, и когда они увидят своего отца, несчастного нищего, они еще могут лишиться аппетита!
Но спустя минуту она уже раскаялась.
— Сиди, сиди. Я только так. „Бедный Мендель, -полумала она. — Полисмен гоняет его в парке, а я дома". Она собрала его вещи и швырнула их под кушетку. — Если ты хочешь стакан чаю, то чего же ты молчишь, как немой?
При красном отражении света от печки, лицо Менделя казалось серым, пепельным. Зельда никогда не зажигала газа до прихода детей — это был один из ее многочисленных способов экономии — и в голубоватых сумерках, наполнивших комнату, оба старика казались удивительно печальными и несчастными. Зельде стало жалко Менделя. „Бедный, он совсем старик!" — думала она. — „Его изобретение, его богатство, его достижения, его слава — где все это теперь?". Она стояла с суповой ложкой в руке и печально качала головой, глядя на Менделя, который сидел, склонивши голову, и мечтательно смотрел в окно, залитое лунным светом.
Зельда подошла к Менделю; ее рука тихо легла ему на плечо, глаза затуманились. Оба они глядели в окно поверх крыши, в голубое пространство морозной ночи, где катились серебристые волны лунного света, и им казалось, что все, о чем они мечтали и чего достигли, теперь было смыто и унесено в беспредельный океан времени.
— И за что мы боролись и страдали столько лет? — вздохнула Зельда.
— Что такое человеческие достижения? Пироги из глины. Дети их делают, а море поглощает.
Когда совсем стемнело, Зельда зажгла газ. Желтый свет газового рожка сразу разогнал мрачные тени. Зельда начала суетиться: гремела тарелками, переставляла стулья, бегала от плиты к столу и от стола к посудному шкафу. А, и дети, дети!
— Ты, Натан, садись здесь; для тебя Сэмми, я приготовила такие лепешки, какие ты кушал, когда мы были богатыми. А тебе, Хими, я знаю, понравится штрудель. Почему ты так долго умываешься, Джекки? Дай и Лене умыться! У нас теперь нет ванной — одна раковина для всех!
— Мама, ты приготовила кугель?
— Я приготовила кугель, и я приготовила штрудель, и испекла пирог — словом, все так, как было раньше.
— О! Вы только посмотрите! — воскликнула Лена, хлопая в ладоши, когда Зельда поставила на стол большую миску, из которой выглядывала голова какой-то большой птицы. — Жареный гусь! Начиненный яблоками! Вот это я понимаю!
Зельда вся просияла. Она решила сделать детям сюрприз. Пусть они забудут хоть на минуту этот старый, грязный дом, верхний этаж, бедность в каждом углу, пляшущую при дрожащем желтом свете газового рожка. Пусть они еще раз посидят все вместе за столом, заставленным фруктами, жарким, прелестным десертом. Хими и Натан потирали руки. У Джекки блестели глаза.
— Что такое бедность? Сабля. Она теряет свою остроту, если вложить ее в ножны!
Мендель вымыл руки и начал резать гуся на равные части, как делал в ту пору, когда дети были маленькими и поднимали спор за столом. Теперь они все были взрослые. Натан готовился к адвокатской карьере, Лена служила секретарем у банкира, Хими — приказчиком в магазине, Сэмми был помощником слесаря, а Джекки скоро должен был кончить городскую школу.
— Что такое дети? Арбуз. Они вырастают в одну ночь. Что такое родители? Огурцы. Они всегда имеют приблизительно один вид.
Зельда стояла у печки, сложив руки на животе, и любовалась детьми, сидевшими в ожидании с ножами и вилками в руках. Даже в бедности есть свои приятные стороны.
Вдруг Лена сделала кислую мину.
— Что это такое? — спросила она. — Твердое, как лошадь.
— Это называется гусь! — проворчал Натан. — Старая подошва.
„Ой, я умру!" — подумала Зельда, ломая руки. — Разве мясо не мягкое? — заботливо спросила она. — А я просила Шмиля: „Дай мне самого молодого гуся"… Ну так кушайте деликатесы — пудинг, кугель, пирог с фруктами.
— А с чем этот пирог? — мрачно спросил Хими.
— Как всегда! — сказала Зельда, настораживаясь. -А разве тебе не нравится? Ну, правда, я не положила орехов, варенья, да и яблок маловато…
— Бэ-э! — сказала Лена.
— Уходи сейчас же из-за стола! — закричала Зельда. — Нечего строить рожи!… А ты, Сэмми, почему не пьешь чай с пудингом?
— Спасибо, мама. Я люблю чай с хлебом.
„Вот какой пир у Маранцев в их новом доме, -горько подумала Зельда. — Вместо люстры — желтый газовый рожок; вместо румяного гуся — старый жесткий петух, и все угощение — чай с хлебом!".
И во всех этих лишениях и бедности виноват только он один, и на нем-то Зельда и решила выместить всю свою злобу. Она возьмет все эти тарелки с непочатыми кушаньями и с горя побьет их у него на голове.
„Пусть знает, что у меня на душе".
Но вдруг она остановилась. Ее рот остался открытым, брань не сорвалась с языка, тарелки задержались в руке. Мендель Маранц принялся за еду.
Спокойно, методично он отправлял в рот кусок за куском, жевал и чмокал; сперва кусок петуха, потом ложку яблочной начинки, потом опять кусок петуха и так продолжал до тех пор, пока в миске не остался один петушиный скелет, белый, как слоновая кость.
Затем он отставил миску, вытер руки о салфетку и принялся за кугель, пудинг и фруктовый пирог. Дети следили за ним, как он по очереди набивал в себя все это, как им казалось, с беспримерным героизмом. Покончив во всем, что было на столе, он сложил салфетку и с восхищением посмотрел на Зельду.
— Зельда — великолепно! — воскликнул он. — Что такое кулинария? Искусство! Дети не могут этого понять. И что такое жена? Финансист. За гроши она может устроить настоящий пир!
Каменный взгляд Зельды сразу смягчился. Лицо ее залила краска.
— Ну, не стадно ли вам? — обратилась она к детям. — Вы видите? Берите пример с отца.
— Правильно, Зельда, — одобряюще сказал он. — Не пища плохая, а дети плохие! Что такое дети? Жирафы. Они любят задирать головы.
Но дети побросали салфетки и вылезли из-за стола. Их отец был для них загадкой. Они вместе с матерью все еще надеялись, что он проснется от своего летаргического сна, изобретет какую-нибудь машину и она вырвет их из бедности. Но теперь им все стало понятно. Капитан со своим судном сел на мель. Каждый должен был спасаться, как мог.
Лена мечтала о новых нарядах, которые помогли бы ей победить гордого молодого банкира, который разговаривал с ней только тогда, когда диктовал что-нибудь. Натан хотел сделаться членом общества адвокатов, но отец не мог дать ему денег для членского взноса, и он вынужден был поступить на службу конторщиком. Сэмми, получивший коммерческое образование, не имел возможности заняться коммерцией, а Химми, мечтавший сделаться изобретателем, как и его отец, теперь боялся и думать об этом, видя наглядно, к чему это приводит. Даже маленький Джекки, уже мнивший себя великим актером, играющим где-нибудь в театре на Бродвее, теперь думал о том, что ему как видно, придется продавать газеты на улицах. Все планы их рушились по вине отца.
— Я постараюсь уйти отсюда, как можно скорее! -решил Натан.
— Если ему нравится жить на улице Питт, пусть живет один, — проворчал Сэмми.
„И каждый день ест жаренных петухов!" — подумал Хими.
Даже маленький Джекки мечтал о каком-то чудесном избавлении от бедности.
— Не беспокойся, мама, — говорил он. — Мы еще будем богатыми. Отец придумает какое-нибудь изобретение, а я сделаюсь великим артистом, и ты будешь приезжать ко мне в театр в огромном автомобиле.
— А откуда у меня возьмется автомобиль, Джекки?
— Мой шофер будет приезжать за тобой.
Глаза Зельды наполнились слезами, она отвернулась и начала вытирать посуду. Она старела, а дети подрастали.
— Что такое жизнь? — вздохнул Мендель. — Розовый куст. Одна треть увядает, одна треть в цвету, одна треть только распускается.
„Неужели мой Мендель уже увял? — подумала Зельда. — Нет! Она даст ему еще немного времени для передышки, чтобы он мог опомнится после такого удара, после падения с такой высоты, а потом?… Искра, вспышка, вращение колес, шум мотора, и Мендель начнет работать, начнет изобретать, как и раньше. Неужели он допустит, чтобы дети кормили его? Нет, он купит им еще и дома, и автомобили, и каждому даст ключ к богатству!
А Мендель тем временем валялся на кушетке, заложив руки за голову, и курил папиросу. Он спокойно пускал в потолок дым, уходивший кольцами, в то время, как его дети, один за другим, бежали из родительского дома. Удастся ли ему вернуть их обратно?… В другом конце коридора ревел внук Менделя, Соломон, просивший кушать на целый час раньше времени — представитель нового, более беспокойного поколения.
XIX.СУМЕРКИ И РАССВЕТ.
Однажды, когда Зельда и Сарра, обе в фартуках, с половыми щетками в руках, стояли в коридоре и разговаривали, к ним вдруг подошел какой-то элегантный молодой человек в шоферской дохе и рукавицах.
— Разрешите спросить, — несмело начал он, — мистер Маранц… э-э-э… живет здесь?
Сердце Зельды замерло от радости. Может быть, наступило, наконец, время?… Какой-нибудь богач пришел к ним, чтобы приобрести новое изобретение? Несомненно, Мендель опять изобрел что-то, но только пока держит в секрете. Вдруг Сарра воскликнула:
— Да ведь это Оскар! Оскар Гассенхейм!
— Тот самый молодой человек, за которого ты когда-то хотела выйти замуж? — удивленно спросила Зельда. — Вот это тот самый милый, застенчивый молодой человек?
— Кто? Я? — пробормотал Оскар, как всегда теряясь в присутствии женщин.
— Подождите, у меня мокрые руки, — сказала Зельда, вытирая их о фартук. — Но вы не пятьтесь назад, Оскар, а не то полетите с лестницы!
Да, это был Оскар. Перед Саррой сразу встал весь их роман. Он приехал за ней, и она бежала с ним из дома своих родителей в другой дом, где уже все было готово к свадьбе, и где их ожидали все их родственники. Он предварительно спросил у всех разрешения бежать — очень предусмотрительный герой, от которого она отшатнулась, как только узнала об этом.
Но теперь положение изменилось. Оскар уже не был глупым мечтателем, а красивым, скромным молодым человеком, в то время, как она представляла собой пожилую женщину, стоявшую перед ним в грязном платье со щеткой в руках. Глядя на него теперь, она, казалось, жалела о том, что отказала ему. Спокойная, тихая жизнь с мужем казалась ей тупой и скучной.
— Но что могло привести вас сюда через десять лет? — спросила Сарра, удивленно глядя на него.
— Кого? Меня? — пробормотал Оскар, смущенный вопрос. — Видите ли, я э-э-э…
— Надеюсь, вы пришли не за тем, чтобы ухаживать за моей дочерью! — строго сказала Зельда. — Она давно замужем.
— Я знаю, но я все еще люблю ее! И так, как я скоро… э-э-э… вступлю в брак, то я принес ей на память…
Оскар несмело шагнул вперед, сунул Сарре в руки букет цветов и, спотыкаясь, быстро побежал вниз по лестнице.
— Фу! — воскликнула Зельда, глядя вслед убегавшему молодому человеку. — Можно подумать, что он принес цветы на свои собственные похороны!
— Или на мои, — сказала Сарра. — Это, несомненно, подстроила его мать. Я так и вижу, как она сует мне цветы под нос. „Смотри, мол, что ты потеряла".
Сарра усмехнулась, развязывая букет. Но цветы были так невинны, так далеки от людских интриг, что она невольно погрузила свое усталое лицо в их освежающие лепестки, наслаждаясь чудесным ароматом.
— Если бы мы были богаты, — вздохнула Зельда, — то Лена теперь могла бы поймать его. Для такой рыбы нужен золотой крючок!
Вечером Лена вернулась домой, усталая и раздраженная, как всегда.
— Я не могу больше жить в этой несчастной конуре! — грубо сказала она, окидывая взглядом квартиру.
Зельда, стоя у плиты, печально поникла головой. Как видно, Лена, которой опротивела такая жизнь, скоро порвет со своей семьей и уйдет куда-нибудь на сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21