Часы у меня испортились, и не знаю, сколько было времени, но пять – полшестого было наверняка. А может, и больше, но не позже шести. Итак, я проснулся и почувствовал, что у меня что-то неладно с желудком. На днях ел баранину со шпинатом, и с тех пор вроде бы как что-то неладно с желудком. Крутит меня, приходится вставать два-три раза за ночь. Вот я и решил: выпью-ка я немного старой перцовочки…
Еротие. Эх-ма, куда забрался! Да тот, брат, убежит раньше, чем ты все это расскажешь. Говори, братец, поскорее!
Вича. Короче!
Милисав. Представь себе, что ты на допросе!
Еротие. Да, да, говори, словно ты на допросе.
Алекса (выпаливает, как ученик вызубренный урок). Я, Алекса Жунич, по профессии сыщик, сорок лет, под судом и следствием не был, с обвиняемым ни в каких родственных отношениях не состою…
Еротие (затыкает ему ладонью рот). Да стой. ты, братец! Вот уж глупо, так глупо. Чего ты трубишь на весь уезд.
Вича. Начни с того, как я послал тебя поразнюхать по городу.
Еротие. Да, да, с того!
Алекса. Ну если с этого, то легко. Пошел я по приказу господина Вичи сперва по всем гостиницам…
Вича. Во всем городе одна ведь только и есть.
Еротие. Да не перебивай ты его!
Алекса. Так точно, поскольку в городе всего одна гостиница, я в первую очередь пошел в нее, то есть в «Европу». Спрашиваю хозяина: «Приехал кто-нибудь в последние два-три дня?» А он говорит: «Вот уж три недели, как ни один приезжий не переступал порога».
Еротие. Не знаю, какого дьявола нужно здесь приезжим!
Алекса. Так вот… Ух ты! Забыл, где остановился!
Еротие. Ну, конечно! Да говорю я вам: не перебивайте! Ты остановился на том, что вот уже три недели ни один приезжий не переступал порога.
Алекса. Так точно! И только я собралься уходить, хозяин-то и вспомни, что сегодня утром…
Еротие. Ara, ara…
Алекса. «Сегодня утром, говорит, прибыл один».
Еротие. Утром, значит. Господа, запомните, сегодня утром!
Алекса. Я и спрашиваю хозяина: «А как его зовут?» Хозяин говорит: «Не знаю». Когда он его спросил, тот не захотел назвать свое имя.
Еротие. Ага, вот оно что! Не захотел назвать свое имя. Запомни, господин Вича!
Вича. Очень подозрительно!
Милисав. Это он!
Таса. Он!
Алекса. Я и спрашиваю: «Выходил ли куда, разговаривал ли с кем, что делает?» Хозяин говорит: «Засел в номере и никуда не выходить».
Еротие. Ага!
Вича. Ага!
Милисав. Ага!
Таса. Ага!
Алекса. Хотел было я к нему войти, да решил: лучше пока ему на глаза не попадаться. Только подошел к двери, прижал к ней ухо и слушаю: слышу – возится.
Еротие. Возится?
Алекса. Так точно, возится! Ну я и решил: пойду-ка поскорее да сообщу лучше вам.
Еротие. Господа, это он!
Вича. А кто бы другой мог быть?
Милисав. Прибыл сегодня утром, молод, имя назвать не хочет, засел в номере…
Еротие. И возится!..
Таса. А быстро же мы его поймали!
Еротие. То-то и оно, что мы пока еще не поймали.
Вича. Он может еще от нас ускользнуть.
Еротие. Ну, конечно, может, если этот завел волынку да начал рассказывать, как у него в животе крутит да как его ночью с постели подымает. Ну говорите же, что нам делать? Мы должны быть осторожны. Такие люди легко в руки не даются: он станет защищаться, стрелять будет.
Вича. Будет!
Еротие. Слушай, господин Милисав, ты был унтером в армии! Вот ты, брат, и разработай план. Ну-ка, покажи себя!
Милисав (важно, Алексе). В каком он номере?
Алекса. В четвертом.
Милисав (сперва раздумывает, потом берет у Алексы трость и, объясняя план, чертит тростью по полу). Я думаю так: господин Вича со стражником Ристой будут правым флангом и выступят отсюда, по Миличеву переулку, через Милетин огород, и выйдут с той стороны «Европы».
Все внимательно следят и движутся за Милисавом, не спуская глаз с кончика трости.
Я с Йосой буду левым флангом и ударю на колодец князя Ефты, мимо сапожника Милы и выйду из-за общинных весов, вот с этой стороны «Европы». Вы же, господин начальник, будете центром…
Еротие (испуганно). Кто центр?
Милисав. Вы!
Еротие. Ну, да! Чтобы он как раз в меня и стрелял?
Милисав. Да нет, вы будете обеспечивать середину. С вами пойдет Таса.
Еротие. Таса? Нечего сказать! Подобрали мне войско.
Вича. Лучше будет, господин начальник, если он пойдет с вами. И не для того, чтобы оказать вам помощь, а чтобы он не оставался в канцелярии, иначе убежит, отправится на базар и все разгласит.
Таса. Ей-богу, не разглашу!
Еротие. Разгласишь! Я тебя знаю! Давай уж лучше со мной – в центр!
Милисав. Вы пойдете прямо через базарную площадь.
Еротие. И буду делать вид, что пошел на базар. А ты (Тасе) от меня ни на шаг.
Милисав. И после того как мы таким образом окружим «Европу» со всех сторон…
Еротие. Ох-хо-хо, всю Европу окружим! Ну, а дальше?
Милисав. Дальше пойдем в атаку.
Еротие (испуганно). В какую атаку?
Милисав. Как прибудем все на свои места, вы, господин начальник, дадите нам сигнал свистом.
Еротие. Нет, этого я не могу!
Милисав. Почему?
Еротие. Не умею!
Милисав. Что не умеете?
Еротие. Не умею свистеть, не дал мне бог таланта на это. Могу собаку свистнуть, индюка подозвать, а как дело дойдет до какой-нибудь опасности, сопрет у меня что-то вот здесь, и, как ни вытягиваю губы, как ни дую, никакого звука не получается.
Милисав (Тасе) . A ты умеешь свистеть?
Таса. Умею, господин Милисав!
Милисав. Так вот, Таса будет свистеть.
Еротие. Ладно, пускай он будет свистком, чтоб и от него какая-нибудь польза была.
Вича. Хороший план составил Милисав, господин начальник!
Еротие. Эх, господин Милисав, кем бы ты стал, если б остался в армии и таким манером завоевывал Европы. Твой план денег стоит. Ты только не сказал, что нам делать с господином Жикой? (Ищет его глазами и видит, что тот сидит на стуле и спит.) Знаешь, пускай остается здесь в качестве резерва.
Алекса. А я пойду вперед и буду там.
Еротие. И послушаешь малость, что будут говорить граждане. Если кто станет ворчать, запиши его имя, ибо граждане должны знать, что государство не потерпит воркотни в столь ответственные минуты. (Остальным.) А теперь, господа, пошли, но храбро и разумно. Таса, подождешь меня у калитки.
Все уходят в канцелярию, кроме Еротие и Жики, который остается спать.
XV
Еротие, Анджа, Марица.
Еротие (подходя к дверям слева). Анджа! Марица!
Анджа (появляясь одновременно с Марицей в дверях). Что такое?
Еротие. Дайте мне фуражку и пистолет!
Анджа. На что тебе пистолет?
Еротие. Дай, раз говорю!
Марица. Но почему вы нам не скажете?…
Еротие (кричит на них). Подайте фуражку и пистолет, приказываю! Вы знаете, что такое приказ?
Анджа и Марица скрываются в комнате.
Еротие возбужденно ходит, разговаривая сам с собой.
Появляется Анджа, за ней Марица; одна несет фуражку, другая – пистолет.
Анджа. Да скажи ты нам, на что тебе пистолет?
Еротие (надевает на голову фуражку, пистолет засовывает в задний карман). Пет! Я сегодня центр!
Анджа. Кто?
Еротие, Центр!
Анджа (крестится). С нами крестная сила и матерь божия! Ну ладно, а зачем тебе пистолет?
Еротие. На охоту иду!
Марица. На охоту!
Еротие. Да!
Анджа. Да что с тобой, что ты городишь, господи?!
Еротие. Запомни. Иду на охоту – за очередным чином! (Уходит.)
Анджа и Марица, потрясенные, долго смотрят ему вслед. В этот момент Жика громко всхрапывает, они взвизгивают и убегают в другую комнату.
Занавес
Действие второе
Комната писарей в уездной канцелярии. Двери: в глубине сцены – на улицу, впереди слева – в комнату практикантов, справа, в глубине – в квартиру уездного начальника. В углу, за этой дверью – железная печка, труба которой идет сперва по стене прямо на публику, а затем над столом Жики делает поворот влево и проходит сквозь стену над дверью в комнату практикантов. Справа от входной двери у стены старая деревянная скамья, и на ней масса папок, подпертых с обеих сторон кирпичами. Над скамьей портрет князя Милана Обреновича, под ним какая-то прокламация, по бокам которой на стену наклеены какие-то распоряжения, написанные от руки. Вдоль левой стены полки, на них папки с делами. На каждой папке большая буква «Д» и номера. Перед полками стол, на нем огромная книжища – для записи входящих и исходящих – и книга для протоколов. Книга входящих и исходящих открыта, верхняя часть ее приподнята, под нее подложено полено. На столе также груда бумаг. Это стол писаря Милисава, а справа, совсем близко от публики, – стол писаря Жики, на нем еще большая груда бумаг, прижатых кусками кирпича.
Канцелярия грязная. На полу валяются обрывки бумаги, яблочная кожура и томе подобное. На стенах висят какие-то выцветшие бумаги, пальто, веники и другие предметы.
При поднятии занавеса Милисав стоит на своем столе, доставая какую-то папку с самой верхней полки. Жика сидит за своим столом, без воротничка, с расстегнутым жилетом, и держит на голове тряпку, смоченную холодной водой.
I
Милисав, Жика, Йоса.
Жика (выпивает ковш воды о отдает Йосе, стоящему возле его стола). На! Есть там кто на очереди?
Йоса. Есть.
Жика. Сколько их?
Йоса. Человек пять-шесть.
Жика. Ух, привыкла эта публика сидеть на шее у власти! Что ты с ней поделаешь!
Йоса уходит.
II
Милисав, Жика.
Милисав (открыв папку, осторожно трясет ее). Винцо-то небось молодое было?
Жика. Почему молодое?
Милисав. Да потому, что ты с утра уже второй ковш выпил.
Жика. Нет, вино было хорошее, только много… много, братец.
III
Миладин, те же.
Входит Миладин, подобострастно комкая в руках шапку.
Жика (недовольно). Ну, еще что там?
Миладин. Да вот, я пришел, сударь!
Жика. Вижу, что пришел. Давай говори, чего хочешь!
Миладин. Да ведь знаешь ты, господин Жика!
Жика. Ничего я не знаю.
Миладин. Так вот… за справедливостью я пришел, сударь!
Жика. За справедливостью пришел. Будто я пекарь и пеку справедливость. Ты небось думаешь: только ты явился и – дай справедливость, а я открываю ящик – и извольте, пожалуйста!
Миладин. Да я полагаю, закон…
Жика. Оставь ты закон в покое! Закон – это закон, а ты – это ты. Что тебе закон? Родня? Может, кум, свят или дядя?
Миладин. Да нет, сударь!
Жика. Так что же ты к нему лезешь, словно он тебе родной дядя?! Закон не для тебя написан, а для меня, чтобы я знал, сколько тебе надо от него отрезать. Понимаешь?
Миладин. Понимаю. Но вот я…
Жика. Есть у тебя в лавке весы?
Миладин. Есть, господин Жика!
Жика. Вот видишь, и у меня есть. Закон – это мои весы. Положу на весы твою просьбу или жалобу, а с другой стороны – параграф. Мало будет, еще один подброшу, и на этот раз будет мало, суну смягчающее обстоятельство, а если стрелка качнется в другую сторону, подкину отягчающее обстоятельство. Если же опять она не захочет склониться в твою сторону, я, друг ты мой, подтолкну стрелку мизинчиком, и весы – хоп! – и качнутся на твою сторону.
Милисав в это время, раскрыв папку, что-то в ней ищет, злясь, что не может найти. Снова складывает все бумаги в папку, завязывает. Залезает на стол, ставит папку на место, достает другую, развязывает на столе и что-то в ней ищет.
Миладин. Так вот, я то же самое думаю.
Жика. Что думаешь?
Миладин. Да что мизинчиком подтолкнешь.
Жика. А тебе только этого и надо? Теперь я знаю, голубчик, зачем ты сюда пришел. Вторично хочешь с кого-нибудь долг получить?
Миладин. Ей-богу, нет. Только в первый раз.
Жика. Брось ты, какой там в первый раз! Если б в первый, тебе бы мой мизинец не понадобился.
Миладин. Бог свидетель, господин Жика!
Жика. А нет ли у тебя свидетеля понадежнее, чем бог?
Миладин. Нету. Но я больше всего на тебя надеюсь, господин Жика. Уж я решил: попрошу тебя, как человека…
Жика. Э, братец, ты думаешь меня просто так попросить. А ты в своей лавке так действуешь? Приходит, скажем, кто-нибудь и говорить: «Вот пришел я, купец Миладин, и прошу тебя: „Дай мне фунт кофе!“ Дашь ты ему?
Миладин. Так ведь то товар.
Жика. А наука, по-твоему, не товар? Кто мне оплатит мое учение? Я десять лет провел в школе. Да если бы я на каторге отсидел столько, и то мог бы выучится какому-либо ремеслу. А ведь я учился! И не так, как нынешняя молодежь учится: год прошел и – айда в следующий класс. Нет, я, сударь мой, по два, а то и по три года из каждого класса не вылезал, пока эта наука мне не въедалась в плоть и кровь. А ты хочешь просто так: «Ну-ка, господин Жика, пошевели мизинчиком!..»
Миладин. Я так думаю, господин Жика, что ты сделаешь свое, а я уж… знаю, что мне нужно делать. Ведь ты знаешь, лежит у меня та твоя бумажка…
Жика. Ух, чтоб тебе, подумаешь, великое дело. Должен сто динаров, так ты и пристаешь каждый день: «У меня та бумажка, у меня та бумажка…»
Миладин. До сих пор я ни разу о ней не напоминал, господин Жика.
Жика. И никогда больше до конца жизни не смей вспоминать. (Звонит.)
Миладин. Не буду, господин Жика!
Жика. Ну говори, зачем пришел?
Миладин. Так вот в чем дело: некий Иосиф из Трбушницы…
Жика. Знаю я Иосифа. (Снова звонит.)
Миладин. Так вот, этот Иосиф часто заходил ко мне в лавку и…
Жика. Эта скотина Йоса опять ушел от двери! Слушай, дружок, выйди-ка к колодцу и намочи эту тряпку, чтобы мне потом удобнее было тебя слушать.
Миладин. Слушаюсь, господин Жика. (Берет тряпку и идет к двери.)
Жика. Да смотри, достань свежей воды.
Миладин. Слушаюсь, господин Жика. (Уходит.)
IV
Жика, Милисав.
Милисав (который растрепал всю папку). Нет, это ужасно, это уже переходит всякие границы!
Жика, Что?
Милисав. Не знаю, брат, что это за страна, если в самой полиции могут обокрасть полицейского писаря.
Жика. Кого же обокрали?
Милисав. Я, знаешь ли, храню свое белье здесь, в папке, и вот у меня пропали совершенно новые носки.
Жика. А зачем ты их в папке хранишь?
Милисав. Очень удобно, никто не знает. Но вот тебе и на – опять украли!
Жика. Конечно, украдут, раз ты не хранишь белье дома, как все прочие люди.
Милисав. Дома, братец, еще хуже, поэтому я его там и не храню.
Жика. Что, хозяйка ворует?
Милисав. Не ворует, а дело в том, что мы с практикантом Тасой снимаем одну комнату.
Жика. Значит, он таскает.
Милисав. Нет, наденет просто, а как загрязнит – оставит, а я плачу за стирку. А если наденет, по месяцу не снимает. Вот и сейчас – напялил на себя мои новехонькие кальсоны.
Жика. А чего ты их с него не снимешь, пусть ходит голый!
1 2 3 4 5 6 7 8