При любой возможности он объявлял неуклонно, что паломник Григорий является посланником ада и что проповеди о спасении во грехе — это ложь сатаны, порочащая истинное Слово Божие. Будь проклят отщепенец Григорий, но и будь проклят тот, кто становится жертвой его лжеучения.
Так бушевал строгий отец Петр день за днем, его приземистая маленькая фигура распрямлялась, как только речь заходила о Григории, в глазах вспыхивал огонь. Его непропорционально большая голова с венчиком рыжеватых волос, его лицо, заросшее кудрявой бородой, со сверкающими глазами создавали впечатление, будто маленький сердитый священник вот-вот превратится в яркое пламя.
Но, несмотря на анафему, отец Петр должен был признать, что количество тех, Кто спускался в подвал, становилось все больше и что даже самые преданные члены его общины находили усладу в бесстыдных речах лжепроповедника. С этого времени священник целыми днями оставался в своем, расположенном на холме в центре Покровского домике или сидел, надувшись, у окна. В деревню к крестьянам, попавшим под влияние сатаны, он теперь больше не ходил, так как чистая вера запрещала ему искать какого-либо соприкосновения со злом. Так и жил он в своем доме, узнавая от прохожих, какое страшное богохульство распространял тот дьявол из подпола.
Накануне большого церковного праздника отец Петр долго молился в келье перед висящими в углу иконами, дабы иметь силы для предстоящей проповеди, чтобы противоборствовать сатане и направить овечек на путь истинный. Когда пришел час богослужения, он приказал звонить в колокола особенно громко и долго, чтобы их чистый мелодичный звон достиг даже самых удаленных изб, провозглашая истинную веру. Но над Покровским будто нависло тяжкое проклятие: как бы звонко и завлекающе ни звонили колокола на колокольне, крестьян как бы заворожили стенания, доносившиеся из подземелья, они внимали только этим дьявольским звукам и вместо того, чтобы собраться в церкви, спускались вниз по темной лестнице в доме Ефима Андреевича.
Почтенный отец Петр, который в течение многих лет был духовным отцом своего села, истинным отцом и советчиком общины, в этот великий праздник, к которому он так искренне готовился, стоял с тяжелым сердцем перед иконостасом. Только немногие старухи и горсточка особенно верующих крестьян пришли принять участие в службе. Кроме них, еще собрались нищие, паралитики и слепцы, которые неизменно к каждой молитве появляются в церкви. Но знатные члены церковного совета, богатые крестьяне, принарядившиеся девушки и парни не пришли, так как они все стояли во дворе перед домом Ефима и ожидали, когда их пропустят к дьявольскому Григорию.
С грустным сердцем отец Петр свершил службу, подождал, пока немногие сыны и дочери церкви не покинут ее, склонился в молитве перед иконостасом и молил о просветлении: что он должен делать, чтобы бороться против Антихриста.
На следующий день он проснулся с твердым намерением: отныне он не будет молчать и бездействуя созерцать, как дьявол приобретает власть над его паствой. Храбрый солдат Небесного Царства, он хотел проникнуть в логово сатаны и одолеть его оружием истинного слова Евангелия.
Быстрыми шагами, с горящим взором поспешил он с церковного холма в деревню, к дому старого Ефима; крестьянам он казался воплощением святого Георгия, вышедшего с отчаянным мужеством на бой с драконом. Священный трепет овладел ими, они почувствовали, что сейчас пробил решительный час в борьбе священника с еретиком.
Когда отец Петр шел по двору Ефима, стоящие там крестьяне отскочили в сторону, освобождая священнику дорогу. Они уже давно не посещали церковь, но теперь, когда увидели духовника, идущего решительно и твердо, вновь почувствовали благоговение перед человеком, служащим Богу, и склонились перед ним в глубоком смирении. Но он едва замечал этих неверных, отошедших от истинной веры, чтобы последовать за лжепророком.
Расправив грудь, напрягшись всем своим маленьким телом, откинув назад голову, выпятив вперед подбородок с рыжеватой бородой, он мужественно ступил на лестницу, ведущую в подвал; в этот момент в нем, несомненно, было столько гордости и отваги, все его движения выражали готовность к решительной борьбе.
Но едва он спустился в мрачное подземелье, как крестьяне и крестьянки сжались и, вытянув шеи, смотрели вниз, в страхе ожидая, что же там теперь происходит. Люди возбужденно перешептывались, и вдруг из подземелья раздался жалобный вопль.
В одно мгновение голос кающегося, словно внезапно обнаженный нож, рассек безмолвную тишину. Один крик следовал за другим, словно удары ножом; никогда еще голос святого Григория не казался крестьянам таким, до жути возбужденным.
В то время как они, еще охваченные дрожью, прислушивались к этим ужасным звукам, из темной дыры показалась фигура отца Петра. Но какое же жалкое впечатление производил теперь еще недавно жаждущий борьбы священник. Сгорбленный, дрожащий, с робким взглядом, пробирался он, словно побитый пес, сквозь ряды крестьян и поспешно проскочил через двор на улицу. Снизу доносились страшные вопли, словно вдогонку убегающему сельскому священнику. Сломя голову бежал маленький духовник по переулкам к церковному холму и позволил себе отдохнуть, лишь когда колокольня божьего дома была уже совсем рядом и когда в его ушах больше не звучали дьявольские вопли из подпола. Тогда он остановился, перевел дух и снова с достоинством приосанился.
Что же предстало его глазам? Там, внизу, теперь он это точно знал, Антихрист силой завладел и его душой, обрушив на него свои вопли. И пастырь вынужден был бежать под насмешками всех крестьян, кто был свидетелем его унижения; но он знал, останься он там минутой дольше, и тоже попал бы под влияние лжепророка.
Теперь уже отец Петр осуждал грешную слабость изменившей ему общины значительно мягче, чем раньше, так как он сам, священник, едва не споткнулся таким же образом. Тем не менее, он знал, что не должен сдаваться в борьбе с дьяволом. Как только колдовство сатанинского голоса кающегося исчезло, он почувствовал, что на него снова снизошло просветление и указало ему истинный путь.
Он торопливо вошел в свой домик, совершил молитву, затем вытащил из ларя перо и записал на большом листе бумаги все, что знал плохого о прежней жизни, делах и проповедях одержимого дьяволом Григория Ефимовича. Он добавил еще кое-что, чего он в действительности не знал, но что, как казалось ему, нельзя не сказать в интересах всего святого. В самом конце он записал, что проповедуемое Григорием учение, бесспорно, является гнусной ересью секты «хлыстов» и сам Григорий есть посланник того грешного братства. Ему казалось важным, во благо истинной веры и для спасения общины села Покровского, чтобы высшие власти немедленно, со всей строгостью вмешались в распространение этого лжеучения, то есть употребили силу закона против бывшего извозчика Григория Ефимовича Распутина. Он закончил это письмо, положил в большой конверт и послал тюменскому архиерею. С чувством выполненного долга ожидал он ответных действий.
Через некоторое время в Покровском появилась комиссия с высокочтимым архиереем во главе. Комиссия остановилась в доме священника, а приверженцы лжеучения один за другим препровождались местными жандармами на допрос. Все, о ком отец Петр знал, что они бывали в подвале, должны были появиться перед строгой комиссией: парни и девушки, старики и седые старухи.
Сначала допрашивались молодые женщины; для этой цели высокочтимый епископ выслал из комнаты всех членов комиссии, даже писарей, и расспрашивал крестьянок по-отечески, как если бы был их духовником. Но, к своему великому замешательству, ему приходилось выслушивать от каждой высочайшие похвалы святому Григорию; с пылающими щеками объясняли они, все как одна, что Григорий Ефимович святой, богобоязненный человек и что его речи наполнили их глубоким благоговением. Старики и обычно такие болтливые старушки не слыхали в подполе ничего, что можно было бы трактовать в дурном смысле. Казалось прямо-таки, что вся деревня сговорилась защищать лжепророка от властей. Все уверяли, что Григорий произносит божественные речи, молится и истязает себя, и служит Богу в глубочайшем покаянии и преданности.
Епископ потерял терпение, писарь нервно играл пером, и остальные члены комиссии уже подумывали о том, чтобы подняться и заявить об окончании дела. Тут отец Петр, дрожа всем телом от бессильной ярости, вскочил со своего места, трижды быстро перекрестился и закричал:
— Крестьяне уже во власти Антихриста! Их устами говорит дух лжи! Пусть высокая комиссия сама убедится в кощунственных деяниях гнусного подвального проповедника.
И комиссия решила послать отца Петра в сопровождении жандарма в дом Ефима; они отправились, духовный служитель проводил мирского до входа в подвал и остался ждать, пока жандарм невозмутимо спускался вниз.
Когда жандарм переступил порог подземелья, Григорий лежал на полу, молясь. Он молился так неистово, что потрясенный жандарм, бывший простым и богобоязненным крестьянином, преклонил колена прямо на пороге и тоже начал молиться. Григорий заметил его, стража закона, благоговейно стоящего на коленях, подошел к нему, осенил его крестным знамением и произнес слова такие удивительные, каких жандарм до этого никогда не слышал. Потрясенный жандарм схватил благословляющую руку святого и поцеловал ее; затем совершенно неожиданно для себя произнес: «Отец Григорий, прости мне мои грехи!» На обратном пути к холму жандарм был очень молчалив, не обращал внимания на расспросы шедшего рядом с ним священника. Перед комиссией жандарм коротко доложил, что не заметил ничего подозрительного, что и было надлежащим образом занесено в протокол. Поэтому епископ не нашел возможным предпринять что-либо против Григория Ефимовича Распутина и ограничился решением вести за проповедником из подвала официальное наблюдение.
Комиссия покинула Покровское, и отец Петр вынужден был, к своему безграничному разочарованию, признать, что практически ничего не добился. Весть о чудесном преображении жандарма быстро обошла крестьян и послужила еще одним доказательством святости «отца Григория». «Отец Григорий» — жандарм был первым, кто так назвал кающегося, — это имя переходило теперь из уст в уста. Деревенский парень Гриша превратился в «отца» и «старца», и тем самым завершился последний акт его превращения в святого. Вскоре слава о новом старце распространилась далеко за пределы Покровского и достигла близлежащих губерний. Вскоре из отдаленных сел и городов потянулись богомольцы, чтобы увидеть и услышать «отца Григория». Дом старого Ефима превратился в место паломничества, крестьяне толпами теснились у входа в подпол, где обитал Григорий Ефимович, один из многочисленных божьих странников, чтобы оттуда, из лона матери земли, возвестить миру слово истины, Евангелие пилигрима, правду «человека из подземелья».
Ничто так не способствовало авторитету Распутина, как то обстоятельство, что власти взяли его под надзор. Разве не пытались стражи мирской власти заковать в кандалы посланца божьего, упрятать в темницу и распять на кресте. Вот и теперь Григорий, подвергшийся преследованиям за свою святую веру, стал мучеником и провозвестником истинного и божьего слова.
На полевых работах, в домах, на лавках у ворот, среди рыбаков и в укромных подземных убежищах сектантов снова и снова заводились разговоры о чудесных делах нового святого. Вспоминали, как он прекратил дождь и как спас одну монашенку из лап дьявола; теперь уже никто не сомневался, что тем загадочным чужаком был не кто иной, как отец Григорий.
Прошло три недели с того времени, как Григорий начал свое суровое покаяние, на двадцать первый день он должен был снова появиться среди людей. Уже ранним утром этого знаменательного дня во дворе и на улице перед домом Ефима собралось много народа, желающего присутствовать при торжественном появлении святого, окончившего покаяние.
На рассвете послышались душераздирающие, молящие вопли, а затем раздался ликующий псалом, после чего голос чудо-человека смолк и ожидающая толпа замерла, затихла. Безмолвно, не двигаясь, затаив дыхание, стояли крестьяне, когда в дверном проеме подземного укрытия из полумрака показалась сильная худая фигура кающегося. Его лицо было бледным до желтизны, как будто вылепленным из воска. На изнуренном, осунувшемся после долгих самоистязаний лице резко выделялся нос. Медленными, исполненными достоинства шагами вышел он из дверного проема и пошел через двор, сквозь ожидающую толпу. От фигуры веяло величавой серьезностью, но светлый взгляд водянисто-голубых глаз светился добротой, весельем и радостью. Крестьяне падали перед ним на колени, целовали ему руки и кричали:
— Отец Григорий! Наш спаситель!
Он остановился, поклонился толпе и, благословив, сказал:
— Я пришел провозгласить радостную весть, которой научила меня мать-земля, весть о спасении во грехе.
Медленно шел он вниз по длинной улице, берегу Туры, и везде, где бы он ни появлялся, перед ним почтительно склонялись люди. Постепенно около него образовался полукруг из молодых девушек и женщин, окруживших его, словно живым венком. Время от времени с веселым, искрящимся взглядом обращался он к одной из них и благословлял ее. Некоторые крестьяне бросались целовать одежды этих женщин, избранных «святым».
На берегу Туры он остановился, повернулся к толпе, прочитал торжественную молитву, благословил людей, следовавших за ним, затем велел им возвращаться, оставив возле себя только нескольких женщин.
Глубоко потрясенные крестьяне по пути домой не раз оборачивались и видели, как «святой», окруженный толпой учениц, направился к видневшемуся за степью лесу и скрылся в нем.
Глава четвертая
Перед верховным духовенством
Студенты и профессора Духовной академии, уже не один час стоявшие в длинном, ведущем к монастырскому приюту, коридоре окружали странного сибирского мужика, почитаемого у себя на родине уже давно святым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57