Я закрываю глаза, когда играю, а
они думали, что я засыпаю. Действительно, я иногда вскрикивал, играя коду
или...
Элиза: Кода? Что это такое?
Гарден: Это инструкция вернуться назад и повторить пассаж, иногда с
немного измененным окончанием.
Элиза: Спасибо. Записано. Продолжай дальше, пожалуйста.
Гарден: Или, например, я мог ругаться, пропуская такт или два. Иногда
я закусывал губу, а они считали, что я ошибся. Но когда у вас абсолютный
слух, вы просто не можете играть неверно.
Элиза: И игра в этот вечер шла плохо.
Гарден: Клубный кондиционер вышел из строя и влажность воздуха
сказывалась на функционировании клавиатуры. Просто кошмар. У меня не было
времени наблюдать за толпой или следить за дверью.
Элиза: Следить за дверью? Зачем?
Гарден: Потому что все хорошее приходит через парадную дверь:
меценаты, агенты студий, подписание контрактов и случайные приглашения на
одну ночь.
Элиза: Ты имеешь ввиду сексуальные контакты?
Гарден: Нет. У меня для этого есть постоянная девушка. Или была.
Приглашения на одну ночь, в музыкальном бизнесе, означают короткие
контракты, типа вечеринки, свадьбы, и тому подобного, хотя не многие
приглашают исполнителя страйда.
Но в этот вечер я не смотрел за дверью, так как пианино звучало хуже,
чем ящик с мокрыми носками. Поэтому я не заметил, как он пришел.
Элиза: Он? Кто?
Гарден: Бандит. Пятьдесят - Четыре - Тоже - надежный клуб: деловые
люди - большей частью Hors Boys and Synto Skins. И никаких Манхэттенских
босяков. Это гарантирует спокойную обстановку. Так что тот человек был
явно не к месту в своей шелковой рубашке, и обтягивающих штанах. Эта
экипировка выдавала в нем завсегдатая аптек окраинных кварталов города,
несмотря на длинные светлые волосы.
Элиза: Он попал в тебя?
Гарден: Нет. Он выстрелил правее и выше, я услышал только треск
пластика над головой. В то же мгновение я оттолкнул стул и скользнул за
пианино. Музыка оборвалась, когда пули завели свою песню... После этого
вечера никто не собирается позаботиться о мокрых молоточках.
Элиза: Что же ты сделал потом?
Гарден: Выскочил через заднюю дверь даже не оглянувшись. Последний
гонорар я потребовал у хозяина наличными. Сказал, что у меня умерла мать.
Элиза: Ты сообщил властям? Я имею в виду, о стрельбе.
Гарден: Конечно, я законопослушный гражданин. Но они только смеялись,
кормили меня полицейскими историями о немотивированной городской
преступности, приводили статистические данные и расчеты вероятности
относительно меня, а под конец сказали, что у меня буйное воображение.
Элиза: Но ты не согласен?
Гарден: (Пауза в одиннадцать секунд) Ты думаешь, что я сошел с ума.
Элиза: Это не моя функция. Я не решаю. Я слушаю.
Гарден: Ладно... можно сказать, я всегда чувствовал нечто особенное.
Даже когда был маленьким мальчиком, я чувствовал себя посторонним, не
таким, как все люди. Посторонним, но не отделенным. Не мятежником. Это
похоже на большую ответственность за устойчивость мира, за всю грязь и
разрушения, чем чувствуют другие люди. Иногда я чувствовал, что на мне
груз вины за двадцать первое столетие. Иногда мне хотелось бы быть в
некотором роде спасителем - но не в религиозном смысле.
Я чувствовал силу, или скорее умение. Оно было у меня когда-то, но
потом я его забыл. Напряжение мускулов, биение пульса, которые вне моих
способностей. Если бы я только мог успокоиться и сосредоточиться, эта
сила, это умение могли бы оказаться в моих руках. Сила удалять врагов с
моего пути мановением руки. Поднимать камни при помощи энергии, льющейся
из моих глаз. Заставлять горы дрожать от одного моего слова.
Элиза: Это Век Толпы, Том. Многие люди чувствуют себя бессильными и
обесчеловеченными, будто они колесики машины. Их эго компенсирует это
неопределенными фантазиями об "избранности", или сознанием возложенной на
них "миссии".
Новая ветвь психологии, называемая ufolatry, объясняет истории о
контактах с пришельцами и тому подобными вещами желанием человека быть
замеченным обществом, которое долго игнорировало человеческий фактор.
Раньше, люди того же склада сообщали о встречах с Девой Марией.
Многие люди испытывают то же чувство скрытой силы, которое ты описал.
Этим же можно объяснить веру в ведьм. В твоем случае, вероятно, эти
чувства более выражены. В конце концов, ты владеешь сложным искусством
игры на фортепиано. Может, ты еще что-нибудь умеешь?
Гарден: Мне всегда легко давались языки: путешествуя по Европе, я
научился бегло говорить по французский и сносно по-итальянски. В Марселе
немного выучил арабский.
Элиза: Есть ли у тебя какие-нибудь другие интересы? Спорт?
Гарден: Мне нравится быть в курсе современных точных наук, читать об
открытиях, особенно в космологии, геохимии, радиоастрономии, суть которых
не меняется и за развитием которых можно следить.
Спорт? Я полагаю, что я в хорошей форме. Нужно поддерживать форму,
если проводишь шесть часов сидя и упражняя только пальцы, кисти и локти. Я
знаю айкидо и немного карате - но моя жизнь - это мои руки и я не могу
драться ими. Вместо этого я научился использовать ноги. Можно сказать, что
я могу постоять за себя, если пьяная драка приближается к пианино.
Элиза: Так, это объясняет твое выражение "отбрасывать врагов с моего
пути". Люди с тренированным телом часто чувствуют нечто вроде ауры -
здоровья, уравновешенности, которое можно описать словом "сила".
Гарден: Ты думаешь, что я ненормальный. Но ты неправа. Я в здравом
уме.
Элиза: "Нормальный" или "ненормальный", Том, эти ярлыки уже не имеют
такого значения, как раньше. Я говорю, что у тебя может быть слабая и
полностью компенсируемая иллюзия, которая, может не беспокоить тебя и
твоих близких, при условии, что не отражается на поведении твоем и твоих
близких.
Гарден: Ну, спасибо. Но ты не чувствуешь дыхания наблюдателей на
своей шее.
Элиза: Наблюдателей? Кто они? Опиши мне.
Гарден: Наблюдатели. Иногда я чувствую чей-то взгляд на спине. Но
когда я оборачиваюсь, их глаза скользят прочь. Но лица всегда выдают их.
Они знают, что обнаружены.
Элиза: Может быть, это из-за твоей профессии, Том? Ты много
выступаешь. Ты зарабатываешь игрой на жизнь, и люди видят, как ты это
делаешь. Незнакомцы в толпе могут узнать тебя, или думать, что узнали, но
смущаются признать это. Поэтому они отводят глаза.
Гарден: Иногда это больше, чем наблюдение... Скажем, я пересекаю
улицу, задумавшись и не глядя на светофор, внезапно какой-то человек
толкает меня "случайно", будто спешит к припаркованной машине. И в это
время, грузовик скрипит тормозами точно там, где был бы я, не толкни он
меня.
Элиза: Кто толкнул тебя? Мужчина?
Гарден: Да, мужчина.
Элиза: Он знаком тебе?
Гарден: Не знаю, они все на одно лицо. Ниже и тяжелее меня. Не
толстые, но крепко сбитые, как русские тяжеловесы, широкоплечие, с хорошо
выраженной мускулатурой. Идут, тяжело, как будто прошли миллион
километров. Всегда одеты в длинный плащ и шляпу, которые полностью
закрывают фигуру, даже в жаркие дни.
Элиза: Как часто это происходило?
Гарден: Я могу припомнить два или три случая. И всегда на улице, при
сильном движении. Однажды это было, когда я шел рядом с домом, где высоко
мыли окна и один остановил меня, попросив двадцатипятицентовик - как вдруг
рядом метров с пятидесяти свалился кусок брандспойта. В другой раз в
вестибюле отеля я наткнулся на сумку и пропустил лифт, который застрял
между этажами. Наблюдатели, опекающие меня.
Элиза: Их слежка всегда к лучшему? Они охраняют тебя?
Гарден: Да, всегда, когда меня пытаются сбить машиной на тротуаре или
расстреливают мой дом. - Мягко. Я пришел к мысли, что люди, пытающиеся
убить меня, появляются одновременно с теми, кто хочет стать мной.
Элиза: Том, я тебя плохо слышу. Ты сказал, люди пытаются быть тобой?
Гарден: Да. Люди пытаются войти в мою жизнь, чтобы жить в ней,
выпихнув меня.
Элиза: Я не понимаю. Ты говоришь о других персонах, которые пытаются
разделить с тобой твое тело?
Гарден: Ничего похожего. (Зевает.) Послушай, я пошел. Уже четыре, а я
отыграл три полных сета. Для компьютера у тебя прелестный голос. Может
быть, я позвоню еще.
Элиза: Том! Не вешай трубку. Мне нужно знать...
Гарден: Я сейчас упаду и засну прямо в телефонной будке. У меня есть
твой номер.
Элиза: Том! Том!
Гудки!

Том Гарден отодвинул засов и открыл дверь. Запах Атлантики ударил ему
в ноздри: мидии, водоросли и черная грязь низкого прилива, перемешанная с
ароматами бензина и гудрона. Он быстро вытеснил из его легких спертый
воздух психологической кабинки. Он провел длинным пальцем по запотевшему
стеклу и извлек несколько нот, случайно сложившихся в мелодию: ми бемоль,
восходящий триплет к ля, фиоритуру.
Гарден слишком устал, чтобы продолжать дальше. Он вышел и направился
к тротуару. Асфальт был влажным, и когда он пошел, стараясь не ступать в
лужи, кожаные подошвы его башмаков тут же начали издавать сосущие и
хлюпающие звуки.
В этом городе, в это время, даже в районе, где жило всего шесть
миллионов человек, шум не стихал никогда: подземка грохотала в туннеле,
патрульные антенны поворачивали свои эллипсы через каждые 1000 метров,
дорожная сеть давала знать о себе гудками. Слабые звуки перемешивались со
случайными шумами: где-то открыли окно, где-то мяукала кошка, такси
разворачивалось за два квартала отсюда.
Случайные звуки. Случайные тени. Уши Тома Гардена привыкли различать
фоновые шумы. Идя домой вдоль Мейн Стрит в Манхассете, он расслышал шаги,
- не эхо его собственных шагов, отражающееся от мокрых зданий, не шаги
кого-то, кто шел домой. Они следовали за ним, звучали, когда он шел, и
стихали, когда он останавливался.
Он поворачивался и смотрел, если попадалась густая тень. Ничто не
двигалось. Ничто не прекращало движения.
Гарден улавливал запахи, недоступные обонянию. Он послал заряд
предупреждения, состоящий из страха, дурных мыслей, стальных игл кому-то
там в тумане.
Никто себя не обнаружил.
Он простоял еще секунд десять. Глядя на него, можно было подумать,
что он нерешителен и испуган. В действительности, он хотел услышать первый
шаг.
Тишина.
Гарден засунул пальцы за подкладку своего вечернего костюма и вытащил
звуковой нож. Это было хитроумное оружие, хотя и оборонительное, но
запрещенное. Кусок пластика размером с игральную или кредитную карту
выдавал звук в диапазоне от 60 до 120 килогерц мощностью 1500 децибел, в
виде луча шириной в один сантиметр и толщиной в один миллиметр. "Лезвие"
было эффективно на расстоянии трех метров. Такой звук рвал слабые
молекулярные связи в органических молекулах. На пределе мощности он мог
поджечь сталь и взорвать воду. Пленочная батарея внутри карты обеспечивала
ее действие в течение девяноста секунд, этого хватало, чтобы вспенить
чью-то кровь в нужном месте.
Он держал карту в правой руке, кончиками пальцев, приготовившись
нажать на кнопку.
Вооружившись, Том Гарден снова начал двигаться, так будто он ничего
не слышал и не подозревает.
Шаги возобновились тут же, почти одновременно, но их направление
невозможно было определить.
Он подумал, что убийца, возможно, применил старый сыщицкий трюк и
идет впереди. Шаги могли доноситься спереди, от кого-то, кто следил за
ним, используя витрины магазинов, и часто оглядываясь, чтобы не упустить
его из вида.
Гарден снова прощупал пространство вдоль своего пути, используя
чувство, которое было наполовину обонянием, наполовину слухом.
Кто-то был там. Напряжение мускулов, готовых к бегству.
Он продвигался вперед медленно, держа нож наготове. Большой палец
лежал на кнопке. Шаги точно совпадали с его шагами, но их тембр изменился.
В них слышалось легкое постукивание.
Впереди, мимо светлого пятна уличного фонаря проскользнула чья-то
тень и скрылась в темноте здания.
Гарден пошел на мысочках, высоко поднимая колени, как спринтер.
Постукивание, эхо других шагов прекратилось.
Гарден побежал вперед, в круг света.
Справа что-то царапнуло по асфальту, словно кто-то переступил с ноги
на ногу.
Он повернулся налево - к проезжей части улицы, спиной к пятну света.
Лезвие его звукового ножа готово было вспороть темноту перед ним.
- Не купите ли девушке выпивку?
Тот же голос! Те же слава! Сэнди сказала их той первой ночью, четыре
года назад, когда вошла в "Оулд Гринвич Инн" в Стамфорде.
- Сэнди?
- Ты не ожидал меня, Том? Ты же знаешь, я не могу быть далеко от
тебя.
- Зачем ты пряталась? Гарден поднял правую руку, притворяясь, что
защищает глаза, незаметно пряча нож во внутренний карман.
- А почему прятался ты, Том?
- У меня была пара плохих недель. Выйди вперед. Дай мне посмотреть на
тебя.
В ответ она засмеялась. И вышла из тени: грациозная, с прекрасными
формами, гибкими движениями и спокойными глазами. Тонкая пленка дождевика
облегала ее словно сари. Поверхность его отсвечивала всеми цветами радуги
в такт дыханию. Под ним было вечернее платье из искусственного шелка,
оставлявшее обнаженными плечами. То же самое, что и тогда, четыре года
назад. Том вздохнул.
- Ты действительно помнишь?
- Конечно... Чему обязан?
- Я такая глупая девушка, - улыбка. - Я испугалась, Том. Испугалась
твоих снов. Они были такие... такие странные и завораживающие. Я была
нужна тебе именно из-за них, и все, что я о них думала - это то, что ты
ускользаешь куда-то, куда я не могу последовать за тобой. Я прекратила
наши отношения, но мир оказался без тебя пуст и холоден.
1 2 3 4 5 6