Кристальный
воздух, всегда придававший всем статуям и сооружениям волшебную четкость,
заструился и заколыхался, будто набросил на Афины покрывало неверной и
зыбкой изменчивости, обмана и искажения, столь характерных для пустынных
стран на далеких южных берегах.
Таис перестала ездить на купанье - слишком пропылилась дорога - и
лишь иногда на рассвете выезжала верхом, чтобы ненадолго ощутить в быстрой
скачке веяние ветра на разгоряченном теле.
Послеполуденный зной тяжко придавил город. Все живое попряталось в
тень, прохладу храмов и колоннад, темноту закрытых ставнями жилищ. Лишь
изредка стучали колеса лениво влекомой повозки или копыта потной лошади со
спешившим в укрытие всадником.
Эгесихора вошла по обыкновению быстро и остановилась, ослепленная
переходом от света к полумраку спальной комнаты. Не теряя ни минуты, она
сбросила легкий хитон и села в ногах распростертой на ложе столь же нагой
подруги. По раздувающимся ноздрям и часто вздымавшейся груди Таис поняла,
что спартанка злится.
- Что с тобой? - лениво спросила она.
- Не знаю. Злюсь на все. Мне надоели ваши афиняне - крикливые,
болтливые, охотники до сплетен. Неужели это те самые великие строители и
художники, мудрецы и воины, о которых так гордо писали во времена Перикла?
Или с тех пор все изменилось?
- Не понимаю, что на тебя нашло? Отравили чем-нибудь на позавчерашнем
симпосионе? Вино мне показалось кислым...
- Тебе - вино, а мне показалась кислой моя жизнь! В Афинах становится
все больше народа. Люди озлобляются от тесноты, шума, крика, вечной
нехватки то воды, то пищи. В эту жару все глядят на встречных как на
врагов. И гинекономы ярятся без причин - скоро красивой женщине нельзя
будет появиться на агоре или Акрополе по вечерам.
- В этом согласна с тобой. Тесно в Афинах, да и во всей Аттике,
говорят, собралось пятьсот тысяч человек.
- Святая мать Деметра! Во всей Спарте не больше полутораста тысяч. В
таком множестве люди мешают друг другу и озлобляются. Видят роскошь,
красоту и завидуют, насыщая воздух испарениями черной желчи.
- Не одна теснота, Эгесихора! Последствия прежних войн и особенно
прошлогодней. Наш красавец царевич, он теперь царь македонский и, по
существу, владыка Эллады, показал волчьи зубы, да славится Аполлон
Ликейский! До сего дня на рынке рабов продают фиванцев-мужчин всего по
сотне драхм, а женщин по полторы. Сам город стерт с лица Геи. Ужаснулась
вся Эллада!
- Кроме Спарты!
- Разве Спарта одна устоит? Дело вашего царя Агиса плохо - он хотел
быть один, когда совместный бой привел бы греков к победе, и остался один
против могучего врага.
Эгесихора задумалась и вздохнула.
- Всего три года прошло, как македонские мальчишки явились к нам...
- Только ли македонские? А как насчет Крита?
Лакедемонянка вспыхнула, продолжая:
- Убит Филипп, воцарился Александр, стал вместо него главным
военачальником Эллады, сокрушил Фивы и теперь...
- Отправляется в Азию на персов, продолжая дело отца.
- Ты получила вести от Птолемея? Давно?
- В один из тяжелых дней гекатомбеона. И с тех пор - ничего. Правда,
он посылает мне одно письмо в год. Сначала писал по пять.
- Когда он прислал тебе эту? - Спартанка дотронулась до третьей
звезды ожерелья, сверкавшего на медном теле подруги.
Таис опустила ресницы и, помолчав, сказала:
- Птолемей пишет, что Александр поистине показал божественный дар.
Подобно Фемистоклу, он всегда умеет мгновенно изобрести новый ход, принять
другое решение, если прежнее не годится. Но Фемистокл стремился на запад,
а Александр идет на восток.
- Кто же более прав?
- Как я могу знать? На востоке баснословные богатства, неисчислимые
народы, необъятные просторы. На западе людей меньше, и Фемистокл даже
мечтал переселить афинян в Энторию, за Ионическое море, но умер в изгнании
в горах Тессалии. Теперь его могила на западном мысе Пирейского холма, где
он любил сидеть, глядя на море. Я была там. Уединенное место покоя и
печали.
- Почему печали?
- Не знаю. Разве ты можешь сказать, почему тяжелая тоска, даже страх
охватывает людей в руинах Микен? Недоброе, запретное, отвергнутое богами
место. На Крите показывают гробницу Пасифаи, и то же, подобное страху
чувство приходит к путникам, будто тень царицы со сверкающим именем и
ужасной славой стоит около них.
- Ты Пантодаей можешь прозываться, милая, - Эгесихора с восхищением
поцеловала подругу, - поедем на могилу Фемистокла, погрустим вместе!
Какая-то ярость вскипает во мне против этой жизни, я нуждаюсь в утешении и
не нахожу его.
- Ты сама тельктера - волшебница утешающая, как говорят поэты, -
возразила Таис, - просто мы становимся старше, и в жизни видится другое, и
ожидания делаются больше.
- Чего же ждешь ты?
- Не знаю. Перемены, путешествия, может быть...
- А любовь? А Птолемей?
- Птолемей - он не мой. Он - теликрат, покоритель женщин, но я не
буду жить у него затворницей, подобно афинской или македонской супруге, и
чтобы меня наказывали рафанидой в случае измены. Меня?! А пошла бы с ним
далеко, далеко! Поедем на холм Пирея хоть сегодня. Пошлю Клонарию с
запиской к Олору и Ксенофилу. Они будут сопровождать нас. Поплывем
вечером, когда спадет жара, и проведем там лунную ночь до рассвета.
- С двумя мужчинами?
- Эти двое настолько любят друг друга, что мы нужны им только как
друзья. Это хорошие молодые люди, отважные и сильные. Ксенофил выступал на
прошлой олимпиаде борцом среди юношей.

Таис возвратилась домой еще до того, как солнце стало свирепствовать
на белых улицах Афин. Странная задумчивость пришла к ней там, на склоне
холма выше Фемистоклейона, где они сидели вдвоем с Эгесихорой, в то время
как двое их спутников лежали внизу около лодки и обсуждали предстоящую
поездку в Парнею для охоты на диких свиней. Эгесихора поверила подруге
тайну. Эоситей - младший двоюродный брат Агиса, царя Спарты, уплывает в
Египет с большим отрядом воинов, которых нанял египетский фараон Хабабаш
для своей охраны. Наверное, он замышляет выгнать персидского сатрапа.
Шесть кораблей отплывают сразу. И начальник лакедемонян зовет ее поехать с
собой, пророча дивной дочери Спарты славу в стране поэтов и древнего
искусства.
Эгесихора крепко прижала к себе Таис и стала уговаривать поехать с
нею в сказочный Египет. Она сможет побывать на Крите - с такой надежной
охраной можно не опасаться никаких пиратов или разбойников.
Таис напомнила подруге о том, что Неарх рассказывал им обеим о гибели
древней красоты Крита, исчезновении прежнего населения, нищете,
воцарившейся на острове, разоренном неуемными нападениями и войнами разных
племен.
В груды камней, в пожарах и землетрясениях, обратились дворцы Кносса
и Феста, исчезло прежнее население, и никто уже больше не может читать
надписи на забытом языке. Только кое-где на холмах еще высятся гигантские
каменные рога, будто из-под земли поднимаются быки Держателя Земли
Посейдона, да широкие лестницы спускаются к площадкам для священных игр.
Иногда среди зарослей вдруг наткнешься на обломки тяжелых амфор в два
человеческих роста с извивами змей на их толстых боках, а рядом в чистых
сверкающих бассейнах плещется вода, еще бегущая по трубам водопроводов...
Таис достала ларец с критской статуэткой - подарок Птолемея, вынула
драгоценную скульптуру и, растянувшись на ложе, стала рассматривать ее,
как будто увидела впервые. Новые глаза дали ей время и грустные думы
последних дней. Больше тысячи лет - огромная даль времени, еще не было
великолепных Афин, а герой Тесей еще не ездил в Кносс убивать Минотавра и
сокрушать могущество великой морской державы! Из этой неизмеримой глубины,
отдаления явилось к ней это живое, тонко изваянное напряженное лицо с
огромными пристальными глазами и маленьким скорбным ртом. Согнутые в
локтях руки были подняты ладонями вперед - сигнал не то остановки, не то
внимания. Длинные ноги, слегка расставленные, девически тонкие, вытянутые
и поставленные на пальцы, выражали мгновение толчка от земли для взлета.
Одежда из листового золота в виде короткого узорного передника с широким
поясом, стянувшим невероятно тонкую талию. Облегающий корсаж поддерживался
двумя наплечниками и оставлял грудь открытой. На ключицах, у основания
крепкой шеи, лежало широкое ожерелье. Именно лежало - от сильной
выпуклости грудной клетки. Повязка, обегавшая подбородок девушки,
стягивала высокую коническую прическу. Очень молода была тавропола,
четырнадцать лет, самое большее - пятнадцать.
Таис вдруг поняла, что назвала безвестную критскую девочку охотницей
на быков - эпитетом Артемиды. Боги завистливы и ревнивы к своим правам, но
не может богиня ничего сделать той, которая ушла в недоступное самому
Зевсу прошлое и скрылась тенью в подземельях Аида. Правда, Артемида может
прогневаться на живую Таис... Что общего у девственной охотницы с нею,
гетерой, служанкой Афродиты?
И Таис спокойно вернулась к созерцанию статуэтки. Ничего детского не
осталось в лице и фигуре бдительной девочки опасной профессии. Особенно
трогал Таис ее скорбный рот и бесстрашный взгляд. Эта девочка знала, что
ей предстоит. Очень недолгой была ее жизнь, отданная смертельной игре -
танцу с длиннорогими пятнистыми быками, олицетворявшими сокрушительного
Колебателя Земли Посейдона. Девушки-таврополы представляли главных
действующих лиц в этом священном ритуале, древний, позднее утраченный
смысл которого заключался в победе женского начала над мужским,
богини-матери над временным своим супругом. Мощь грозного животного
растрачивалась в танце - борьбе с невероятно быстрыми прыгунами -
девушками и юношами - специально подготовленными для балета смерти
знатоками сложного ритуала. Критяне верили, что этим отводится гнев бога,
медленно и неумолимо зреющий в недрах земли и моря.
Обитатели древнего Крита будто предчувствовали, что их высокая
культура погибнет от ужасающих землетрясений и приливов. Откуда они
взялись, эти ее отдаленные предки? Откуда пришли, куда исчезли? Из того,
что знала она сама из мифов, что рассказывал Неарх своим двум зачарованным
слушательницам, прекрасные, утонченные люди, художники, мореходы, дальние
путешественники жили на Крите еще тогда, когда вокруг бродили полудикие
предки эллинов. Будто покрытая пряно пахнущими цветами, магнолия внезапно
выросла среди распластанных ветром сосен и ядовитых зарослей олеандра.
Необъяснима тонкая, поэтическая красота критской культуры среди грубых,
воинственных кочевников берегов Внутреннего моря и может быть сравнена
только с Египтом...
Встряхивая коротко стриженными жесткими волосами, вошла Клонария -
рабыня.
- Там пришел этот, - голос девушки дрогнул от глубоко укоренившейся
ненависти к торговцу человеческим товаром.
Таис вернулась к жизни.
- Возьми шкатулку с деньгами, отсчитай на три мины сов и дай ему.
Рабыня засмеялась. Таис улыбнулась и жестом приказала ей подойти
ближе.
- Посчитаем вместе. Три мины - сто восемьдесят драхм. Каждая сова -
четыре драхмы, всего сорок пять сов. Поняла?
- Да, кирия. Это за фиванку? Недорого! - девушка позволила себе
презрительную усмешку.
- Ты мне стоила дороже, - согласилась Таис, - но не суди по цене о
качестве. Могут быть разные случаи, и если тебя купили дорого, то могут
продать и подешевле...
Не успела Таис закончить фразы, как Клонария прижалась лицом к ее
коленям.
- Кирия, не продавай меня, если уедешь. Возьми с собой!
- Что ты говоришь? Куда я уеду? - удивилась Таис, отбрасывая со лба
рабыни ее спустившиеся волосы.
- Может быть, ты уедешь куда-то. Так думали мы, твои слуги. Ты не
знаешь, как будет ужасно оказаться у кого-нибудь другого после тебя,
доброй, прекрасной.
- Разве мало на свете хороших людей?
- Мало таких, как ты, госпожа. Не продавай меня!
- Хорошо, обещаю тебе. Возьму с собой, хотя я никуда не собираюсь
ехать. Как фиванка?
- После того как ее накормили, мылась так, что извела всю воду на
кухне. Теперь спит, будто не спала месяц.
- Беги, торговец ждет. И не тревожь меня больше, я усну.
Клонария быстро отсчитала серебро и весело, вприпрыжку побежала из
спальни.
Таис перевернулась на спину и закрыла глаза, но сон не приходил после
ночного путешествия и взволнованных разговоров с подругой.
Они причалили к кольцам Пирейской гавани, когда в порту уже было
полным-полно народу. Оставив лодку на попечение двух друзей, Таис с
Эгесихорой, пользуясь относительной прохладой Левконота "белого" южного
ветра, расчистившего небо, пошли вдоль большой стой, где торговля была уже
в полном разгаре. У перекрестка дорог, Фалеронской и Средостенной
Пирейской, находился малый рынок рабов. Вытоптанная пыльная площадка, с
одной стороны застроенная длинными низкими сараями, которые сдавали внаем
работорговцам. Грубые плиты, доски помостов, истертые ногами бесчисленных
посетителей - вместо обширного возвышения из светлого мрамора под сенью
крытой колоннады и огороженных портиков, какие украшали большой рабский
рынок в пятнадцати стадиях выше, в самих Афинах.
Обе гетеры равнодушно направились в обход по боковой тропинке.
Внимание Таис привлекла группа тощих людей, выставленных на окраине рынка,
на отдельном деревянном помосте. Среди них были две женщины, кое-как
прикрытые лохмотьями. Вне сомнения, это были эллины, скорее всего -
фиванцы. Большинство жителей разрушенных Фив было отправлено в дальние
гавани и давно продано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12