И внезапно подстегнутая мыслью, которая уже шесть дней не переставала бить по самому больному месту ее самолюбия, она начала стремительно рассказывать все, быстро и вперемешку: первую ссору, торг, полуразрыв и конечную сделку, которая все устроила. Священник, мало смысливший в денежных делах, слушал с раскрытым ртом, не слишком хорошо понимая. Когда она умолкла, он подумал и решился неуверенно сказать:
– Но раз все устроилось?
– Все устроилось оттого, что ему дают двести тысяч франков! Но без этих двухсот тысяч франков он бы не постеснялся отвернуться от меня. И подумайте, отец мой, если мы разоримся когда-нибудь, если папины дела пойдут плохо, если он перестанет выплачивать ренту господину Баррье, все начнется сызнова! Я не нужна буду больше моему мужу, мой муж прогонит меня, как прогоняют прислугу! Нет, нет и нет! На это я не пойду!
Аббат Бюир вздохнул свободнее. Если дело шло только о таких пустяках!..
– Вы сумасшедшая маленькая девочка! Вы сами прекрасно знаете, что вашему мужу никогда и в голову не придет прогонять вас. Что господин Баррье проявил жадность, защищая свои интересы, это, возможно, и прискорбно. Но таков дух времени! Поскольку вы живете в нашей юдоли, Алиса, вы должны привыкнуть к тому, что чистую евангельскую мораль постоянно нарушают даже самые добропорядочные люди. Во всяком случае, когда вы будете женой господина Баррье, интересы его и ваши будут связаны нераздельно, и это является скорее гарантией для вас, что ваш жених оказался человеком стойким, который сумел противостоять даже вашему отцу и заставить его поступить так, как он того хотел.
Аргумент несколько обескуражил барышню Дакс – но только на одно мгновение.
– И кроме того, это не то! – внезапно заговорила она снова. – Это не то. Я не умею сказать, отец мой…
Она собралась с мыслями и внезапно разразилась:
– Он не любит меня. Он не полюбит меня. Я для него что-то вроде экономки, которую он берет, чтоб содержать в порядке его дом, чтоб принимать его гостей и носить красивые платья, за которые хвалить будут его! До остального ему нет никакого дела. Он вечно будет занят своими больными, своими деньгами, своим положением и ничем другим. Мне он предоставит жить подле него и не будет даже смотреть на меня: я не хочу, я не хочу!
Священник сурово выпрямился.
– Вот в чем грех! – сказал он. – Алиса, дьявол еще раз искушает вас. В ваших глазах светится внушенное им желание некоего языческого счастья. Вы почитаете возможной жизнь в холе и неге, жизнь в ласке и баловстве, жизнь, в течение которой ваш муж, позабыв свой христианский долг быть вашим опекуном и вести вас к спасению, только и будет думать о том, чтоб стоять на коленях у ваших ног. Так вот! Нет, такой жизни быть не может, оттого что такая жизнь запрещена Господом Богом.
В прежнее время Алиса Дакс, наверное, преклонила бы голову. Но времена переменились, переменились больше, быть может, чем она сама могла вообразить.
– Отец мой, – был дерзкий ответ, – отец мой, вполне ли вы уверены? Я видела людей, которые жили, сильно любя друг друга, которые жили только затем, чтоб любить друг друга. И я уверена, что эти люди не оскорбляли Господа Бога.
Внезапно разгневавшись, отец Бюир положил правую руку на свой часослов.
– Фарисеи казались белее снега, и все же Господь проклял их оттого, что их лицемерная белизна прикрывала мерзость порока. Те, которые не живут согласно закону Божьему, оскорбляют Его, и их так называемые земные добродетели только горсточка белой пыли. Царствие небесное не для них!
Барышня Дакс как бы во сне повторила про себя:
– Царствие небесное…
– И даже здесь, на земле, – продолжал авторитетно духовник, – нет счастья, ниже не от Господа. Все лживые радости, которые идут не от Него, отравлены грехом. Эти радости подобны плодам, слишком рано упавшим с дерева: они кажутся румяными и прелестными, но откройте их: их гложет отвратительный червь.
Он остановился и проницательно посмотрел на кающуюся.
– Вы видели? Вы плохо видели! Дьявол ослепил вас! И очаровав вас лживыми радостями, которыми он всегда оделяет своих клевретов, он скрыл от вас истинную радость послушания Господу. Господь повелел вам, дочь моя, быть доброй супругой, смиренной и внимательной, без гордыни и без пустых мечтаний. Послушайтесь, и вы будете счастливы, счастливы даже на этой земле, оттого что исполнение долга уже в самом себе несет награду.
Он говорил вещи, лишенные оригинальности, но он говорил их очень убедительно; и барышня Дакс, потрясенная этим голосом, который руководил ею в течение всей ее юности, начинала терять собственную волю.
– Земное счастье вы обретете в спокойствии вашего домашнего очага, в достойности вашей жизни, во всеобщем уважении. Или вы полагаете, что мало быть честной женщиной и видеть не только благоволение Господне, но и уважение людей? И ваш муж первым будет гордиться вашими добродетелями, будет относиться к вам с почтением и будет просить совета у вашей мудрости. Ваши дети внесут радость в ваш дом, и вы будете счастливы тем, что вы более нежны и более терпеливы к вашим детям, чем ваши родители были к вам. И, наконец, придет старость, и вы спокойно встретите ее, оттого что она не внесет слишком больших изменений в вашу христианскую и чистую жизнь. А когда ваш долг будет свершен, когда вы будете ветхи деньми и когда Господь призовет вас к себе, вам неведомы будут ни ужасные сожаления, ни страхи тех, которые жили по желанию плоти: но вы уснете радостно Божьим сном.
Побежденная барышня Дакс очень долго сидела неподвижно и молчала. Наконец она встала, все еще молча отправилась в угол за маленьким соломенным аналоем, подтащила его к духовнику и стала на колени.
– Хорошо! – сказал священник. – Теперь мы уничтожим эти плевелы. Начинайте! Говорите: «Confiteor…»
V
«Холостая дача» доктора Баррье оказалась славным домиком, стоящим в глубине довольно большого сада.
Лион – город суровый, и он не допускает, чтоб молодежь проказничала на людях. Городские предместья более скромны, и там удобнее куролесить. И доктор Баррье, который очень заботился о том, чтобы не шокировать добрые нравы, выбрал для своей холостой квартиры самый уединенный уголок прелестного селения Экюлли, любимого местопребывания лионской буржуазии в летние воскресенья.
Неоднократно домик давал приют веселым гостям и еще более веселым гостьям. Тем не менее ничто не говорило об этом скандальном прошлом, и столовая, обитая кретоном в цветочек, казалась предназначенной специально для приема невесты.
Завтрак был окончен. Положив локти на стол, господин Дакс смаковал старое бургундское, которое ему только что поднесли.
– Подарок больного, – заметил доктор не без фатовства.
– Вам, врачам, везет, – не преминула заметить госпожа Дакс.
Завтрак был как нельзя более дружественным. Стояла прекрасная погода. «Дурная пора», которой так боялись, еще не наступила. Октябрь походил на июнь, и летнее солнце, немного потускневшее от первых туманов, продолжало светить.
Барышня Дакс с самого утра старалась не казаться ни рассеянной, ни мрачной, ни задумчивой. И ей, без сомнения, это удавалось больше обычного, так что госпожа Дакс, все время державшаяся настороже, ни разу не нашла случая сделать ей замечание.
– Тесть, – предложил господин Баррье, – вы не осмотрели еще всего владения, и я вас от этого не освобождаю. Допивайте ваше вино и идемте! Я покажу вам весь дом и весь сад, и тогда вы скажете мне, удобно ли будет здесь мадемуазель Алисе в следующем году в жаркую пору.
Господин Дакс благосклонно посетил кухню и службы в первом этаже, три комнаты и пышную ванную во втором. Госпожа Дакс неумеренно восхваляла изящество обстановки, стиль модерн и вкус, с которым были подобраны картины, развешенные по стенам.
– Когда я купил дачу, – объяснил не без гордости доктор Баррье, – все это было оборудовано самым бессмысленным образом. Прежний владелец, фермер, сначала жил в своем доме, потом сдавал его, а жилец, настоящий маньяк, оставил все на месте: старые дубовые лари, квадратный стол, испорченные часы с кукушкой, хлебную квашню! Можно было вообразить, что находишься у крестьян. Вы, конечно, понимаете, что я навел надлежащий порядок и отправил весь старый хлам на аукцион. Нашлись дураки, которые дали за него хорошую цену!
Спустившись с лестницы, господин Дакс остановился в нерешительности на пороге двери в сад. Сад был огромным. Перед дверью находилась большая клумба с кустами роз, а дальше залитая солнцем лужайка крутым подъемом шла к группе серебристых тополей и лип, заграждавших горизонт.
– Вы накормили нас слишком сытным завтраком, Баррье. Меня вовсе не привлекает эта крутая дорога. Кроме того, и отсюда все хорошо видно. Что там, за этими деревьями?
– Ничего особенного: место для игры в шары и стена. Роща не велика.
– В таком случае и не стоит взбираться туда. Останемся здесь, в тени.
Барышня Дакс прошла вперед и смотрела на купу деревьев. Жених перехватил этот взгляд:
– Мадемуазель Алиса, если вам хочется… Ничего не мешает нам подняться туда вдвоем.
Госпоже Дакс предложение показалось неподходящим. Разумеется, ей не больше, чем ее мужу, хотелось взбираться на гору по солнцу, но позволить, чтоб ее дочь разгуливала вдвоем с молодым человеком, – нет! Она собиралась протестовать, но тут запротестовал господин Дакс:
– Баррье, Баррье! Вы еще не муж ей! Через месяц вы поведете ее гулять!
В ответ на это госпожа Дакс, которую муж опередил, ударилась в другую крайность:
– Силы небесные! Эти дети прекрасно могут пройтись по саду! Разве это дурно?
Господин Дакс недовольно щелкнул языком. Но вне всякого сомнения, он рассудил, что лучше держаться в этот день умиротворения и согласия. Поэтому он ограничился тем, что сухо сказал:
– В этом нет ничего дурного. И это не будет даже неприлично, если Бернар пойдет со своей сестрой.
– Бернар? – возразила насмешливо госпожа Дакс. – Бернар, на котором надета фуражка без козырька? Вы верно хотите, чтоб его хватил солнечный удар?
Доктор Баррье поторопился предупредить неизбежную ссору:
– Оставьте! Оставьте! Тесть! Не разыгрывайте злюку! Раз этого хочется мадемуазель Алисе, зачем отказывать ей в этом маленьком удовольствии? Здесь, у нас!
И он быстро продел под свой локоть руку девушки.
Они шли молча. Их овевал сухой теплый запах травы. Из-под их ног улетали белые с золотыми крапинками мотыльки.
Аллея, окаймленная коротко остриженными кустами, извивалась по откосу доверху, потом продолжалась среди деревьев под сводом ветвей. Липы густым покровом раскидывали ветви, а более высокие тополя пели под ветром разметавшимися вздрагивающими листьями. Прямоугольная прогалина служила местом для игры в шары. На одном краю ее стояла хижина, на другом – сельская скамья.
– Летом, – объяснил господин Баррье, – здесь бывает прохладно весь день. В будущем году вы будете приходить сюда после полудня с рукоделием и, когда я буду возвращаться вечером из Лиона, я буду приходить сюда, чтоб увидеть вас и поцеловать.
Они сели на скамью. Барышня Дакс в задумчивости чертила каблуком на песке кривую линию.
Странное чувство охватывало ее. В ее памяти носились смутные воспоминания, и одно из них внезапно стало очень четким. Не в первый раз была она так, среди больших деревьев и в тишине, с глазу на глаз с мужчиной. Кровь прихлынула к ее щекам.
Господин Габриэль Баррье замолчал. Таинственно заражаясь, он тоже вспоминал в эту минуту приключение, фоном которому послужила эта же прогалина. Да, это случилось именно здесь; два года тому назад хорошенькая Рита Поспеши, инженю театрика des C?lestins, охваченная внезапно чрезвычайно неприличным желанием, захотела… Да, на этой самой скамье!
Господин Баррье в свой черед почувствовал, что краснеет. Кровь билась в его жилах. Он сбоку взглянул на невесту. Она сидела, опустив глаза, и капельки пота виднелись на ее смуглой коже.
К чему было зевать? Рука господина Баррье тихо обняла плечи девушки. Она вздрогнула, но сначала не стала сопротивляться.
Рука жениха завладела обеими бессильными руками, положенными одна на другую. И понемногу его губы приблизились к склоненному к земле лицу. Барышня Дакс ощутила прикосновение шелковистой бороды цвета золота. Совсем так же другие губы приближались, коснулись ее. Барышня Дакс вся дрожала. Ее висок помнил другую, прежнюю ласку. Повторится ли тот опасный и сладостный поцелуй, чудесный поцелуй, поцелуй ласковый и робкий, пылкий, как огонь, и холодный, как снег?
Она почувствовала поцелуй, но не в висок.
Отпустив плечи невесты, господин Баррье грубой рукой схватил вздрагивающий затылок, и, приблизив к себе ее пылающее лицо, он поцеловал ее животным похотливым поцелуем. Барышня Дакс почувствовала, как зубы коснулись ее зубов, как язык насильно искал ее язык.
Тогда испуганная, возмущенная, исполненная отвращения девственница изо всех сил оттолкнула распаленного мужчину и убежала.
VI
В конторе на улице Террай господин Дакс и пятеро его служащих работали.
Постукивание пишущих машинок чередовалось с постоянными телефонными звонками. Лампы горели, хотя час был еще ранний – с узкого двора в окна проникал только сероватый полусвет, слишком слабый даже для пишущих на машинках. В мрачной комнате светились только яркие круги, которые отбрасывали на потолок зеленые картонные абажуры. Пронзительный голос господина Дакса диктовал циркулярное письмо.
– Готовы, Мюллер? Нет? Нет еще? Приятно иметь вас секретарем! Готово?
Шанхай продал на этой неделе много бумажной пряжи по старой цене. Что касается до патле, цены стоят несколько более твердо.
Требования из Кантона все увеличиваются. Есть спрос на шелка сирийские и из Бруссы.
Наши цены: шелк-сырец Сирийский 1-й сорт, 9/11 фр. 41/42
Шелк-сырец из Бруссы, 1-й сорт 14/20………… 40/41
Шелк-сырец из Бруссы, 2-й сорт 14/20…………89/8 95
Шелк-сырец японский в нитках 1 1/2 13/10……… 41/50
Шелк-сырец Какеда 1 лошадиная голова……….. 40
Что такое?
В широко распахнувшуюся дверь ворвалась госпожа Дакс, и барышня Дакс следовала за ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21