Эмилио Сальгари: «В дебрях Атласа»

Эмилио Сальгари
В дебрях Атласа



OCR Roland
«В дебрях Атласа; Сокровище президента Парагвая; Страна чудес; Ловцы трепанга»: Терра; Москва; 1992

ISBN 5-85255-185-6 Эмилио СальгариВ дебрях Атласа I. Ад бледа — Вперед, клянусь смертью Магомета и всех его гурий!— Нет больше сил, сержант!— Что, негодяи? Еще отвечать осмеливаетесь!— Вы хотите всех нас уложить на месте…— И сдохнете, канальи! Вы что же, думали, что вас в Алжире ждут веера, мороженое, сигары да пальмы, чтоб валяться в их тени! Вперед! А не то, клянусь смертью Магомета, всех вас под военный трибунал в Алжире!— Мы выбились из сил, сержант, — ответило несколько хриплых голосов, в которых, казалось, не оставалось ничего человеческого.— Вахмистр смотрит, и я вовсе не желаю из-за вас сидеть в тюрьме. Марш! Еще слово, и прикажу Штейнеру намять вам кости. Небось, знакомы с кулаками мадьяра! Ну, вперед. Бегом!Возвысился один голос, сухой, как выстрел из карабина:— Я его прикончу, этого негодяя! Я клятву дал, сержант.— Кто это сказал?Никто не отвечал.— Вперед! Говорю, бегом. Вахмистр смотрит. Вперед!Двадцать человек, одетых в белое парусиновое платье, без башмаков и оружия, но нагруженные огромными ранцами, какие обыкновенно носят солдаты Иностранного Легиона, отправляемого Францией в ее африканские и азиатские колонии, отчаянно бросились вперед, пыхтя, все покрытые пылью, в то время как сержант-инструктор продолжал отчаянно ругаться. Сержант-инструктор! Какая насмешка! Мучители, палачи — все что угодно, только не инструкторы. Многие из них знают только одно — мучить, насколько возможно, тех несчастных, которых военный трибунал Алжира или Константины отправил в дисциплинарные роты в жгучем Алжире, в так называемом аду бледа. Блед — это лагерь, предназначенный для поселения несчастных, которые завербовались в Иностранный Легион и в минуту возмущения, вызванного палочной дисциплиной, дурным обращением или губительным климатом, проявили непослушание начальству.Блед всегда помещается вдали от Средиземного моря и даже от города, можно сказать — среди пустыни.Это огромный плац, окруженный бараками и палатками с одним зданием, совершенно белым, для капитана — начальника роты, его офицеров и субалтерн-офицеров Субалтерн-офицер — офицер младшего офицерского состава

. Есть также маленький лазарет.На этом плацу, пыльном, залитом жгучим солнцем, без капли тени, дисциплинарными ротами проводится учение, состоящее только в быстром беге с ранцами за спиной и быстро сводящее в могилу несчастных осужденных.Однако бывают некоторые отступления: иногда заставляют возить тачки. Тогда солдат бежит, толкая перед собой тачку, наполненную песком. Он должен нагружать и разгружать ее по команде; и это продолжается до тех пор, пока он не упадет в полном изнеможении или пораженный солнечным ударом!Двадцать человек, погоняемые ругательствами сержанта и охраняемые сильным конвоем конных спаги Спаги — название французских кавалерийских частей в Алжире.

, державшихся, однако, в тени белой казармы, продолжали свой бег. Глаза у них выкатывались на лоб, лица побагровели, грудь прерывисто вздымалась, рубашки взмокли от пота.Впереди бежал легионер-красавец лет тридцати, смуглый, с черными глазами, сверкавшими как угли, с большим лбом, изборожденным преждевременными морщинами. В его могучих мускулах должна была скрываться более чем необыкновенная сила.Несчастные три или четыре раза обежали плац под неумолимым потоком солнечных лучей, поднимая удушливую пыль, когда сержант, смотревший насмешливым взглядом на передового легионера, закричал:— Номер первый, в галоп!По этому приказу передовой должен был ринуться во всю мочь, как лошадь, пущенная в карьер, и бежать в хвост колонны.Но вместо того чтобы повиноваться, он вдруг остановился, отступая немного в сторону, чтоб его не толкнули товарищи, двигавшиеся, опустив головы и качаясь под огненным потоком лучей, лившихся с неба.— Ты что это делаешь, венгерская собака? — закричал сержант, наступая на него со сжатыми кулаками.Легионер взглянул на него холодно и ответил хриплым голосом, выдававшим ярость, сдерживаемую неимоверным усилием:— Из сил выбился. И не будь вы Рибо, кто знает, что бы случилось сейчас.— Как, ты выбился из сил? Ты, силач, которого боится сам Штейнер, твой соотечественник?— Сил больше нет, — повторил венгр.— И ты полагаешь, этого достаточно, чтобы перестать плясать? Нет, любезнейший, побегай-ка еще…Легионер сделал энергичный жест протеста.— Довольно, — произнес он. — Это жестоко с вашей стороны.— Я повинуюсь регламенту, мой милый.— Надрывая у людей грудь и ломая ноги?— Попробуй поговорить с начальством, — ответил сержант несколько смягченным голосом, пожимая плечами. — Ну, ступай на свое место, Михай Чернаце, и старайся повиноваться. Я на тебя не сержусь, потому что слышал от Штейнера, что еще до поступления в Легион ты был знатным господином и дрался в Мексике как лев. Ты один из четырех, пробившихся через целую армию.— Тем больше причин не убивать меня так, без толку, — ответил венгр, и его черные глаза будто подернулись влагой.— Того требует регламент. Ну, ступай назад. Твое место займет другой.— Нет, не дам товарищу мучиться за себя; как-нибудь сам. А все же лучше бы, сержант, если бы нас посылали умирать от пуль кабилов или туарегов Кабилы, туареги — берберские народы, обитающие в Северной Африке.

в пустыне, чем так варварски мучить. Ведь все же, в конце концов, мы проливали свою кровь за Францию, а она не наша родина!Сказав это, он пригнул голову к шее, как бык, прижал руки к груди и пустился отчаянно вперед, вокруг большой площади бледа.— Бедный граф, — проговорил сержант участливо, следя за легионером, бежавшим, как преследуемая газель. — Выносливы эти мадьяры.Венгр окончил круг и остановился в хвосте взвода. Сержант приказал бежать номеру второму, бледному молодому человеку, худому, как индийский факир, по-видимому, горевшему в лихорадке — болезни, частой в этой местности.Мучительный бег продолжался, между тем как жар усиливался, а сержант время от времени, внося разнообразие в это дисциплинарное учение, приказывал преклонить колено и целиться, хотя оружия не было ни у одного. Наконец он скомандовал: «Смирно»!Все двадцать человек замерли на месте, в то время как сержант окидывал глазами и поправлял каждого. Учение еще не кончилось: оно должно было продолжаться, пока несчастные уже окончательно будут не в состоянии держаться на дрожащих ногах.Сержант едва окончил осмотр, как от белой казармы послышался повелительный голос:— Что вы делаете, негодяи?!И в следующую минуту из главного входа вышел, направляясь к взводу, маленький коренастый человек весь в белом, с соломенным шлемом на голове, с огромными усами и длинной эспаньолкой.— Вахмистр! — проговорил сержант. — Какой дьявол принес его сюда. И злющий он сегодня! Все из-за этой Афзы…Вахмистр, временно замещавший начальника бледа, остановился в пяти шагах от сержанта и, окинув взглядом дисциплинарных, а внимательнее всего — венгра, сказал:— Разве так заставляют бегать, Рибо?— Я только сию минуту приказал остановиться, вахмистр, — ответил сержант, отдавая честь.— Зачем? Нет никакой необходимости! — кричал вахмистр, помахивая тростью. — Видно, придется мне показать вам, как надо учить этот сброд со всех концов Европы! Они думали, что станут есть французский хлеб даром, да еще командовать! Как же!— Это оскорбление! — послышался голос.Начальник поднял усы рукой и, смотря на взвод, стоявший неподвижно, хотя каждый человек в нем дрожал от бессильной злобы, крикнул:— Кто смел заговорить без приказа? Венгр вышел из ряда.— Я, господин вахмистр.— А! Михай Чернаце из рода графов Савских? — сказал начальник насмешливо. — Твое дворянство осталось на дне Дуная. 10— В Легионе, куда я завербовался, я только Михай Чернаце. Мое дворянство осталось в Венгрии, и нечего его поминать здесь, в песках проклятой Африки.— Ну, пусть его покоится себе в дебрях Карпат или дунайской тине, — продолжал, сохраняя иронию, вахмистр. — Что же ты имел желание сказать мне, когда я хотел заставить вас бегать по-настоящему?— Что мы не сброд, как вы выражаетесь Мы всегда готовы сражаться и умереть за Францию, под чьим знаменем стоим.— Что же ты сделал особенного для той Франции, которая лишила тебя чести?—Что сделал? — в ярости заревел венгр, сжимая кулаки. — Я один из тех шестидесяти двух легионеров, которые в июле 1862 года, три года тому назад, бились десять часов с двумя тысячами мексиканцев, несмотря на голод и жажду, доходившие до того, что мы пили кровь раненых. Я из тех четверых, которые пробились через ряды двухтысячного неприятеля Исторический факт. — Примеч. автора.

.— И они не убили тебя! Чтоб черт побрал этих мексиканцев!— Не убили, потому что командир их, удивленный нашей смелостью, приказал своим солдатам: «Не трогайте этих храбрецов; это не люди, а демоны!», и мы прошли через ряды неприятеля. Вы знаете, что в вашей стране говорят: «Когда солдат-француз идет в госпиталь, значит, хочет вернуться домой; когда идет стрелок — отправляется, чтобы вылечиться, а легионер — чтоб умереть». Вы это знаете, — дрожащим голосом закончил мадьяр, между тем как другие одобрительно качали головой.— Ну, разболтался, как американский попугай, а другие отдыхают… Молчи! Или хочешь, чтобы я отправил тебя в Алжир? Там трибунал не шутит с дисциплинарными, особенно с легионерами, Будда тебя побери!Мадьяр сдержался с невероятным усилием, так что все его тело вздрогнуло, как будто потрясенное электрическим током.— Ради Афзы! — проговорил он, подавив рыдание. Команда вахмистра резала воздух, как хлыстом:— Смирно! Шагом! Грудь вперед! Живо, кит вас подери! Дисциплинарные снова пустились бежать вокруг бледа, по жаре, как в раскаленной печи.Был почти полдень, и солнце посылало огненный луч за лучом. Над лагерем стояла полная тишина. Несколько финиковых пальм, прозябавших в песках, вытягивали свои совершенно неподвижные перистые листья, не давая нисколько тени.С отдаленных Атласских гор, обрисовавшихся на далеком раскаленном горизонте, не доносилось ни одного дуновения ветерка.Это было раскаленное затишье пустыни, вечно царившее в бледе. Это был ад, как справедливо говорили несчастные, осужденные искупать свою вину в глубине Нижнего Алжира.Двадцать легионеров снова начали свой отчаянный бег, не осмеливаясь протестовать. Все слишком боялись военного трибунала и ужасных наказаний адского бледа…А вахмистр, под защитой своего большого шлема, все продолжал кричать: «Прибавляй шагу!… Нагнись!… Встань!… Стой!… Вперед, номер первый!… Вперед, номер второй!… Я вас научу слушаться, клянусь брюхом тухлого кита!»Несчастные легионеры, бледные как мертвецы, с пеной у рта, с блуждающими глазами, дышали с хриплым свистом.— Видите, мосье Рибо, как эти канальи работают при мне? Вот как надо командовать, — говорил вахмистр, торжествуя. — Ну, вперед, чертовы дети! Скорей! Что, граф Сава, трудненько представить себя теперь в каком-нибудь будапештском кафе, с сигарой во рту? Мы в Африке, мой милый, и с каторжниками! Вытяни ногу!— Вахмистр, вы хотите убить его? — робко заметил сержант.— Дурак! С удовольствием отделался бы от семерых или восьмерых из этого взвода, — ответил вахмистр и прибавил, понизив голос: — А от этого мадьяра в особенности!… О! Учение еще не кончено. Сержант Рибо, прикажите привезти тачку. Хочу посмотреть, как эти легионеры строили в Мексике траншеи…Услыхав это приказание, мадьяр вздрогнул. Он понял, что начальник имел в виду именно его и хотел довести его до какого-нибудь нарушения дисциплины, которое подвело бы его прямо под военный трибунал и расстрел.— Ради Афзы, — проговорил он вторично с новым усилием воли. Бледный легионер смотрел на мадьяра со страданием и незаметно за спинами товарищей пробрался к нему.— Михай, — шепнул он ему, — не попадись в сети, которые ставят тебе. — Вспомни об арабской девушке и обещании ее отца… А в случае нужды рассчитывай на меня… Тосканцы ничего не боятся.— Спасибо, Энрике. Но что бы ни случилось, не вмешивайся: довольно и одной жертвы…Вахмистр был в это время занят скручиванием сигаретки. Затянувшись раза два, он спросил:— Кто номер первый?— Михай Чернаце.— Ну-ка посмотрим, как венгерские магнаты Магнаты — верхушка феодального класса в ряде европейских стран, особенно в Польше и Венгрии.

умеют обрабатывать свою землю и строить траншеи. Они, говорят, молодцы…По взводу пронесся ропот. Услыхав его, свирепый вахмистр разразился грубой бранью и приказал номеру первому выйти вперед. Мадьяр вышел спокойным, ровным шагом. Все глаза с тревогой устремились на него.— Что прикажете? — спросил он с новым усилием, подавив страшную ярость, бушевавшую у него в груди.— Возьми тачку и бегом вокруг бледа! Довольно отдохнул, — приказал вахмистр.Мадьяр схватил тачку и побежал кругом плаца.Тут на него посыпался град противоречивых приказаний:— Бери заступ!… Стой!… Вези тачку! Копай землю! Стой!… На колени!…. Ну, беги, как бежал мимо двух тысяч мексиканцев. Бери опять тачку…Мадьяр крепился. Казалось, он дал себе слово не попасть в сети, расставленные ему неслыханной грубостью. С сердцем, разрывавшимся от ярости, он выказывал сосредоточенное повиновение, и каждый раз, как вахмистр бросал ему новое приказание, отвечал с натянутой улыбкой:— Готово!… Если желаете, покажу, как строить траншеи и в Венгрии и в Мексике…Но бывали мгновения, когда в этом голосе как бы слышался далекий рык льва.Наконец вахмистр объявил:— Стой!… Пока отдыхаешь, можешь мне скрутить папиросу.— А! Так еще не кончено? — спросил магнат, и лицо его исказилось страшным гневом.— Нет, любезнейший граф, сегодня день рабочий. Капитан, уезжая, приказал не давать лентяйничать, а я не такой человек, чтоб ослушаться приказания начальства.— Он тебе приказал уморить нас? — грозно спросил мадьяр.— Молчи!
1 2 3 4 5