Принц и Ноэ завернулись в плащи, и де Пибрак вывел их по узенькой лестнице, выходившей к воротам на Сену.
— До вечера, — сказал он им.
Генрих и Ноэ пошли вдоль реки, и, когда они отошли на порядочное расстояние от Лувра, первый из них сказал шепотом:
— Кажется, Маликан сказал правду о принцессе Маргарите.
— Зачем же в таком случае вы хотите жениться на ней, Генрих? — спросил Ноэ.
— Потому что принцы женятся не так, как люди простые. Не для того только, чтобы иметь детей. Я только что говорил, что я начинаю увлекаться политикой.
— Это зеленый плод, Генрих. Яблоко любви слаще.
— Я от него и не отказываюсь.
— А! Вы все еще думаете о прекрасной ювелирше?
— Все еще.
— И, значит, опять забыли о письме Коризандры?
— Ноэ, мой милый, прекрасная ювелирша полюбит меня, несмотря на Коризандру.
— Неужели! Вы думаете?
— И сейчас у меня мелькнула пресмешная мысль.
— Какая?
— Заставить принцессу Маргариту, которая уверяет, что я неотесанный медведь, влюбиться в меня.
Ноэ засмеялся и произнес одно слово:
— Юность!
-- Ноэ, друг мой, когда я сделаюсь королем, я прикажу тебя повесить.
— За что, ваше высочество?
— За то, что ты злословишь королеву Наваррскую.
Ноэ замолчал, но все еще втихомолку усмехался.
Молодые люди взошли на мост Св. Михаила.
— Ах, черт возьми! — сказал Ноэ,— ночь темна, а разбойник Ренэ, вероятно, все еще сидит в Лувре.
— А тебе до этого какое дело?
— Я хочу приложиться глазком к стеклу его лавки.
— Зачем?
— Чтобы посмотреть на очаровательную Паолу.
— Ноэ, друг мой, ты, видно, захотел, чтобы нас повесили? Тебе мало того, что ты засадил проклятого флорентийца в погреб, ты хочешь еще соблазнить его дочь?
— Для того только, чтобы меня не повесили, — возразил Ноэ.
И, не дождавшись вопроса принца, он подошел к лавке. На мосту было темно, но лавка была освещена.
Прекрасная Паола сидела за конторкой, а перед нею стоял Годольфин, тщедушный юноша с мутными глазами, которого Ренэ приставил в качестве шпиона к своей дочери.
Годольфин держал в руке плащ и шляпу. Он говорил что-то Паоле, которая слушала его с полным равнодушием.
Ноэ быстро отошел в сторону.
— Отойдем, — сказал он, — он сейчас выйдет.
Молодые люди едва прошли несколько шагов, как
дверь лавки отворилась. Вышел Годольфин.
— Вы запрете лавку, Паола, — сказал он.
— Хорошо, — ответила молодая девушка.
— Я иду к портному, который обещал мне приготовить к сегодняшнему вечеру парадный кафтан вашего отца.
— Отец не поедет вечером, — сказала Паола. — Он еще не приехал и будет только завтра.
— Прекрасно! — проворчал Ноэ, услыхавший эти слова.
— Впрочем, — прибавил Годольфин, — я скоро вернусь.
— Оставайтесь сколько угодно, — насмешливо сказала молодая девушка. — Я не буду вздыхать о вас, прекрасный Годольфин.
Молодой человек вздохнул и пошел быстрыми, неровными шагами.
— Вот мой соперник, — шепотом сказал Ноэ, — не делающий мне большой чести.
Он проследил глазами за Годольфином, который исчез, дойдя до конца моста, и, пожав руку принцу, сказал:
— Генрих, заключим союз.
— Да ведь он уже заключен...
— Я буду служить вам в деле с прекрасной ювелиршей.
— Я на это рассчитываю.
— А вы оставите меня наедине с хорошенькой дочерью парфюмера. Ступайте в гостиницу, я скоро вернусь.
— Несчастный, — сказал Генрих Наваррский, — да ведь Ренэ скоро придет.
— Не беда!
— И мы уже не в провинциальной гостинице.
— Сена протекает под мостом, а в Сене можно утонуть.
Ноэ распрощался с принцем и подошел к лавке.
Паола в эту минуту отворила дверь, чтобы подышать воздухом, нисколько не думая о наставлениях ревнивца Годольфина.
Увидав направляющегося к ней человека, молодая девушка отступила назад.
Ноэ воспользовался этим и решительно вошел, раскрыв свой плащ.
Паола узнала прекрасного дворянина, который сказал ей, что знаком с ее отцом, и покраснела.
— Извините меня, сударыня, — начал он, — что я явился немного поздно, но я провинциальный дворянин и не знаю обычаев... Бр! Не правда ли, что холодно?
Ноэ тихонько притворил дверь лавки.
— Но... сударь... — сказала молодая девушка.
— Извините меня, — продолжал Ноэ, — я забыл здесь...
— Вы забыли... но что же, сударь?
— О! — произнес Ноэ, нежно смотря на молодую девушку... — То, что я забыл, вы можете вернуть мне.
И он запер дверь на задвижку.
— Я позабыл свое сердце, — докончил он.
— Милостивый государь! — сказала Паола, стараясь придать своему голосу строгий тон и еще сильнее краснея.
— Сударыня! — перебил ее молодой человек. — Быть может, никогда не удастся более застать вас одну, и я должен воспользоваться этими минутами. Я дворянин. Не бойтесь ничего.
— Однако, милостивый государь, хотя вы и дворянин...
— И я люблю вас, — прибавил он.
Молодая девушка с беспокойством взглянула на окна лавки, которые не были еще закрыты ставнями.
— О, уходите, — сказала она, — что если вернется
Годольфин или отец.
Вместо того, чтобы уйти, Ноэ упал на колени и смотрел на нее.
— Вы прекрасны! — шептал он.
— Боже мой! Боже мой! — сказала молодая девушка дрожащим голосом, — если мой отец...
И, поднимая молодого человека, добавила:
— По крайней мере, не оставайтесь тут. Вас могут увидеть с моста, идите сюда.
Она отворила дверь в комнату за лавкой, где обыкновенно проводила время. Ее уютная комнатка была меблирована с такой же роскошью, как и будуар Маргариты Французской. Она увлекла туда молодого человека и опустила занавесь, отделявшую комнату от лавки.
Ноэ опустился на колени.
Хотя Паола все еще дрожала, но сердце ее сладко замирало, когда она увидела перед собою на коленях дворянина. Наконец честолюбивая девушка поборола свой страх. Но так как она была женщиной, а женщины, даже будучи побеждены, всегда хотят казаться победительницами, то она сказала ему еще более строгим голосом:
— Знаете ли вы, что ваша дерзость переходит всякие границы?
— Я люблю вас, — повторил Ноэ.
Он взял ее руку и поднес к губам.
— Уходите! — настаивала она, не отнимая своей руки от губ Ноэ. — Уходите!
Ноэ не успел ответить. Раздался стук в дверь.
— Боже мой! — вырвалось у побледневшей Паолы.
— Паола! Годольфин! — звал чей-то голос на улице.
— Отец! — воскликнула в испуге Паола. — Если он увидит вас здесь, то убьет вас!
Она искала глазами, куда бы спрятать красивого дворянина.
— Туда... туда... — сказала она вдруг, — станьте туда... — и она указала ему рукой на дверь комнатки, служившей ей уборной.
Так как Ноэ не торопился уходить, то она втолкнула его туда и заперла дверь, сказав ему:
— Не шевелитесь! Отец убьет вас!
Потом она пошла отворить дверь грозному фавориту королевы-матери.
XI
Паола, вся дрожа, пошла отворить дверь своему отцу. Она была очень бледна, и если бы Ренэ был спокоен, как всегда, он, может быть, заметил бы необычайное волнение своей дочери.
— Ты, верно, спала, что не поспешила отпереть мне?
— Нет, я не спала, — ответила Паола, заметившая измятую одежду отца.
— Зачем же ты заперлась?
— Потому что Годольфин ушел.
— Где же шатается этот бродяга, нищий? — воскликнул флорентиец.
— Он пошел к портному.
— За моим кафтаном?
— Да, отец.
Ренэ снял плащ, бросил шляпу на стул и вошел в будуар дочери.
Сердце Паолы сильно билось, но она скоро овладела собой и в то время, как ее отец сел на стул, опустилась в кресло напротив него и как бы случайно придвинула его к двери уборной, где был спрятан Ноэ.
Ренэ произнес два или три ругательства, пробормотал несколько бессвязных слов, затем посмотрел на дочь.
— Черт возьми! — сказал. — Ты всегда разряжена как принцесса. Скажи, пожалуйста, к чему эти бархатные платья, корсажи, вышитые золотом, серебряный гребень в волосах? Неужели необходимо так наряжаться только для того, чтобы продавать духи и косметику?
— Неужели, отец, — возразила на это Паола, подняв голову и твердо выдержав взгляд отца, — вы предпочли бы, чтобы я одевалась как нищая?
— Нет, не как нищая, но сообразно твоему общественному положению.
— Я ваша же дочь.
— А я кто такой? Парфюмер и больше ничего.
— Весь Париж знает, что вы любимец королевы. Ренэ пожал плечами.
— Что же из этого следует? — спросил он.
— Что вы входите к ней во всякое время, — продолжала Паола.
— Я бываю у королевы как ее парфюмер.
— И ее поверенный, отец. Неужели вы хотите, чтобы парижские мещане и дворяне, которые проходят мимо...
При слове «дворяне» флорентиец вскочил со стула.
— Что ты говоришь о дворянах? — крикнул он. — Дворянам нет до тебя никакого дела.
— Однако вы сами причисляете себя к этому сословию, — заметила твердо Паола.
— Ну, так что же из этого?
— И притом, — продолжала молодая девушка, — вы сами знаете, что вы богаты, отец, очень богаты, почти так же богаты, как король.
— Молчи, несчастная!
— Вместо того, чтобы держать лавку, как людям, которым надо зарабатывать средства к жизни, отчего бы нам не купить отель, отчего бы не держать слуг, отчего бы не выдать меня замуж за вельможу?
— Господи Иисусе! — воскликнул Ренэ. — Да ты, кажется, хочешь убить отца, несчастная!
Слова эти, вырвавшиеся у Ренэ, сильно изумили Пао-лу. Она посмотрела на флорентийца, стараясь понять их смысл, но не могла.
По-видимому, Ренэ заметил, что он зашел слишком далеко и что его грубое обращение не победит упорства его дочери. Он сразу изменил тон.
— Извини меня, — сказал он, взяв руку дочери, — я похож на жестокого отца, жертвующего своим ребенком. Однако...
И этот человек, в груди которого билось сердце тигра, на минуту почувствовал себя взволнованным. Он посмотрел на Паолу, и глаза его наполнились слезами.
— Однако, — продолжал он, — Бог свидетель, что мне хотелось бы видеть тебя замужем за вельможей, который дал бы тебе старое, благородное имя взамен денег, которые я дам за тобою в приданое. И вместо того, чтобы видеть тебя сидящей за этим противным прилавком, я хотел бы увидеть тебя в роскошных покоях, среди целой армии слуг, одетую в шелк и дорогие кружева. Ты прекрасна, Паола, а я богат и во всем мире люблю только одну тебя, но...
— Почему же вы этого не делаете, отец?
— Потому что в тот день, когда это случится, — мрачно сказал Ренэ, — я умру.
— О небо! Что вы сказали?
Флорентиец посадил дочь к себе на колени и продолжал:
— Слушай, Паола, ты, быть может, не веришь во влияние звезд?
Паола улыбнулась.
— О, нет! — сказала она.
— А предсказаниям цыган?
— Еще меньше.
— А будущему, которое узнают посредством чар, напитков и других сверхъестественных способов?
— Я христианка, — ответила Паола.
— Я тоже христианин, — сказал Ренэ, — но я этому верю, потому что это действительно существует.
В словах флорентийца слышалось такое убеждение, что молодая девушка вздохнула, но не осмелилась противоречить ему.
Ренэ продолжал:
— В детстве я был простым мальчиком, нищим, был на побегушках и таскал свертки и чемоданы путешественников во Флоренции за пару паоли. Я ночевал под портиками дворцов, ел жалкую пищу и пил воду из Арно, черпая ее рукою. Однажды старая цыганка, ворожившая на углу улицы, которой я протянул руку, взглянула на ее линии, и я увидел, как она вздрогнула. Потом она посмотрела на небо, которое в это время было покрыто тучами, а затем на мое лицо.
— Что ты мне предскажешь, старая колдунья? — спросил я ее. В то время я также ничему не верил, как и ты, дочь моя.
Она отвела меня в сторону и сказала:
— Тебя ожидает блестящая будущность. Золота у тебя будет больше, чем у принца. Ты сделаешься любимцем одной из самых могущественных государынь. Все будут дрожать пред тобою, потому что власть твоя будет неограничена.
— А буду ли я счастлив? — спросил я ее.
Она закрыла глаза, точно хотела прочесть внутри самой себя.
— Я вижу тебя много лет спустя в большом городе, к северу. Там-то ты и будешь могуществен. Ты в одно и то же время купец и знатный вельможа.
— И я буду счастлив?
— До тех пор, пока...
— Кто сделается причиной моего несчастья?
— Женщина. И эта женщина — твоя дочь. Она сделается причиной твоей смерти в тот день, когда ты перестанешь быть купцом, а она выйдет замуж за дворянина.
— Видишь, — мрачно прибавил Ренэ, — я держу лавку только потому, что не хочу умереть, и потому же... ты никогда не выйдешь за дворянина.
— Но цыганка, быть может, ошиблась, отец? — сказала Паола.
— Нет, потому что все, что она мне предсказала, сбылось в точности.
Паола опустила голову, и слеза скатилась с ее длинных ресниц к ней на руку.
— Понимаешь теперь, — продолжал парфюмер, — почему я настаиваю, чтобы ты оставалась здесь и приставил Годольфина стеречь тебя.
— О, я ненавижу Годольфина! — воскликнула Паола.
— Я также, — прошептал Ренэ, — но я прочел в небесных светилах, что если Годольфин умрет, то я лишусь своего могущества.
— Боже мой, Боже мой! — с отчаянием воскликнула Паола.
Она понимала, что суеверие ее отца было непреодолимым препятствием.
— Полно! — сказал парфюмер прежним грубым и ворчливым голосом. — Вместо того, чтобы плакать, глупенькая, помолись и ложись спать. А я натяну свой парадный кафтан и отправлюсь в Лувр.
Ренэ встал и поднялся по витой лестнице, которая вела на второй этаж, где помещалась его комната. Он пошел одеваться.
Быстрее молнии Паола подбежала к двери уборной и хотела уже отворить ее, чтобы выпустить Ноэ, как в наружную дверь лавки постучался Годольфин и крикнул:
— Это я, Паола!
— Боже мой!—прошептала молодая девушка.— Я пропала!
Она отворила дверь Годольфину. Странный приказчик парфюмера Ренэ принес полукафтан.
— Отец наверху, — сказала ему молодая девушка. — Снеси кафтан туда.
Но точно нарочно все сложилось таким образом, чтобы подолее удержать Ноэ в засаде: Ренэ сошел вниз.
— Дай кафтан, — сказал он, — запри ставни в лавке и ложись спать. На колокольне Сен-Жермен л'Оксеруа уже пробило десять часов.
Ренэ надел новый кафтан, прицепил шпагу, взял шляпу, плащ и вышел, поцеловав дочь на прощание в лоб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26