Теперь, когда азартные игры запретили, театралы были вынуждены развлекать себя нардами.
В сезон люди из общества посещали театр четыре-пять раз в неделю. И поскольку театр для многих становился практически вторым домом, то и обстановка там была соответствующая: огромные ложи обставляли мебелью, как домашние гостиные, да и использовали их в тех же целях. Из некоторых лож сцены было почти не видно.
Во время спектаклей зрители ели, пили и разговаривали. Они играли в карты, флиртовали и соблазняли. Слуги сновали взад-вперед. Для большинства зрителей опера или пьеса составляли лишь своеобразный цветовой и музыкальный фон.
Однако в некоторых важных моментах спектакля – это, например, могло быть начало знаменитой арии – аудитория замолкала и принималась слушать.
Правда, когда Джеймс вошел в ложу Франчески Боннард, подобной тишины не было. Актеры на сцене визжали и мычали, издавали другие звуки, но никто не обращал на них ни малейшего внимания.
Впрочем, и на Джеймса никто даже не взглянул. Он ничем не отличался от других слуг, облаченных в ливреи и парики, которые то и дело вносили в ложи то еду, то вино, то чью-нибудь шаль. Играть роль слуги оказалось совершенно не сложно. Те, кому они прислуживали, совсем не замечали их. Он мог бы перерезать горло кронпринцу Джилении на глазах у десятков свидетелей, и позднее ни один из них не смог бы узнать в нем убийцу. Ни один не вспомнил бы, какая на нем была ливрея, какой парик.
Джеймс был уверен в этом: уже пару раз в подобных условиях ему доводилось именно таким образом избавлять человечество от редкостной мрази.
Лоренцо тут, конечно, ни к чему. Правда, учитывая репутацию леди, можно было ожидать, что мужчина – или несколько мужчин – будет мешать ему, однако Джеймс предпочитал, чтобы «препятствие» было молодым и не слишком умным. Французский граф Маньи, имевший преимущество в виде возраста и опыта (что включало в себя способность не терять голову, причем в годы Террора – в буквальном смысле), мог представлять собой более серьезного противника.
Внимание Джеймса переключилось со златовласого мальчика на сидевшую возле него Франческу. Они занимали места в передней части ложи, причем Лоренцо был удостоен чести сидеть справа от нее. Он повернулся боком, чтобы с обожанием взирать на свою богиню. Она смотрела на сцену и делала вид, что не замечает его восхищения.
Со своего места Джеймс мог видеть ее только сзади, точнее, ее точеную шею и плечи. Цвет ее волос, уложенных в художественном беспорядке, был насыщенно-каштановым. Когда на них падал свет, на отдельных прядях вспыхивали красноватые отблески. Несколько кудряшек выбились из прически, что придавало ее облику легкую небрежность. Однако вид у нее был не такой, будто она только что встала с постели, – скорее, казалось, что она лишь недавно высвободилась из объятий любовника.
Потрясающая женщина!
И такая манящая! Даже Джеймс, искушенный в любовных делах, ощутил волнующее тепло внизу живота; его взгляд оказался прикованным к ней, а в голове начался хаос.
Да уж, должно быть, мужчины действительно сходят по ней с ума, подумал Джеймс, прикидывая, сколько она может стоить.
Его взор опустился ниже.
Ее длинную стройную шею украшало ожерелье из сапфиров и бриллиантов. Капельки таких же камней свешивались из ее изящных ушей, походивших на маленькие морские раковины. Пока Лоренцо шептал что-то ей на ухо, она позволила шали соскользнуть с плеч.
Джеймс замер.
У ее платья практически не было спинки! Должно быть, специально для него ей сшили корсет.
Теперь Джеймс видел ее плечи. На правом темнела родинка нелепой формы.
Джеймс огромным усилием воли вернул глаза в глазницы, а язык – в рот.
Да уж, фантастическая женщина, причем очень смелая, в этом можно не сомневаться. Кое-кто считал, что она достойна всех этих драгоценных камней, а это уже говорило о чем-то. Джеймс не был уверен в том, что когда-либо ему доводилось видеть такие роскошные сапфиры, а он видывал – точнее, воровал – целые горы драгоценностей. По цене они явно превосходили те изумруды, которые он много месяцев назад забрал у Марты Фейзи.
Джеймс с бутылкой в руке шагнул вперед, чтобы наполнить их бокалы.
Лоренцо, наклонившийся к ней так близко, что его золотистые кудри, казалось, вот-вот спутаются с ее каштановыми локонами, замер на мгновение, а затем нахмурился, слегка откинув голову. Вынув лорнет, он стал внимательно рассматривать ее обнаженное плечо.
– Но это же змея, – промолвил он.
Змея?!
Пораженный его словами, Джеймс тоже наклонился, чтобы рассмотреть ее плечо получше. Принц прав. На плече у нее не родинка, а татуировка!
– Да как ты смеешь так глазеть на леди?! – внезапно вскричал Лоренцо. – Нахал! Наглец! Опусти глаза! И впредь смотри, прежде чем…
– Упс! – тихо проговорил Джеймс. И, наклонив бутылку, он забрызгал панталоны принца вином.
Лоренцо ошеломленно наблюдал за тем, как по застежке его панталон на причинном месте расползается темное пятно.
– Прошу прощения, прошу прощения, – забормотал по-итальянски Джеймс, прикидываясь виноватым. – Я такой неловкий, ваше высочество. – Сорвав с руки полотенце, он стал неуклюже и весьма грубо тереть пятно.
Боннард не сводила глаз со сцены, но ее плечи едва заметно затряслись. Откуда-то слева, где сидела еще одна дама, Джеймс услышал сдавленный смешок. Не взглянув туда, он продолжал яростно вытирать пятно.
Наконец покрасневший как помидор принц оттолкнул его руку:
– Хватит! Довольно! Убирайся! Оттар! Где мой слуга? Оттар! – закричал он.
В это мгновение несколько сотен голов одновременно повернулись к ним, и несколько сотен голосов возмущенно прошипели:
– Ш-ш-ш!
Вот-вот должна была начаться ария Нинетты.
– Прошу прощения, извините, – шептал Джеймс на итальянском. – Я такой неловкий, такой неуклюжий. – Продолжая извиняться, он попятился назад, всем видом выказывая готовность повиноваться и страх.
Франческа Боннард наконец повернулась и посмотрела Джеймсу в лицо.
Он должен был подготовиться к этому. Должен был действовать инстинктивно, но почему-то у него не получилось. Он опоздал на одно мгновение. Ее взгляд застал его врасплох, он оцепенел.
Изида! Лорд Байрон назвал ее именем этой египетской богини. Только теперь Джеймс понял почему: странные продолговатые глаза удивительного зеленого цвета… красиво очерченный рот… точеные линии носа, скул и подбородка.
Джеймс тотчас ощутил безграничное обаяние ее женского естества, словно получил солнечный удар. Его охватил жар – сверху донизу, снизу доверху, причем с такой быстротой, что он был поражен.
Все это длилось не больше мгновения – в конце концов, он опытен в делах любви. Джеймс наконец сумел оторвать от нее взгляд. И все же он осознавал – со злостью, с недовольством, – что сделал это слишком медленно.
Джеймс понимал – и тоже был этим недоволен, – что она выбила его из колеи.
Одним взглядом, простым взглядом!
Который она еще не оторвала от него.
Она смотрела на него снизу вверх. Или сверху вниз – он даже не понимал. А потом она наконец отвернулась, ее глаза вновь устремились на сцену.
Но за мгновение до того, как она повернула голову, Джеймс заметил, что на ее лице появилась озорная улыбка.
Глава 2
И день-деньской снует бесшумный рой,
И в час ночной его бы вы застали.
То под Риальто пролетят стрелой,
То отразятся в медленном канале,
То ждут разъезда сумрачной толпой,
И часто смех под обликом печали.
Как в тех каретах скорбных, утаен,
В которых гости едут с похорон.
Лорд Байрон, «Беппо»
Две женщины смеялись, как школьницы, пока их гондола пробиралась сквозь скопление других лодок, заполненных разряженными в меха дамами, у задней двери театра «Ла Фениче».
– О-ох! – простонала Джульетта. – А ты заметила, какое лицо было у Лоренцо, когда он вернулся в ложу и увидел, что его место занято русским графом? Он был похож на маленького мальчика с милыми светлыми кудряшками. Ха-ха-ха! Он так и замер на месте, разинув рот! – Она изобразила изумленного принца с открытым ртом. – Бедный мальчик! Он был так расстроен.
– Да уж, именно мальчик, – кивнула Франческа. – На щенка похож. Не уверена, что у меня хватит терпения возиться с ним.
– Но молодые мужчины просто переполнены энергией, – заметила Джульетта. – Правда, они часто бывают чересчур неуклюжи.
– А еще они слишком торопятся, – добавила Франческа. – Не понимают, что нужно женщине. Но все равно он очень мил.
– Да к тому же – принц, – проговорила Джульетта. – И у него огромное состояние и щедрая натура.
– Да, это был бы удачный ход, – согласилась Франческа.
– И ты все еще раздумываешь, – посетовала Джульетта. – Или ты медлишь из-за графа Маньи?
– Вовсе нет, – возразила Франческа.
– Так ты все еще на него сердишься?
– Я покончила с мужчинами, которые указывают мне, что делать, – промолвила Франческа. – А он к тому же имел наглость советовать мне, как выбирать любовников. Он даже возражал против маркиза.
– Беллачи? – удивилась Джульетта. – А что в нем ему не нравится? Когда я вспоминаю, каким количеством бриллиантов он тебя осыпал, мне даже не верится, что ты могла оставить его.
– Полутора лет общения с одним мужчиной вполне достаточно, – сказала Франческа.
Чем дольше длится связь, тем больше опасность привязаться к человеку надолго. Она больше никогда себе этого не позволит.
– Надеюсь, ты не скучаешь по нему? По этому красавчику маркизу? – улыбнулась Джульетта.
– Когда мужчины уходят, я всегда радуюсь этому, – заявила Франческа. Это утверждение касалось и тех двух мужчин в ее жизни, которых она по-настоящему любила: отца и мужа. – Да, я признаю, что Лоренцо не хватает их находчивости и выдержки. Если бы слуга пролил вино на Беллачи, например, он непременно сделал бы какое-нибудь язвительное замечание. А Лоренцо лишь смутился и промолчал.
– Он смутился, потому что это произошло у тебя на глазах, – заметила Джульетта. – Мне было его жаль, хотя я едва сдерживала смех. А как искусно слуга пролил вино! Честно говоря, я подумала, что он сделал это нарочно.
– У меня сложилось такое же впечатление, – кивнула Франческа. – Кстати, ты не знаешь, чей это был слуга?
– Понятия не имею, – пожала плечами Джульетта. – А ты успела заметить, какая у него осанка? Боже правый! – Несмотря на то что после дождливого дня ночь была прохладной, она принялась обмахиваться веером. – А ноги?
– Да… – согласилась Франческа. – Я заметила.
Да уж, она успела разглядеть, что слуга был просто великолепно сложен. Франческа разглядела и широкие плечи, и длинные мускулистые ноги, обтянутые ливрейными бриджами и чулками. А еще она увидела, как он двигается – изящно и грациозно, как кошка. В тот момент Франческа еще сказала себе: «В его фигуре нет ни одного изъяна». Будь у нее возможность, она увидела бы куда больше. Но такой возможности ей так и не представилось.
– Жаль, я так и не увидела его лица, – сказала она. – Ложи ведь ярко не освещают.
– Нет-нет, этого никогда не делают, – проговорила Джульетта. – В ложах должен царить полумрак, там сгущаются тени, чтобы распалять чувственность, чтобы можно было обмениваться двусмысленными фразами, соблазнять, отпускать… м-м-м… фривольные шутки. Жаль, что он больше не вернулся, а то мы смогли бы получше рассмотреть его. Кстати, я предпочла бы изучать его не глазами, а руками. И скорее всего еще ртом.
– А если бы он оказался уродом, ты могла бы прикрыть его лицо полотенцем, – улыбнулась Франческа. – Хотя уродлив он или нет – не важно. Жаль, что он не вернулся. Думаю, его ждал бы самый теплый прием.
– И почему только аристократы обычно так не выглядят? – спросила Джульетта.
– Потому что им не приходится нагружать свои мышцы физической работой, – сказала Франческа.
– Я бы позволила ему накачивать свои мышцы, тренируясь на мне, – промурлыкала Джульетта. – Знаешь, для того, чтобы его тело оставалось твердым и упругим.
Франческа представила себе, как мускулистое тело слуги переплетается с ее телом в пароксизме страсти. Ее охватил жар.
– Ты просто сама доброта, – сказала она, обмахиваясь веером. – У тебя такое чуткое сердце, полное сочувствия к близкому, что тебе бы монашкой стать.
– Да, это было бы неплохо, – согласилась Джульетта, делая вид, что не замечает сарказма в голосе подруги, – только у меня появилось бы слишком много обязанностей. К тому же долго молиться я не смогу – это плохо повлияет на мои колени. Нет-нет, это мне не подходит. Я рождена для того, чтобы стать шлюхой.
– Я тоже, – кивнула Франческа. Решительно отогнав от себя мысли о чрезмерно привлекательных слугах, она взмахнула рукой. – Ты только посмотри на меня. Не будь я шлюхой, я бы не оказалась здесь, не веселилась бы сейчас в компании своей лучшей подруги.
После полуночи, когда в театрах заканчивались спектакли и начинались вечеринки, отражение огней сотен гондол плясало на водной глади каналов, а в окнах дворцов зажигались свечи. Здесь не было слышно ни цокота копыт, ни шума колес, ни окриков возниц, и тишину нарушали лишь приглушенные голоса. Голоса то приближались, становясь громче, то удалялись, уносимые течением. Стоило закрыть глаза, и казалось, что находишься в большой гостиной.
Хотя нет, тут гораздо лучше, чем в гостиной, подумала Франческа. Не надо притворяться, не надо делать вид, что участвуешь в скучной светской беседе. Можно спокойно скользить по водной поверхности в гондоле, откинувшись на подушки, и в безоблачную ночь вроде этой спокойно наблюдать за звездами. Можно было, как она, слушать отдаленное пение и мучительные рыдания скрипки. Подумать только: даже оживленная, Венеция казалась куда более спокойным городом, чем многие другие.
Какой-то черный силуэт внезапно появился из тени, прыгнул в гондолу и очутился у ног Уливы, гондольера, стоявшего на носу лодки.
Это произошло так неожиданно, что перепуганная Франческа даже не успела закричать. Улива отреагировал быстрее. Но как только он и Думини, гондольер, стоявший на корме, прекратили грести, готовясь дать отпор незваному гостю, раздался его сдавленный крик:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39