https://wodolei.ru/catalog/dushevie_ugly/dushevye-ograzhdeniya/
Затем он взглянул на Деллу, и в его глазах появилась циничная улыбка. – Я заметил, что вы выбрали песню, в которой героиня уверяет Джованни, будто совершенно не любит его. Лично я предпочитаю другую песню из этой оперетты.И он заиграл другую мелодию. «Ti amo». «Я люблю тебя!»Делла тут же повернулась к капитану и положила свою слегка дрожащую руку на его обшитый галуном обшлаг.– Я уверена, что вам понравится песня, которую я выбрала. В этой оперетте говорится О мужчине по имени Джованни, который из-за карточного долга становится опекуном юной девушки из монастыря. Она пытается изменить его, а он хочет убедить ее в том, что девушка должна думать только о любви. В этой песне – будет лучше, если я спою ее на итальянском, – она говорит, что знает о всех его увлечениях и что ей все равно, пусть даже все женщины Рима полюбят его. Мне очень нравится эта песня, поэтому я надеюсь, что мой голос не подведет меня.– Я совершенно уверен, мисс Нив, что вы поете так же, как и выглядите, – как ангел. – Со старомодной галантностью капитан поцеловал ей руку и затем, властно нахмурившись, повернулся к остальным гостям: – Я знаю, что коктейли устраиваются, чтобы вволю поболтать, но я решил внести приятное разнообразие в распорядок вечера. Я представляю вам мисс Деллу Нив, за роялем аккомпанирует граф Николас ди Фиори Франквила.Раздались аплодисменты, и все расселись по банкеткам и барным стульям. Делла обвела взглядом комнату и увидела, что Камилла рассматривает ее со своего высокого стула, а разрез на ее темно-золотом платье обнажает стройные ноги, затянутые в тончайший шелк. На мгновение Делла задумалась, нет ли между Ником и привлекательной разведенной романа. Она ни на секунду не сомневалась, что Ник – превосходный любовник… пока он увлечен и пока удовольствие помогает сдерживать боль.Девушка повернулась к Нику и улыбнулась ему веселой и ослепительной сценической улыбкой. Она увидела, как его глаза спрятались за завесой ресниц.– Avanti, maestro Итак, маэстро (ит.)
, – сказала она. – Начнем?Его худые руки опустились на клавиши так уверенно, как будто он наизусть знал эту мелодию. «Почему бы и нет?» – думала Делла, ожидая своего вступления. Его учили играть еще мальчиком, и она представляла, как он сидит за роялем одинокими ночами в своей нью-йоркской квартире, играя все, что приходит ему на память, и постепенно приближая страшные воспоминания, пока с грохотом не захлопывается крышка рояля, и он вновь устремляется на поиски карнавала.Подошел ее черед, и, так как Делла в это время думала о Нике, а не о себе, она начала петь не задумываясь. Ее голос вновь мог подниматься в вышину пронзительной мелодии, которую она так любила. Ее сердце окрепло, и, казалось, сама душа поет вместе с ее вновь обретенным голосом. Среди слушателей больше не слышно было ни шепота, ни звона бокалов. Ее голос околдовал всех; Делла понимала, что она поет так, как давно мечтала петь, словно для нее были важны только чувства, а вовсе не техника. Она знала, что слишком вольно обращается с мелодией, но Ник следовал за ней, поддерживая ее находки; все кончилось тем, что она незаметно присела рядом с ним на скамеечке, позволяя ему увлечь ее в «Ti amo» и другие песни, наполненные очарованием любви. Она уже не могла остановиться. Быстро повернув голову, она поймала на себе дружелюбный взгляд Ника, и на мгновение ей показалось, что ее сердце готово растаять.Нет! Невозможно! Запрещено! Она в панике повернулась к залу, пытаясь песнями высвободить свое сердце из позолоченной клетки, которая незримо замкнулась вокруг нее.Как только кончалась одна песня, кто-нибудь заказывал другую, и они с Ником оправдывали все ожидания. У Деллы возникло волшебное чувство единства с людьми, для которых она пела.Позже, уже в своей каюте, вспоминая этот концерт, Делла подумала, что это был один из самых удачных моментов в ее карьере. Как и всегда после выступления, она чувствовала себя взвинченной, неспокойной и ей совершенно не хотелось спать. Если бы она находилась дома, то Роуз, ее горничная, настояла бы на том, чтобы она выпила «Хорлике» и приняла снотворное, но сейчас она была далеко от Англии. Корабль все еще качало, несмотря на стабилизаторы, и дождь стучал по палубам. Над морем сверкали молнии, притягивая Деллу к себе, подобно магниту, так что ей стало невозможно оставаться в запертом помещении.Делла еще не сняла платье, и, выхватив из шкафа плащ, набросила его на плечи и опустила капюшон на лицо, словно монахиня.Коридор рядом с ее каютой был безлюдным, и Делле показалось, что весь этот огромный корабль принадлежит лишь ей одной. Она решила направиться в комнату для отдыха, расположенную на верхней палубе. Ее окна выходили прямо на воду, и в ней Делла могла любоваться штормом, не подвергаясь опасности быть смытой с палубы. Она поднялась на лифте на палубу и постаралась не слишком промокнуть, преодолевая несколько ярдов до комнаты отдыха.Делла чувствовала себя возбужденной, как крадущийся кот. Отбросив в сторону плащ, она присела на сиденье около окна, обитое алой кожей, и стала смотреть на море, каждую минуту освещавшееся вспышками молний. Молнии отливали сталью, но как только они касались воды, то тут же приобретали голубоватый оттенок.Делла позволила своим мыслям унестись далеко в прошлое, в ту грозовую ночь, когда она сидела в спальне странного дома и слезы печали и тоски текли по ее лицу, словно дождь, беспрерывно льющийся по оконному стеклу.Он сказал ей, что они умерли. У него были густые блестящие волосы и серые глаза. Он немного пугал ее, хотя она чувствовала, что сердце у него доброе. Он сказал, что этот большой дом – теперь ее дом, а эта комната с белыми коврами и кроватью, покрытой голубым атласным покрывалом, принадлежит ей, так что она может заполнить ее игрушками и книгами.– Вы что, мой приемный отец? – спросила она. Он странно посмотрел на нее и поправил не твердым голосом:– Я твой опекун, дитя. С этого момента я буду заботиться о твоем здоровье, твоем образовании, и ты должна относиться ко мне скорее как к другу, чем как к отцу. Я не женат, видишь ли. Я холостяк.И с тех пор она ни разу не давала ему понять, что она более уютно чувствовала бы себя в его доме, если бы он позволил ей считать его приемным отцом, а не опекуном. Само слово «опекать» в ее детском воображении приобрело смысл «защищать, охранять», а большой дом был наполнен предметами, которые ребенку было бы лучше не трогать. Мебель так блестела полировкой, что она все время держала руки в карманах, чтобы не оставить следы на ее поверхности. Ковры были такими мягкими и светлыми, что она предпочитала обходить их по паркету, когда возвращалась с крытой террасы, где она играла во время дождя.А рояли! Два рояля! Необыкновенной красоты кремовый с золотом в гостиной и величественный черный в музыкальной комнате, на котором его знаменитый еврейский друг часто наигрывал печальные, навязчивые мелодии. Такие печальные, что ей приходилось убегать в оранжерею. Только там, среди резервуаров с водой, цветочных горшков и ваз, она могла оставаться одна, вдалеке от пристальных взглядов бдительных слуг. Здесь она могла играть без опасения разбить что-нибудь ценное.Именно в такую ночь, когда тьму разрывали вспышки молний, а в небе – там, где, как ее уверяли, находился рай, – раздавались раскаты грома, она свернулась на подоконнике своей веджвудской спальни, и мистер Грэхем тихо вошел в ее комнату и присел рядом с ней. Он обнял ее и прижал ее заплаканное лицо к своей крахмальной белоснежной рубашке.– Завтра, – пробормотал он, – дождя не будет. Нам обещали, что этот приступ плохого нрава святого Свитина скоро закончится. Завтра слез не будет, не так ли? Постарайся быть счастливой, ведь я так счастлив, что ты здесь, со мной, в этом одиноком доме.– Я постараюсь, мистер Грэхем. – Она икала у него на груди, чувствуя себя ужасно оттого, что ее заплаканное лицо оставляет следы на его красивой рубашке.– Ты должна называть меня Марш. – Он отбросил ее взъерошенные волосы со лба и стал изучать ее лицо при свете молний. – С сегодняшнего дня я буду звать тебя Делла.– Делла? – произнес рядом с ней мужской голос.Она с испугом очнулась от воспоминаний. Молнии, казалось, отражались в ее широко раскрытых глазах, когда она взглянула на Ника. Впрочем, Деллу не удивило его появление, как будто ее воспоминания подготовили ее к этой встрече, ведь среди дождя обязательно должен появиться мужчина в смокинге и нарядной рубашке, чтобы сообщить что-то важное, что окажет огромное влияние на ее дальнейшую жизнь.– Что вы здесь делаете в такой час? – Он подошел к ней еще ближе своей бесшумной походкой. В его глазах был тревожный охотничий блеск, словно он привык бродить по ночам в поисках жертвы.– Я могу задать вам тот же вопрос, Ник.– Я играл в карты в курительной комнате. Игра только что закончилась, и мне захотелось покурить в одиночестве перед сном.– Курите, Ник. Я постараюсь вам не мешать, буду сидеть тихо, как мышка.– Вы не похожи на мышку, mia. – Молния озарила его улыбку. – Больше похожи на соловья, я полагаю. Мы разошлись после нашего концерта, но я хотел сказать, что никогда не слышал, чтобы вы так хорошо пели. Морской воздух творит чудеса с вашим голосом.– Благодарю вас, Ник. – Делла откинулась на своем сиденье и ощутила странную свободу от всех тревог. Она молча смотрела, как Ник садится на ближайший стул и вынимает из кармана кожаный портсигар с тонкими темными сигарами. – Ник, – сказала она, перебирая пальцами шелковый носовой платочек, – я и не думала, что вы слышали мое пение раньше. Вы никогда не упоминали об этом.– Существует много такого, о чем я не упоминаю. – Он лениво цедил слова, выпуская в воздух ароматный дым сигары. – Я поселился в Америке и время от времени езжу в Сан-Франциско, так что, разумеется, хожу в театр послушать итальянскую оперу. Я слышал, как вы пели Мими, и восхищался вашей техникой, но сегодня, Долли Нив, вы пели своим сердцем. Я рад, что не пропустил этот случай, особенно если учесть, что завтра я покидаю «Звезду» и мы больше никогда не увидим друг друга.Делла и раньше предполагала, что судьба приготовит соответствующие декорации для драматического объяснения с Ником, но она не думала, что это будет так ошеломляюще и что ее сердце будет готово выпрыгнуть из груди. Она с трудом смогла удержать протестующий возглас. Никогда больше не увидеть этого человека, приводящего ее в ярость, чарующего и жестокого, каким мог быть только он один!Внезапно раздался треск разрываемого шелка, и Делла в удивлении посмотрела на две половинки своего носового платка.– Я рад, что вы не так уж ненавидите меня, – протянул Ник. – Ведь поступки более красноречивы, нежели слова. Я говорил с капитаном и решил не продолжать далее круиз – для меня будет лучше, как сказала бабушка, вернуться к моим итальянским корням. Я хотел оторваться от них, и эта боль навсегда останется со мной, если я и дальше буду пытаться осесть где-нибудь в ином месте, кроме собственной страны. Завтра корабль причалит к Неаполю, и я снова буду дома. Ведь наш дом там, где наше сердце. Я уверен, что вы согласитесь со мной.Как только Ник перестал говорить, его взгляд остановился на разорванном платке, который сжимала рука с кольцом на пальце.– Вы правы, что возвращаетесь в Италию. – Делла постаралась, чтобы ее голос звучал ровно и рассудительно. – Мне будет недоставать вас до конца путешествия, Ник. Наши споры так бодрили меня, а о Венеции у меня останутся незабываемые впечатления.– Если вам понравилось осматривать Венецию в моем обществе, тогда позвольте мне показать вам завтра Южную Италию и оркестр из тысячи цикад, которые заставляют оживать и трепетать ее теплые холмы. Я могу нанять машину, и мы увидим Амаль-фи, Сорренто и Салерно. Я знаю эти места так, как знают их только итальянцы. Я смогу доставить вас назад на корабль к полуночному отплытию.Каждое его слово было для Деллы крошечным спасательным кругом, брошенным в пучину отчаяния. Еще один день, двенадцать часов, долгие, как целая жизнь, а потом «Звезда» оставит его в Италии и отплывет вместе с Деллой к другим портам. Ей оставалось только ухватиться за то, что он предложил, хотя она и знала, что спасение может обернуться для нее гибелью.– Почему бы и нет? – весело промолвила Делла. – Я всегда хотела посмотреть Неаполь. Скажите мне, Ник, почему поэты говорят «увидеть Неаполь и умереть»?– Поэты всегда преувеличивают, и на самом деле ничто не умирает. Цветок возвращается в землю, а места, которые мы увидели, и встреченные нами люди радуют наши сердца воспоминаниями.– Сегодня, синьор, вы так глубокомысленны.– Сегодня, синьорина, я итальянец. – Он потушил сигару и потянулся за ее плащом. – Пойдемте, я провожу вас в каюту. Вы должны хорошо выспаться, чтобы завтра быть в хорошей форме.Делла поднялась и позволила ему закутать ее в бархатный плащ. Стоя рядом с ней, он казался еще выше, и она не осмелилась заглянуть ему в лицо, боясь увидеть на нем очередную маску. Они никогда не были так близки друг к другу и в то же врем так далеки.– Вам должен понравиться Сорренто, – сказал Ник, когда они шли по залитой дождем палубе. Холодный, освеженный штормом бриз дул на них с моря, которое все еще вздымалось, словно грудь после бурных рыданий. Когда они подошли к лестнице, по обоюдному согласию миновав лифт, они оба оглянулись назад на мгновение, как будто их посетила одна и та же мысль, что больше они не будут прогуливаться по палубе, яростно споря друг с другом.Они начали спускаться по лестнице, но вдруг корабль качнуло, и Делла бы упала, если бы Ник не подхватил ее. Он твердо прижал ее к себе, и на его лицо упал свет настенной лампы. Делла увидела перед собой человека, который мог бы быть самым необыкновенным мужчиной на свете, если бы судьба не разрушила его мечты и не лишила его способности к нежности. У дверей каюты они расстались.– Увидимся завтра. – Он неожиданно формально, на итальянский манер, поклонился ей, сдвинув каблуки с легким щелчком. – Buona notte Спокойной ночи (ит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
, – сказала она. – Начнем?Его худые руки опустились на клавиши так уверенно, как будто он наизусть знал эту мелодию. «Почему бы и нет?» – думала Делла, ожидая своего вступления. Его учили играть еще мальчиком, и она представляла, как он сидит за роялем одинокими ночами в своей нью-йоркской квартире, играя все, что приходит ему на память, и постепенно приближая страшные воспоминания, пока с грохотом не захлопывается крышка рояля, и он вновь устремляется на поиски карнавала.Подошел ее черед, и, так как Делла в это время думала о Нике, а не о себе, она начала петь не задумываясь. Ее голос вновь мог подниматься в вышину пронзительной мелодии, которую она так любила. Ее сердце окрепло, и, казалось, сама душа поет вместе с ее вновь обретенным голосом. Среди слушателей больше не слышно было ни шепота, ни звона бокалов. Ее голос околдовал всех; Делла понимала, что она поет так, как давно мечтала петь, словно для нее были важны только чувства, а вовсе не техника. Она знала, что слишком вольно обращается с мелодией, но Ник следовал за ней, поддерживая ее находки; все кончилось тем, что она незаметно присела рядом с ним на скамеечке, позволяя ему увлечь ее в «Ti amo» и другие песни, наполненные очарованием любви. Она уже не могла остановиться. Быстро повернув голову, она поймала на себе дружелюбный взгляд Ника, и на мгновение ей показалось, что ее сердце готово растаять.Нет! Невозможно! Запрещено! Она в панике повернулась к залу, пытаясь песнями высвободить свое сердце из позолоченной клетки, которая незримо замкнулась вокруг нее.Как только кончалась одна песня, кто-нибудь заказывал другую, и они с Ником оправдывали все ожидания. У Деллы возникло волшебное чувство единства с людьми, для которых она пела.Позже, уже в своей каюте, вспоминая этот концерт, Делла подумала, что это был один из самых удачных моментов в ее карьере. Как и всегда после выступления, она чувствовала себя взвинченной, неспокойной и ей совершенно не хотелось спать. Если бы она находилась дома, то Роуз, ее горничная, настояла бы на том, чтобы она выпила «Хорлике» и приняла снотворное, но сейчас она была далеко от Англии. Корабль все еще качало, несмотря на стабилизаторы, и дождь стучал по палубам. Над морем сверкали молнии, притягивая Деллу к себе, подобно магниту, так что ей стало невозможно оставаться в запертом помещении.Делла еще не сняла платье, и, выхватив из шкафа плащ, набросила его на плечи и опустила капюшон на лицо, словно монахиня.Коридор рядом с ее каютой был безлюдным, и Делле показалось, что весь этот огромный корабль принадлежит лишь ей одной. Она решила направиться в комнату для отдыха, расположенную на верхней палубе. Ее окна выходили прямо на воду, и в ней Делла могла любоваться штормом, не подвергаясь опасности быть смытой с палубы. Она поднялась на лифте на палубу и постаралась не слишком промокнуть, преодолевая несколько ярдов до комнаты отдыха.Делла чувствовала себя возбужденной, как крадущийся кот. Отбросив в сторону плащ, она присела на сиденье около окна, обитое алой кожей, и стала смотреть на море, каждую минуту освещавшееся вспышками молний. Молнии отливали сталью, но как только они касались воды, то тут же приобретали голубоватый оттенок.Делла позволила своим мыслям унестись далеко в прошлое, в ту грозовую ночь, когда она сидела в спальне странного дома и слезы печали и тоски текли по ее лицу, словно дождь, беспрерывно льющийся по оконному стеклу.Он сказал ей, что они умерли. У него были густые блестящие волосы и серые глаза. Он немного пугал ее, хотя она чувствовала, что сердце у него доброе. Он сказал, что этот большой дом – теперь ее дом, а эта комната с белыми коврами и кроватью, покрытой голубым атласным покрывалом, принадлежит ей, так что она может заполнить ее игрушками и книгами.– Вы что, мой приемный отец? – спросила она. Он странно посмотрел на нее и поправил не твердым голосом:– Я твой опекун, дитя. С этого момента я буду заботиться о твоем здоровье, твоем образовании, и ты должна относиться ко мне скорее как к другу, чем как к отцу. Я не женат, видишь ли. Я холостяк.И с тех пор она ни разу не давала ему понять, что она более уютно чувствовала бы себя в его доме, если бы он позволил ей считать его приемным отцом, а не опекуном. Само слово «опекать» в ее детском воображении приобрело смысл «защищать, охранять», а большой дом был наполнен предметами, которые ребенку было бы лучше не трогать. Мебель так блестела полировкой, что она все время держала руки в карманах, чтобы не оставить следы на ее поверхности. Ковры были такими мягкими и светлыми, что она предпочитала обходить их по паркету, когда возвращалась с крытой террасы, где она играла во время дождя.А рояли! Два рояля! Необыкновенной красоты кремовый с золотом в гостиной и величественный черный в музыкальной комнате, на котором его знаменитый еврейский друг часто наигрывал печальные, навязчивые мелодии. Такие печальные, что ей приходилось убегать в оранжерею. Только там, среди резервуаров с водой, цветочных горшков и ваз, она могла оставаться одна, вдалеке от пристальных взглядов бдительных слуг. Здесь она могла играть без опасения разбить что-нибудь ценное.Именно в такую ночь, когда тьму разрывали вспышки молний, а в небе – там, где, как ее уверяли, находился рай, – раздавались раскаты грома, она свернулась на подоконнике своей веджвудской спальни, и мистер Грэхем тихо вошел в ее комнату и присел рядом с ней. Он обнял ее и прижал ее заплаканное лицо к своей крахмальной белоснежной рубашке.– Завтра, – пробормотал он, – дождя не будет. Нам обещали, что этот приступ плохого нрава святого Свитина скоро закончится. Завтра слез не будет, не так ли? Постарайся быть счастливой, ведь я так счастлив, что ты здесь, со мной, в этом одиноком доме.– Я постараюсь, мистер Грэхем. – Она икала у него на груди, чувствуя себя ужасно оттого, что ее заплаканное лицо оставляет следы на его красивой рубашке.– Ты должна называть меня Марш. – Он отбросил ее взъерошенные волосы со лба и стал изучать ее лицо при свете молний. – С сегодняшнего дня я буду звать тебя Делла.– Делла? – произнес рядом с ней мужской голос.Она с испугом очнулась от воспоминаний. Молнии, казалось, отражались в ее широко раскрытых глазах, когда она взглянула на Ника. Впрочем, Деллу не удивило его появление, как будто ее воспоминания подготовили ее к этой встрече, ведь среди дождя обязательно должен появиться мужчина в смокинге и нарядной рубашке, чтобы сообщить что-то важное, что окажет огромное влияние на ее дальнейшую жизнь.– Что вы здесь делаете в такой час? – Он подошел к ней еще ближе своей бесшумной походкой. В его глазах был тревожный охотничий блеск, словно он привык бродить по ночам в поисках жертвы.– Я могу задать вам тот же вопрос, Ник.– Я играл в карты в курительной комнате. Игра только что закончилась, и мне захотелось покурить в одиночестве перед сном.– Курите, Ник. Я постараюсь вам не мешать, буду сидеть тихо, как мышка.– Вы не похожи на мышку, mia. – Молния озарила его улыбку. – Больше похожи на соловья, я полагаю. Мы разошлись после нашего концерта, но я хотел сказать, что никогда не слышал, чтобы вы так хорошо пели. Морской воздух творит чудеса с вашим голосом.– Благодарю вас, Ник. – Делла откинулась на своем сиденье и ощутила странную свободу от всех тревог. Она молча смотрела, как Ник садится на ближайший стул и вынимает из кармана кожаный портсигар с тонкими темными сигарами. – Ник, – сказала она, перебирая пальцами шелковый носовой платочек, – я и не думала, что вы слышали мое пение раньше. Вы никогда не упоминали об этом.– Существует много такого, о чем я не упоминаю. – Он лениво цедил слова, выпуская в воздух ароматный дым сигары. – Я поселился в Америке и время от времени езжу в Сан-Франциско, так что, разумеется, хожу в театр послушать итальянскую оперу. Я слышал, как вы пели Мими, и восхищался вашей техникой, но сегодня, Долли Нив, вы пели своим сердцем. Я рад, что не пропустил этот случай, особенно если учесть, что завтра я покидаю «Звезду» и мы больше никогда не увидим друг друга.Делла и раньше предполагала, что судьба приготовит соответствующие декорации для драматического объяснения с Ником, но она не думала, что это будет так ошеломляюще и что ее сердце будет готово выпрыгнуть из груди. Она с трудом смогла удержать протестующий возглас. Никогда больше не увидеть этого человека, приводящего ее в ярость, чарующего и жестокого, каким мог быть только он один!Внезапно раздался треск разрываемого шелка, и Делла в удивлении посмотрела на две половинки своего носового платка.– Я рад, что вы не так уж ненавидите меня, – протянул Ник. – Ведь поступки более красноречивы, нежели слова. Я говорил с капитаном и решил не продолжать далее круиз – для меня будет лучше, как сказала бабушка, вернуться к моим итальянским корням. Я хотел оторваться от них, и эта боль навсегда останется со мной, если я и дальше буду пытаться осесть где-нибудь в ином месте, кроме собственной страны. Завтра корабль причалит к Неаполю, и я снова буду дома. Ведь наш дом там, где наше сердце. Я уверен, что вы согласитесь со мной.Как только Ник перестал говорить, его взгляд остановился на разорванном платке, который сжимала рука с кольцом на пальце.– Вы правы, что возвращаетесь в Италию. – Делла постаралась, чтобы ее голос звучал ровно и рассудительно. – Мне будет недоставать вас до конца путешествия, Ник. Наши споры так бодрили меня, а о Венеции у меня останутся незабываемые впечатления.– Если вам понравилось осматривать Венецию в моем обществе, тогда позвольте мне показать вам завтра Южную Италию и оркестр из тысячи цикад, которые заставляют оживать и трепетать ее теплые холмы. Я могу нанять машину, и мы увидим Амаль-фи, Сорренто и Салерно. Я знаю эти места так, как знают их только итальянцы. Я смогу доставить вас назад на корабль к полуночному отплытию.Каждое его слово было для Деллы крошечным спасательным кругом, брошенным в пучину отчаяния. Еще один день, двенадцать часов, долгие, как целая жизнь, а потом «Звезда» оставит его в Италии и отплывет вместе с Деллой к другим портам. Ей оставалось только ухватиться за то, что он предложил, хотя она и знала, что спасение может обернуться для нее гибелью.– Почему бы и нет? – весело промолвила Делла. – Я всегда хотела посмотреть Неаполь. Скажите мне, Ник, почему поэты говорят «увидеть Неаполь и умереть»?– Поэты всегда преувеличивают, и на самом деле ничто не умирает. Цветок возвращается в землю, а места, которые мы увидели, и встреченные нами люди радуют наши сердца воспоминаниями.– Сегодня, синьор, вы так глубокомысленны.– Сегодня, синьорина, я итальянец. – Он потушил сигару и потянулся за ее плащом. – Пойдемте, я провожу вас в каюту. Вы должны хорошо выспаться, чтобы завтра быть в хорошей форме.Делла поднялась и позволила ему закутать ее в бархатный плащ. Стоя рядом с ней, он казался еще выше, и она не осмелилась заглянуть ему в лицо, боясь увидеть на нем очередную маску. Они никогда не были так близки друг к другу и в то же врем так далеки.– Вам должен понравиться Сорренто, – сказал Ник, когда они шли по залитой дождем палубе. Холодный, освеженный штормом бриз дул на них с моря, которое все еще вздымалось, словно грудь после бурных рыданий. Когда они подошли к лестнице, по обоюдному согласию миновав лифт, они оба оглянулись назад на мгновение, как будто их посетила одна и та же мысль, что больше они не будут прогуливаться по палубе, яростно споря друг с другом.Они начали спускаться по лестнице, но вдруг корабль качнуло, и Делла бы упала, если бы Ник не подхватил ее. Он твердо прижал ее к себе, и на его лицо упал свет настенной лампы. Делла увидела перед собой человека, который мог бы быть самым необыкновенным мужчиной на свете, если бы судьба не разрушила его мечты и не лишила его способности к нежности. У дверей каюты они расстались.– Увидимся завтра. – Он неожиданно формально, на итальянский манер, поклонился ей, сдвинув каблуки с легким щелчком. – Buona notte Спокойной ночи (ит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22