— С ним все в порядке? — выдохнула Кэти. Как она могла уснуть рядом с постелью больного Джона?.. Он так отчаянно нуждался в ее уходе!
— Все по-прежнему, — озабоченно доложил Петершэм. — Я пришел несколько часов назад и не отходил от мастера Джона. Вы не думайте, что ему стало хуже из-за того, что вы соснули. Кэти поднялась, тряхнув головой, чтобы отогнать сон.
— Мне надо сменить повязки. Доктор сказал, что каждые четыре часа…
— Я уже поменял их, мисс Кэти. Заходил мистер Гарри, и он мне все рассказал. Он велел не будить вас слишком рано, сказал, что, мол, вам сегодня пришлось несладко.
— Очень мило с его стороны, — сказала Кэти, поражаясь невиданному участию Гарри.
— Поторопитесь, мисс, вы должны успеть покушать и чуточку освежиться, прежде чем приметесь за работу.
Когда Кэти отрицательно покачала головой, он сурово добавил:
— Вам обязательно нужно покушать. Если вы уморите себя голодом, мастеру Джону от вас не будет никакой пользы. Покушайте!
Кэти немного поразмыслила. Аскетическое подвижничество и в самом деле ничем не поможет Джону. Она должна поддерживать в себе силы, чтобы ухаживать за больным, оставаясь крепкой и бодрой. Кэти мысленно поклялась, что Петершэм обмывал раны Джона в последний раз. Отныне она все будет делать сама. Это ее долг перед Джоном… И кроме того, Кэти начала получать немалое наслаждение, заботясь о его сильном мужском теле.
Петершэм пододвинул к ней стул, и Кэти, усевшись, почувствовала, как ее мышцы, затекшие после неудобного сна, жалобно заныли. Осторожно пошевелив челюстью, она чуть было не охнула. Боль I пронзила ее тело, как огненный гвоздь. Однако виною всему было ее собственное безрассудство, и Кэти храбро взяла в руки вилку.
Петершэм поставил на стол поднос с аппетитным завтраком. Здесь был свежий апельсиновый торт, тосты с фруктовым джемом и даже яичница с ветчиной. После высушенной солонины и черствых галет, которыми питались на «Маргарите» во время плавания, эта пища выглядела королевской. С трудом шевеля опухшей челюстью, Кэти тем не менее съела все до последней крошки. Петершэм расплылся в одобрительной улыбке.
— Спасибо, Петершэм. Было очень вкусно. Теперь я чувствую себя гораздо лучше.
— Я так и думал, мисс Кэти. Если вы хотите умыться, в тазике есть теплая вода. Через полчаса перевяжите мастера Джона.
— Спасибо, Петершэм. Когда понадобится, я тебя позову.
— Очень хорошо, мисс Кэти, — серьезно сказал он и вышел из каюты.
Прежде чем умыться, Кэти с трепетом положила руку на лоб Джона. Он беспрестанно ворочался и бормотал, но его глаза были закрыты, и казалось, что он абсолютно не замечает ее присутствия. Его лоб по-прежнему обжигал ладонь. Кэти нахмурилась. Она была несведуща в медицине, но могла поклясться, что за ночь состояние Джона ухудшилось. Первым ее порывом было снова послать за доктором Сантосом, но затем она решила дождаться более явного обострения болезни.
Пока один из матросов прошлой ночью бегал за доктором, Кэти торопливо сорвала с себя изорванную и грязную одежду Джона и вытянула первое попавшееся под руку платье. В тот раз ей было не до щегольства. Теперь же с недовольной гримасой она обнаружила, что напялила свое прелестное розовое платьице наизнанку. Она быстро переоделась и заплела свои волосы в простую косу. Затем перенесла на столик около койки таз, свежие бинты и порошок, оставленный доктором Сантосом.
Аккуратно расставив все припасы, она откинула одеяло. Затем, присев на край койки, Кэти начала отдирать заскорузлые повязки, стараясь не причинить Джону боль. Шесть ран, одна глубже другой, открылись ее взору. Рана на правом бедре была самой опасной. Длинная, с рваными зазубринами, она была нанесена горлышком разбитой бутылки. Начинаясь почти что от паха, эта распухшая посиневшая рана тянулась до самого колена. У Кэти на глаза навернулись слезы. Джон вытерпел эту боль ради нее…
Какими бы серьезными ни были раны, жизни Джона они не угрожают, так уверял ее доктор Сантос. По-настоящему опасно лишь заражение. Ослабленный организм Джона не сможет бороться с гангреной, если, не дай Бог, она приключится. Вздрогнув, Кэти продолжала очищать его раны от запекшейся корки. Единственным средством против гангрены была ампутация. Джон, потерявший огромное количество крови, не переживет такой операции. А если и переживет, то, оставшись калекой, наверняка предпочтет смерть жалкому существованию.
Когда Кэти начала обмывать теплой водой его бедро, Джон неистово застонал и стал рваться у нее из рук. Тогда она позвала на помощь Петершэма, опасаясь, что у Джона раскроются раны и вновь начнется кровотечение. Мгновенно явившийся Петершэм застыл на пороге, словно соляной столб, пораженный необыкновенным зрелищем. Кэти низко склонилась над обнаженным телом его хозяина, ее золотая коса упала прямо на его грудь, заросшую темным курчавыми волосами.
— Предоставьте это мне, мисс Кэти. Молодым леди неприлично смотреть на такие вещи, — вымолвил Петершэм, когда наконец он обрел дар речи.
Кэти нетерпеливо мотнула головой:
— Ты что, шутишь, Петершэм? Ты и сам знаешь, что я уже не один раз видела его без одежды. А теперь подержи его, пока я буду присыпать раны порошком. Я боюсь, что он начнет вырываться, и тогда снова пойдет кровь.
Петершэм медленно шагнул к койке. Его пунцовое лицо выражало крайнее неодобрение. Кэти стояла к нему спиной и скорее чувствовала, чем видела его состояние. Ей было жаль старика, но выздоровление Джона значило для нее много больше глупой стыдливости
Петершэма.
Когда на его раны начали сыпать целительный порошок, Джон жалостно застонал. Вскоре, проникая глубоко внутрь, жгучее снадобье превратило его стоны в настоящие вопли. Кэти хотелось отвернуться, чтобы не видеть его мучений, но она не могла себе этого позволить. Сейчас он нуждался в ней так же, как она нуждалась в его помощи прошлой ночью. Не прячась, Кэти мужественно обняла его голову своими руками и зашептала ему на ухо ласковые слова. Тем временем Петершэм прилагал все усилия, чтобы удержать руки и ноги Джона. Если бы Джон не был так слаб, то с ним не управились бы и четверо Петершэмов. Кэти с грустью смотрела на отважного капитана, который, потеряв силу, дает одолеть себя немощному старику.
Наконец боль уменьшилась, и Джон замер на койке в полной неподвижности. Кэти ласково погладила его влажные от пота волосы.
— Что вам еще угодно, миледи? — выпрямившись, проговорил Петершэм с чопорностью, которая свидетельствовала, что он до сих пор глубоко обижен. За долгие годы, проведенные с Мартой, Кэти научилась недурно разбираться в психологии слуг. Она вздохнула.
— Пойми, Петершэм, сейчас не время соблюдать условности и приличия, — попыталась она вразумить старика. — Капитан Хейл очень болен и нуждается в уходе. На мне лежат обязанности сиделки. Ты хочешь, чтобы я его бросила только потому, что он голый?
— Лучше я сам буду за ним смотреть, миледи. Когда мистер Гарри сказал мне, что вы будете за ним ухаживать, я сразу сообразил, что это… весьма деликатная задача.
— Петершэм! Что ты говоришь! — воскликнула Кэти, доведенная до белого каления. Она была слишком раздражена, чтобы умасливать старика. — Кому как не тебе знать, что я… что он… в общем, что наши отношения не ограничиваются… В общем, я знаю о капитане все, и его тело для меня не новость.
Собственная дерзость заставила Кэти покраснеть. Три недели назад она бы ни за что не поверила, что, забыв о скромности, может выдать такую тираду. Но, в конце концов, ее слова были чистой правдой, и не было никакого смысла рядить их в ханжеские одежки. Однако Петершэм продолжал обдавать ее холодом.
— Что ни говорите, а в вашем возрасте и положении на такие вещи смотреть не принято. Я могу идти, миледи?
Вздохнув, Кэти отпустила его. Непредвиденная щепетильность Петершэма была еще одной трудностью, которую ей предстояло преодолеть.
Прошло пять дней, всецело посвященных уходу за Джоном. Она обмывала и пестовала его раны и немедленно вызывала доктора Сантоса, когда ей казалось, что они начинают воспаляться. Доктор Сантос вскрывал скальпелем нарыв на его бедре и спускал накопившийся гной с прожилками крови в таз, который держала Кэти. Во время операций руки и ноги Джона привязывали веревками к спинкам кровати. Не имея возможности двигаться, он издавал леденящие душу вопли. По щекам Кэти рекою лились слезы, но тазик в ее руках ни разу не дрогнул. Она собирала пропитанные кровью бинты, а когда доктор Сантос развязывал Джона, прижимала к своей груди его голову и тихо-тихо над ним ворковала. Убаюканный ее бормотанием, он забывался беспокойным сном…
Вдобавок она кормила его с ложечки жидкой овсянкой, настойчиво пропихивая пищу сквозь его стиснутые зубы и дожидаясь, пока он не проглотит всю порцию без остатка. Она поила его водой и прикладывала компрессы к воспаленному бедру. Когда лихорадка усиливалась, Кэти чуть ли не каждый час обтирала его холодной водой, чтобы сбить жар. Она сама помогала справлять ему естественные надобности, не желая звать Петершэма, так как предпочитала не видеть его неодобрительной мины и не слышать его бесконечных поучений, как должны вести себя юные леди. Ее беззаветное служение у постели больного изумляло весь экипаж и саму Кэти.
Трудно было представить, что она — прежде не утруждавшая себя даже тем, чтобы поднять с пола булавку, — сможет стать безупречной сестрой милосердия.
Однако вопреки ее усилиям состояние Джона медленно ухудшалось. Доктор Сантос во время своих визитов выглядел очень озабоченным и качал головой. Кэти сходила с ума от беспокойства. Самой серьезной опасностью продолжали оставаться лихорадка и высокая температура. Доктор советовал ей как можно чаще купать больного и давать побольше питья. Он не скрывал, что выздоровление капитана находится теперь лишь в руках Бога.
Когда лихорадка особенно разгоралась, не приходящий в сознание Джон становился неспокойным и буйным. Тогда Кэти приходилось вызывать на подмогу либо Петершэма, либо Гарри, чтобы с ним справиться. Их предубеждение к девушке постепенно сошло на нет. Петершэма Кэти умиротворила тем, что пообещала немедленно одеть Джона в ночную сорочку, как только он пойдет на поправку. Пока же даже Петершэм понимал, что болезнь Джона слишком серьезна, чтобы тревожить бедную девушку разными пустяками.
Ее преданное отношение к капитану расположило к ней всю команду. Когда она выходила на палубу глотнуть свежего воздуха, матросы уважительно снимали перед ней шапки. В их манерах больше не было той сальной двусмысленности, с которой они обращались к ней при первом знакомстве. Кэти испытывала к матросам ответную благодарность.
На шестой день доктор Сантос торжественно заявил, что у Джона начинается кризис. Либо температура пойдет на убыль, либо его пациент умрет. Доктор посоветовал как можно чаще делать холодные компрессы и перемежать их молитвами. После его ухода Кэти сердито фыркнула. Молитвы молитвами, но, как часто говаривала старая мудрая Марта: «На Бога надейся, а сам не плошай». Руководствуясь этим девизом, она послала за Гарри и сказала, чтобы он отправил весь экипаж «Маргариты» на берег — прочесать Кадис в поисках льда. Когда Гарри запротестовал, утверждая, что в душном испанском городе льда никогда не было и в помине, она попросту отказалась его слушать. Джон должен выжить, а для этого ей нужен лед. Она будет молиться, чтобы их поиски оказались успешными. Все, ступайте!
Молитвы помогли. Меньше чем через час Гарри вернулся из Кадиса, волоча за собой огромную ледяную глыбу. На бледном лице Кэти отразилось облегчение.
— Слава Богу! А то Джону стало хуже. Теперь займись этим, — она заставила Гарри отщеплять от глыбы небольшие кусочки и бросать их в большой таз, полный воды. Когда вода стала холодной, она велела ему смачивать в ней простыню, а потом обматывала ее вокруг горячего тела Джона. Он стонал, но Кэти безжалостно повторяла эту процедуру, меняя простыни, как только они высыхали. Так прошло несколько часов: они смачивали, обматывали, снова смачивали… Наконец у Джона на лбу выступили крохотные капли пота, что являлось верным свидетельством благополучного преодоления кризиса.
— Она кончилась! — прошептала Кэти, словно опасаясь до конца поверить в существование капелек. — Гарри, лихорадка кончилась!
Распираемая восторгом, она бросилась Гарри на шею. Он непроизвольно сомкнул вокруг нее руки. Не прошло и секунды, как, опомнившись и покраснев, Кэти отпрянула назад. Внезапно на нее напала застенчивость, и она взглянула на Гарри сквозь полуопущенные ресницы. Его лицо поразило Кэти. На нем светилось неприкрытое обожание. Гарри в нее влюбился!
— Пусти меня, Гарри, — дрожащим голосом приказала Кэти, не зная, что делать со свалившейся на ее голову новой проблемой.
— Леди Кэтрин… Кэти.. — начал он.
Кэти поняла, что она должна все расставить по своим местам, пока ситуация не вышла из-под контроля.
— Ты не должен забывать о своем друге, Гарри, — мягко сказала она и, оглянувшись на койку, попыталась освободить свои руки.
— Друг? — бессмысленно переспросил Гарри и, приходя в себя, добавил: — Да, капитан.
— Да, капитан, — повторила она с легкой усмешкой. Гарри беспомощно опустил руки
— Пожалуйста, извини меня, — пробормотал он и, резко развернувшись на каблуках, исчез за дверью.
Покачав головой, Кэти снова подошла к койке. Джон по-прежнему был без сознания, но Кэти видела, что он испытывал огромное облегчение. Если бы не дурацкая сцена с Гарри, этот день мог стать для нее счастливейшим, начиная с той памятной ночи в «Красной собаке». Ах, до чего все-таки запутана жизнь!
«Странная штука любовь, — размышляла Кэти позднее, стоя около раскрытого окошка. — Она может возникнуть в самом неподходящем месте».
Абсурдно, непредставимо, печально. Гарри, который ее презирал, отныне будет покорно склоняться у ее ног. И все же, почему обожание одного мужчины оставляет ее равнодушной, в то время как один ласковый взгляд другого… У Кэти перехватило дыхание, когда она мысленно вообразила себе, как в серых глазах Джона горит любовь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43