Она отвернулась и обратилась к Энкантадоре за переводом. Жалость, светившаяся в глазах молодой женщины, никак не уменьшила ее страх.
— Он обещать не оставить шрам, — слабым голосом зашептала Энкантадора. — Если он часто так делать, тогда он умеет. Дон Рамон умеет. Никогда не оставлять след от кнут.
Кнут? От ужаса Грейс чуть не бросилась бежать куда глаза глядят, но ее ноги словно бы вросли в пол. Наконец, видимо, удовлетворившись словами испанца, дон Рамон взял деньги и заговорил с Энкантадорой. Она схватила Грейс за руку и потянула через дворик. Следом шел испанец.
— Он заплатить коттедж. Сейчас слушать меня и помнить, что моя говорить. Дерись совсем мало, потом сразу сдаваться. Кричи и проси пощада раньше, чем он твоя ударить, потом каждый раз громче, когда на твоя падать кнут. Он хотеть, чтобы твоя просить пощада, больше, чем бить.
Все трое вышли через заднюю дверь, где стояли два огромных охранника-нефа. На другой стороне переулка виднелась небольшая хижина — коттедж, как сказала Энкантадора, продолжавшая ей нашептывать:
— Когда он взять тебя, твоя сильно плакать. Плакать так, как будто он забрать самое драгоценное, и все быть хорошо. — И она улыбнулась Грейс, явно стараясь ее подбодрить. — Это быть самый плохой. И не так плохой, если твоя сильно плакать и просить. Твоя держаться эта ночь, потом быть легко. Моя скоро приходить смотреть, как твоя быть.
Большая кровать с балдахином на четырех столбах занимала почти все пространство небольшой комнаты, куда Грейс вошла вместе с испанцем. Кровать была застлана льняным бельем, по всей ее поверхности валялись шелковые подушки, но столбы были обернуты кожей, чтобы цепи и наручники в них не впивались и не портили дерево. Энкантадора зажгла свечи в настенных канделябрах и в подсвечнике на маленьком столике рядом с большой плеткой, свитой из массы узловатых хлыстов. Плетка выглядела как куча сбившихся в клубок змей. Энкантадора заговорила с испанцем, но он махнул рукой, чтобы она удалилась.
Диего быстро метнулся к одному окну, к другому, к третьему — осмотрел все, что были в крошечной комнате. Они были зарешечены. Единственный путь в домик и из него выводил в переулок прямо напротив борделя, где расхаживали два чернокожих стража.
— Все не так просто, — бросил он через плечо, потянул за решетку и тут же убедился, что она достаточно прочная.
— Пожалуйста… не надо…
При звуках голоса охваченной ужасом женщины испанец обернулся и внимательно посмотрел на нее. Она плотно прижала руки к груди, ее зубы громко стучали. Диего сам не мог разобраться, жалеет ли эту перепуганную девчонку или злится оттого, что она принимает его за человека, способного избивать женщин для удовольствия. В конце концов победила все-таки жалость, и он протянул ей свой камзол, чтобы она могла прикрыть свое слишком откровенное платье. Потом он поднял с пола кнут. Грейс в ужасе закричала.
— Я вовсе не раздеваюсь, сеньора Кортни, — успокоил он девушку. — Просто подумал, что вы захотите надеть что-нибудь более плотное, чем ваше прозрачное платьице. Что касается плетки, то нам придется изобразить убедительную картину.
— Вы… вы хотите сказать, что не будете меня насиловать? Только… только хлыст и все?
Диего расхохотался от абсурдности такого предположения, но тут же замолчал, осознав, в какой бездне отчаяния она пребывает.
— Вас раньше били кнутом? Грейс покачала головой:
— Н-нет, но я видела это столько раз, что и сосчитать не могу!
— На сей раз от кнута никто не пострадает. — Он оглядел комнату. — Подушки не годятся. Надо придумать что-то, издающее более убедительный звук.
Наконец Грейс поняла, лицо ее просветлело, и со слабой улыбкой она приняла камзол из его рук.
— Что-нибудь кожаное, — предложила она.
Они вдвоем оглядели всю комнату. Кожаная обивка на столбиках кровати выглядела не слишком подходящей. Все остальное оказалось мягким, способным произвести лишь глухой стук, а вовсе не резкий, свистящий хлопок. Но тут лицо Грейс просияло.
— Ваши башмаки!
Диего опустил взгляд на свои ноги. Да, если положить башмаки с их широкими тупыми носками рядом на кровать, они отлично подойдут. Он стянул их с ног, смущенно заметил дыру в носке и положил обувь на матрац. Потом поднял кнут и посмотрел на Грейс.
— Я обеспечу свою часть, но настоящий спектакль зависит от вас.
Грейс глубоко вздохнула и прикрыла глаза. Когда плетка в первый раз хлестнула по коже башмаков, она издала леденящий душу вопль. Двадцать раз он ударил, и двадцать раз она вскрикивала, ее завывания и разрывающие сердце мольбы были так правдоподобны, что Диего почувствовал тошноту. Он закончил избиение, но она голосила еще несколько минут и лишь потом затихла.
— Очевидно, вы сказали мне правду. Вам действительно приходилось видеть бичевание чаще, чем следовало бы.
Грейс открыла глаза и тяжело вздохнула:
— У вас нет причин мне доверять, но обычно я не лгу, сеньор.
— Капитан, — поправил он. — Диего Монтойя Фернандес де Мадрид и Дельгадо Кортес. Обычно я не терплю лжецов.
— Тогда почему вы вернулись? И что заставило вас пожертвовать такую сумму денег? — Ее глаза опустились на его дырявые носки.
Диего вздохнул. Конечно, он всегда предпочитает говорить правду, но в этом случае правда была абсолютно невозможна. Он вернулся на свой корабль, полностью убежденный, что выполнил долг благородного человека. Он пытался купить эту женщину с аукциона, но торги зашли так далеко, что цена намного превысила ту сумму, которая была у него с собой. Разумеется, он ей очень сочувствовал. Он же не бессердечный негодяй! Просто не понимал, что еще можно для нее сделать.
Но святая покровительница Диего знала его лучше. Она знала, что почти все свои деньги он откладывал, чтобы купить новый корабль. Судно «Магдалина» должно было получить имя в ее честь. Мария Магдалина прекрасно знала, что он надеялся открыть здесь, в Гаване, собственную транспортную компанию и что именно здесь он держал основную сумму своих сбережений. В конце концов, именно благодаря ее заступничеству каждый его рейс кончался успешно и он сумел приумножить свои деньги.
Иногда она являлась ему в снах, в других случаях Диего просто знал, чего она от него ждет. Правда состояла в том, что весь вечер он просидел в своей каюте, стараясь отговорить себя от похода в «Сад развлечений» с изрядной долей той суммы, которую он отложил на покупку корабля. И все это время он понимал, что Магдалина никогда не простит ему, если он не предпримет еще одной попытки спасти английскую леди от той жизни, которой сама Магдалина избежала милостью нашего Господа и Спасителя.
Значительно легче было ответить:
— Помогло то, что вы упомянули Джеффри Хэмптона. В отличие от вас, — Диего с упреком взглянул на Грейс, — я могу признаться, что я в родстве с его женой Фейт. Мы кузены.
— Надо же! Потому вы и поняли, что я солгала, когда сказала, что Джеффри — мой брат.
— И еще раз солгали, заявив, что Фейт — ваша сестра.
— Но ведь Фейт — англичанка.
— И ее тетка тоже, а она замужем за моим дядей-испанцем. Грейс лукаво прищурилась:
— Значит, ваша ставка была не такой уж безнадежной. Вы знали, что Фейт вмешается, если Джайлз вдруг заупрямится и не захочет платить.
Диего решительно ткнул пальцем в ее сторону.
— Почти безнадежной! — воскликнул он. — Откуда мне было знать, что вы не лжете? И даже сейчас разве я могу не сомневаться, что ваш муж вернет мне деньги? Я лучше других знаю, что он больше не грабит золото с испанских кораблей.
— У них с Джеффом дела идут хорошо. Уверена, он вам заплатит. — На ее лице появилось отсутствующее выражение. — Он хороший человек.
Диего обнадеживающе улыбнулся Грейс:
— Мы вас к нему доставим. Есть вероятность, что он где-нибудь здесь, что он вас ищет?
Грейс покачала головой:
— Не думаю, что он станет искать в испанских владениях. Он мог отправиться в Санто-Доминго. Он поймет только, что меня похитил мой дядя.
— Значит, надо вас вывезти из Гаваны. Та женщина, которая привела нас сюда, по-моему, она вам сочувствует.
— Я едва ее знаю, но она старалась мне помочь.
— Как вы думаете, согласится она сделать еще немного? Может она уговорить дона Рамона оставить вас на ее попечение, пока вы будете «поправляться» после сегодняшнего? Если да, это позволит выиграть время, и я что-нибудь придумаю.
Грейс в задумчивости закусила губу.
— Возможно. — И она начала снимать камзол.
— Оставьте его. И ни за что не позволяйте дону Рамону увидеть вашу спину. Если сможете, попытайтесь остаться здесь. В кармане есть несколько серебряных монет. Возможно, они помогут вам подкупить подругу, чтобы она молчала и помогла вам.
— Я верну вам все ваши деньги, капитан, до последней монеты.
Диего глубоко вздохнул. Разумеется, он на это рассчитывал.
Джайлз стоял у штурвала корабля и смотрел на звезды. Был вечер, часов десять. Где сейчас Грейс? Что с ней происходит? Но как бы ни обернулось дело, она никогда не будет прежней. Каждый раз, когда он думал об этом, ему хотелось вернуться в Уэлборн и избить Иоланту так, как он избил бы любого мужчину, виновного в подобном преступлении. Его руки сильнее сжали штурвал, как будто он стискивал шею Иоланты. Он изо всех сил старался не думать обо всем остальном. Но чем строже он приказывал себе не задумываться об этом, тем настойчивее эти мысли пульсировали у него в голове. Как она могла ничего ему не сказать? Какое это имеет значение?
Джайлз бросил взгляд на нижнюю палубу, где кто-то из команды стоял, курил трубку и смотрел на море. Несколько минут он не мог набраться мужества, но наконец позвал:
— Джавара!
Матрос поднял голову:
— Да, капитан.
— Сегодня на палубе все спокойно. Иди сюда и поговори со мной, пока куришь трубку.
Несколько мгновений Джавара не трогался с места, только оглядывался вокруг себя.
— Я?
На черном фоне карибской ночи невозможно было различить с этого расстояния выражение его лица цвета черного дерева.
— Да! — отозвался Джайлз.
Джавара неохотно взобрался по трапу, но к штурвалу не подошел. Своим обнаженным мускулистым торсом он прислонился к поручням и молча ждал.
— Хорошая ночь, — проговорил Джайлз. Джавара мрачно кивнул и поднес трубку к губам. — Действительно, хорошая ночь. Мы прекрасно проведем вахту, так?
Джавара снова кивнул.
Джайлз не мог придумать, что бы еще сказать. Он прочистил горло и наконец спросил:
— Тебе здесь нравится? Я имею в виду на борту «Надежды»? Еще один безмолвный кивок.
— Ты действительно доволен или просто такая работа лучше, чем рабство? — продолжал расспрашивать Джайлз.
— Капитан, у вас из-за меня проблемы?
— Нет-нет! — воскликнул Джайлз. — Я просто хочу с тобой поговорить.
— Поговорить?
На сей раз молча кивнул Джайлз, пораженный враждебностью, прозвучавшей в голосе матроса.
— Моя никогда не говорить раньше с тобой, капитан. Ты думать, моя не тянет работу?
— Нет, Джавара, ты работаешь очень хорошо. Я это знаю и ценю тебя. Ты хороший человек.
Джавара кивнул:
— Это все?
Джайлз разговаривал с этим матросом не в первый раз. Он все время с ним разговаривал. Почему же сегодня было так трудно? Ведь обычно он так легко произносил: «Джавара, лезь туда и отпусти парус» или «Джавара, отнеси эту бочку с водой на галерею». Почему же у них сейчас ничего не получается?
— Мы просто разговариваем, — вслух проговорил Джайлз. — Не по делу. — Он сказал это, чтобы матрос расслабился, а вместо этого натянутость между ними только возросла.
Джавара глубоко затянулся, потом посмотрел на трубку.
— Она прогорел, — пояснил он, постучал трубкой о парапет и вытряхнул пепел в море. — Моя думает, ты беспокоиться о твоя жена.
— Ты не понимаешь, — отозвался Джайлз.
Снова наступила долгая неловкая пауза, наконец Джавара сказал:
— Моя думает, моя понимать.
— Ты… ты женат? — спросил Джайлз. Прежде ему никогда не приходило в голову задать подобный вопрос. Джавара был словно бы постоянной принадлежностью корабля — сначала «Судьбы», потом «Надежды». Джайлз никогда не видел, чтобы он отлучался домой в Порт-Рояле.
Моя думает — нет. Моя и жена, мы разделиться, когда приехать сюда. Один человек купить она, кто-то еще купить моя. Моя уходить и искать ее, но моя не знать, где искать. Это быть три или четыре года назад. Жена, наверное, мертвая уже. Она носить первый ребенок. Но моя думать, что она терять ребенок на корабле. — Голос моряка звучал безжизненно и сухо. Это был голос человека, у которого все чувства давно перегорели. — Ты знать, моя никогда не быть раб. Много рабы были рабы в Африка. Моя — нет. Моя — свободный вся жизнь.
Джайлз никогда не чувствовал такого стыда. Как он мог так долго работать с этим человеком и ничего о нем не знать?
Джавара пожал плечами:
— Ты неплохой человек. Ты платить мне, обращаться хорошо. Но моя хотеть знать, как белый человек так делать? Забрать жена свободный человек и продать от него!
Отвечать было трудно, и Джайлз хрипло проговорил:
— Понятия не имею.
— Иногда моя с ума сходить. Иногда моя лежать в койка и думать о ней. Человек, который ее купить, он ее насиловать? Бить ее? Падать она мертвый в поле, а ее тело сунуть в какой-то дыра в земля? Моя любить та женщина, ты понимать?
— Конечно, любил! — отозвался Джайлз. «Господи, не оставь меня», — думал он, пытаясь справиться с собственными чувствами.
— Прости, капитан. Моя — не лучший человек говорить об этом. Говорить со мной — плохо помогать тебе.
— Нет, хорошо, что мы поговорили. Мне казалось, никто не может понять. Мне легче, что мы с тобой поговорили.
— Мы ее вернуть, точно, — успокаивал его Джавара. — Она — белый женщина. Никто ее не трогать.
Джайлз вздрогнул.
— Расскажи мне про свой дом, про семью. Там, в Африке. Джавара грустно улыбнулся:
— Моя иметь мать, жена, три сестра. Мы думать, слишком много женщина в семья. Я вертеться весь день, как обезьяна.
Джайлз улыбнулся в ответ:
— У меня тоже три сестры, все моложе меня.
— Моя иметь две — моложе, одна — старше. Когда человек иметь старший сестра, все равно что иметь две мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41