– У меня нет никакой карьеры. Избиратели скорее повесят сторонника федералов, чем допустят его на важную должность. И не думаю, чтобы такое положение вскоре изменилось. Я могу сесть за стол, фиксировать завещания и сделки, но окружающие вряд ли простят мне мои политические взгляды. Мы, наверное, будем голодать на мое нищенское жалованье. Тебе лучше остаться с Джози и моей матерью, пока я не отыщу себе место где-нибудь подальше. И мне будет легче, если в этих трудных обстоятельствах ты будешь носить мое имя. Ты же ни в чем не виновата. Я не хочу, чтобы из-за меня тебя подвергли презрению. Ты имеешь такое же право носить фамилию Николлз, как Джози и моя мать.
Пэйс чувствовал, как она испытующе разглядывает его своим неземным взглядом. Иногда раньше ему казалось, что этими глазами на него смотрит сам Бог, и поэтому Пэйс нервничал и чувствовал себя неловко, что, впрочем, понятно. Он понимал, что Дора может охватить умом все стороны дела, даже то, чего не способен увидеть он. Пусть смотрит, это взгляд самой справедливости. Он видит то, что есть на самом деле и что человеку несвойственно видеть. Да, рассуждает он сейчас иррационально, однако Дора еще никогда не обманывала его ожиданий.
Дора слегка наморщила лоб, словно искала, что можно возразить на то, что он сейчас сказал и почему. Пэйс почти воочию увидел, как она поверила, что он сейчас не старается вызвать жалость к себе, что в основе его объяснений лежит правда. Она с беспокойством спросила: – А куда же ты хочешь уехать? Не такого вопроса он сейчас ожидал. Вздрогнув от безысходности и взлохматив свои и без того растрепанные волосы, Пэйс снова, прежде чем ответить, нервно взглянул на большой живот Доры. Он мог бы поклясться, что видел, как он слегка вздрогнул, наверное, двигался ребенок, и Пэйс почувствовал необъяснимое желание прикоснуться к этому месту. Он подавил желание, но ощущение необходимости действовать немедленно только усилилось. Ребенок готовился к появлению на этот свет, и Пэйсу хотелось утвердить права отцовства. Этого требовала его честь. Он отказывался признать, что им владеют внезапно воспрянувшие собственнические инстинкты. Они ему никогда не были свойственны. Ему ничто и никто не указ. Он желает сделать то, что считает справедливым честным.
– Сейчас это не имеет никакого значения. Главное – доставить тебя к священнику, и как можно скорее. Подробности мы можем обсудить позднее. Ты выдержишь поездку?
Пэйс сомневался, что сама Дора весит больше ста фунтов. Ребенок, наверное, прибавляет еще двадцать дополнительного бремени. Как она может носить такой груз: Но на вид она словно невесомая птичка, готовая расправить крылья, задумавшаяся над его вопросом.
– Я не хочу выходить замуж, – ответила она резко. – Не хочу становиться собственностью мужа.
Пэйс растерянно уставился на Дору, он не понимал, о чем та говорит. Она может родить каждую минуту. Он буквально видел, как ребенок шевелится в ее чреве. Какое, черт возьми, ко всему этому имеет отношение собственность? Он сейчас перекинет ее через плечо и помчит к священнику, если она не перестанет болтать чепуху. Наверное, это из-за беременности. Пэйс порыскал в своем адвокатском мозгу, отчаянно пытаясь найти какие-то разумные аргументы.
– Ты уже принадлежишь мне, – ответил он так же резко. – Ты что думаешь, я теперь позволю другому мужчине дотронуться до тебя? И пока ты здесь, в пределах досягаемости, ничего не изменится. И ты уже обещала, что не станешь отнимать у меня ребенка. Таким образом, если ты сама не бросишь его и не уедешь, придется иметь дело со мной. Ты, Дора, уже моя жена, только пока не носишь моего имени. И всякие легальные выражения не смогут ничего изменить между нами.
Он видел, как в глазах ее блеснул страх, словно у плененной лани. Но и одного этого короткого проблеск было достаточно, чтобы надорвать ему сердце. Потом ее взгляд выразил холодное согласие с логикой его доказательств. Он закрыл глаза и вздохнул с облегчением, подавив собственные сомнения, когда она, наконец, ответила:
– Я могу поехать. Мы должны взять повозку. Лошадей для экипажа больше нет.
Он выругался, и Дора, вздрогнув, отшатнулась. Взяв корзину с яйцами, она повернулась, чтобы уйти, когда он, как бы извиняясь, схватил ее за руку.
– Прости. Я слишком долго был в мужском обществе. Мой Рыцарь может ходить в упряжке, и я его сейчас запрягу. Тогда можно будет взять коляску. У нее есть, по крайней мере, рессоры. Не хочу, чтобы тебя растрясло. Она удивилась тому, как он беспокоится.
– Но я не яичная скорлупка. И не так уж легко меня разбить. Не хочешь, чтобы я погладила твою одежду, прежде чем мы поедем?
– Нет, пусть это сделают проклятые слуги, – сказал он и понял, что слуг больше не осталось.
Из хижин больше не доносилось песен, не слышалось смеха из кухни, никто не окликал из верхних окошек лошадей, бездельничающих внизу. Теперь он понял, почему табачная плантация еще не вспахана. Пэйс сжал челюсти, с губ рвались еще с десяток вопросов, и покачал головой: – Найду что-нибудь подходящее у себя в комнате, ты тоже переоденься и сбрось этот фартук. Человек женится, как правило, один раз. Мы должны совершить о подобающим образом.
Словно они до этого всегда поступали подобающим образом, подумал Пэйс, помогая Доре подняться в коляску. Он, наконец, подсчитал, что она уже семь месяцев как беременна. Их поженит незнакомый священник, в чужой церкви, не будет никого из родных и друзей. Да, это не такая свадьба, о которой он когда-то мечтал, но при сложившихся обстоятельствах выбирать не из чего.
Дора убрала свои локоны под кружевной чепец, сняв совсем скрывающий волосы капор. Пэйс нехотя согласился с этим нововведением, тем более что на мартовском ветру волосы, если их не прикрыть, будут в беспорядке. Она надела чистое платье, не такое поношенное, как первое, и он понял без слов, что лучшего у нее нет. Да к тому же ей и трудно подобрать что-нибудь по фигуре. Да и к чему сейчас говорить об этом. Он обследовал отцовский скудный запас и раздобыл всего несколько долларов, – тратить на новую одежду не из чего.
Когда он сел рядом, Дора молча подала ему золотое кольцо. Он взглянул на ее бесстрастное лицо и так же молча опустил кольцо в карман сюртука. Пэйс никому никогда не давал обещания жениться, но кольцо почти подразумевало обещание. Что ж, теперь он его выполнит. И сумеет как-то позаботиться о ней. Правда, как – он еще не знал.
По дороге они мало разговаривали. Несмотря на облака, солнце все же ухитрялось светить, хотя ветер был порывистым и холодным. Дора дрожала в своем плаще, и Пэйс проклинал себя за неспособность защитить ее даже от непогоды. О чем сейчас думает Дора, ему знать не хотелось, и он был благодарен ей за молчание. Наверное, она бы предпочла выйти замуж в своей собственной, квакерской церкви с ее странным ритуалом. Пэйс уже понимал, что квакеры не примут его в свою общину и не признают брак действительным, но Дора об этом ни словом не обмолвилась. Самому ему в голову приходили сейчас только извинения, но они сейчас были ни к чему. Даже если Дора и сама этого желала, он уложил ее в постель, не думая о последствиях. Он был опытным мужчиной. Она не имела никакого опыта. Черт возьми, она, наверное, и понятия не имела, что в таких случаях бывает. Вся эта интрижка целиком на его совести. Пэйс старался не думать о том унизительном стыде, который ей приходилось терпеть все эти месяцы по его вине, и она бы продолжала терпеть, если бы его, пьяного, не погрузили в поезд, идущий в Кентукки. Теперь-то он понимал, что могло быть в ее не прочитанном им письме. Никакие извинения не смогут искупить его поступка. И он целиком признавал свою вину. Теперь он возьмет ответственность на себя и частично исправит содеянное зло.
В обычный, будничный, трудовой день около окружного суда стояло всего несколько лошадей, запряженных в повозки, и деревенская телега, наполовину загруженная припасами, перед лавкой. От дыхания лошадей, стоявших на булыжной мостовой, поднимался пар. Пэйс ухитрился поставить своего мерина перед самым подъездом. Дора нервно стиснула руки, глядя на величественное кирпичное здание, однако Пэйс пренебрег ее волнением. Он должен исполнить свой долг как подобает, с соблюдением всех формальностей.
– Я думала, что мы едем к священнику, – прошептала Дора, отодвигаясь от него. – С меня достаточно и священника.
Он никак не мог взять в толк, откуда такая нерешительность, как раньше не понял, почему она ему отказывает, и поэтому был не очень-то покладист и сговорчив.
– Это лишь формальность, Дора. Конечно, если хочешь, мы можем сначала пойти к священнику. Но я хочу, чтобы брак был зарегистрирован окружным судьей.
– А вы не можете это сделать без меня?
Он так привык к ее «ты» и «твой», что всегда замечал их отсутствие. А она опускала такое обращение, когда была чем-то очень расстроена, не пытаясь это скрыть.
– Ладно, пойдем сначала к священнику. Он даст нам документ на подпись, и я смогу приехать потом и оформить его. Так тебе подходит?
Не глядя на Пэйса, Дора поспешно кивнула. А у него не было времени и терпения выяснять эту маленькую тайну, и он повел ее по улице в жилой квартал за площадью, на которой располагалось здание суда.
Он все время помнил о ее бремени, но Дора двигалась с какой-то осторожной грацией, не то, что другие женщины, которые в ее положении ходят подобно уткам, переваливаясь с ноги на ногу. К тому времени как они достигли скромного дома священника, ему уже очень хотелось взять часть ее бремени на себя. И при этом Пэйс понимал, что через пару месяцев он действительно возьмет этот груз на руки. И эта мысль ужаснула Пэйса.
Обряд был совершен в крошечной гостиной священника. Его жена и дочь были свидетелями. В щель между тяжелыми занавесями скользнул солнечный луч, осветивший льняные локоны Доры и сделавший еще прозрачнее ее тонкую кожу. Больше чем когда-либо прежде она казалась ему ангелом, если не смотреть на ее фигуру. Маленькая грудь, которую он когда-то целовал, вдвое увеличилась в объеме, и ему было бы любопытно увидеть ее обнаженной. И скоро он это осуществит.
При этой мысли он вдруг чертовски разозлился. У него жена, брюхатая уже семь месяцев, которая, очевидно, ненавидит его мужские достоинства, а он уже думает, скоро ли затащит ее в постель. Да он ублюдок хуже не придумаешь.
Пэйс надел золотое кольцо на палец Доры, повторил за священником обеты, даже не слыша собственных слов, и нагнулся, чтобы беглым поцелуем коснуться сухих губ новобрачной. В церемонии явно не было ничего торжественного или священного. Он не удивился, когда священник дал ему подписать свидетельство, на котором была предусмотрительно поставлена дата 1864 вместо 1865. Он был счастлив, что в карманах у него нашлось несколько долларов. Священник, конечно, рассчитывал на весомую благодарность.
Дора не заметила несоответствия дат. Зная ее склонность к правде, Пэйс безмолвно вознес благодарственную молитву. Его главной заботой было узаконить рождение младенца, но в будущем они с приятностью оценят подтверждение, будто поженились до наступления беременности. С годами правда забудется.
Он отблагодарил священника и с осторожностью вывел Дору из дома. Они женаты. Она стала его женой. Пэйс, не веря своим глазам, поглядел на ее спокойное лицо. Он и суток не пробыл дома, а уже закован в цепи мужа и будущего отца. Можно ли пасть еще ниже?
И тут Дора тоже посмотрела на него своими всевидящими глазами. Пэйс ждал осуждения с ее стороны, но она одарила его легкой улыбкой и сказала:
– Я благодарю тебя, Пэйс. Думаю, я научусь любить такого человека, как ты.
И у него появилось такое ощущение, словно она выбила почву у него из-под ног.
Глава 22
Конец ее владычеству со свадьбой!
Свободу отдает взамен на цепь
И, созидая из рабов господ,
Изменников творит из прежде верных.
Джон Краун «Английский странствующий монах»
Дора не понимала, почему она произнесла эти слова. Пэйс был неприятно поражен ими, и ей захотелось взять их обратно. Но они сказаны, и так должно быть, если она хочет оставаться честной. Дора не очень легко поддавалась опасным эмоциям, но Пэйс уже дал им однажды волю. Он легко может снова поступить так же. Однако они постараются ужиться. Ее пылкие чувства к Пэйсу не имеют никакого отношения к браку. Сейчас главное – это чувство облегчения, ведь теперь она разделит бремя, которое прежде несла одна.
Дора взяла Пэйса под его слегка скрюченную руку, и они снова направились к зданию суда.
– Немногие люди знают, что правильно. Еще меньше тех, кто правильно поступает. И ты один из этого благородного меньшинства.
Выражение его лица смягчилось, он принял ее слова как выражение благодарности.
– Я сделал только то, что должен был сделать на моем месте любой человек. Я ведь не совсем негодяй, Дора, и сожалею, что тебе пришлось страдать из-за моего грешного поведения, но теперь с этим покончено, и я бы не хотел больше об этом говорить.
Она быстро и застенчиво улыбнулась:
– Я ведь и не знала, что мы делаем то, отчего рождаются дети, иначе я, возможно, и не пошла бы на это. Но я виновата столько же, сколько и ты.
– Проклятие, Дора, – разозлился Пэйс, – я же сказал, что больше не желаю об этом слышать. Я и так чувствую себя последним негодяем.
Итак, он решил себя наказать. Что ж, пусть. Ее донимали другие мысли, например, что в суде они могут встретить шерифа. Ей бы очень не хотелось доводить до его сведения, что они с Пэйсом поженились только что. А вдруг на этом основании шериф опротестует свое прежнее решение по недвижимой собственности? И может ли быть, что Пэйс не получил ее письма?
Ей довольно трудно было начать разговор на эту тему. Пэйс впал в одно из своих мрачных раздумий и вряд ли сознавал ее присутствие. Они подошли к коляске. Он молча помог ей сесть. Она его окликнула, но он отмахнулся и быстро поднялся по ступенькам в здание со свидетельством о браке. Дора сидела в коляске, сцепив руки, то ли от волнения, то ли собираясь молиться, непонятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52