Затем сады сменились роскошными зелеными лугами, на которых паслись белые овечки; Тристану эта картина остро напомнила о том имении в Суффолке, которое обещал ему Гарт. Теперь он сомневался, что когда-либо получит этот подарок. Пока кошельком пятого графа распоряжается Калеб Харкур, Гарт не сможет позволить себе проявить щедрость к своему незаконному брату.Придорожные поля уже готовили к весеннему севу. Крестьянин, шедший за плугом, остановился и снял шляпу, поклонившись путникам.– Вы должны осенить его крестным знамением, отец Тристан, – прошептала Мэдди. – Он надеется, что вы благословите его поле.Тристан покорно повиновался, приободрившись при свидетельстве того, что маскарад его способен одурачить хотя бы крестьянина. Затем, для полноты картины, он и себя осенил крестом. Слишком набожным он не был никогда, но все же мысленно попросил прощения у Бога за это святотатство.С каждой милей тучи сгущались, а ветер становился все сильней и порывистей. В надвигающихся сумерках Тристан почувствовал, как на щеку ему упала первая капля дождя. Скоро стемнеет. Он устал и снова проголодался, а Мэдди, как ни старалась держаться молодцом, была уже близка к истощению. Но как Тристан ни вглядывался в окрестные поля, нигде не было видно ни трактира, ни почтовой станции.Спустя несколько мгновений дождь уже пошел в полную силу, и в лицо Тристана вонзились тысячи ледяных иголок. Кудри Мадлен слиплись, вода стекала у нее по подбородку. Крестьянская куртка промокла и обтягивала теперь ее фигуру так, что выдать мадемуазель Харкур за мальчишку больше не представлялось возможным, а Тристан реагировал на это соблазнительное зрелище вовсе не так, как подобало бы священнику. Отчасти из самозащиты, отчасти руководствуясь заботой о девушке, он достал из-под сиденья свой камзол и набросил его на плечи Мэдди.– Надо найти укрытие, – торопливо проговорил он, чтобы скрыть свою досаду. Через несколько секунд он указал спутнице на несколько крестьянских домов, показавшихся на горизонте. – К тому времени, как мы туда доберемся, будет уже темно. Мы сможем переночевать в сарае, и никто нас не увидит, если мы проснемся до рассвета и снова тронемся в путь.– Вы хотите спать в сарае?! – изумилась Мэдди. Этот наглец рассчитывает, что она проведет с ним наедине ночь на сеновале?! Она сомневалась, что даже такой беспечный родитель, как ее папаша, одобрил бы подобное поведение своего посланца. Мэдди смерила Тристана оскорбленным взглядом. – Я полагаю, нам следует найти приличную гостиницу, мсье. Хотя бы ради приличия.– Я и сам не способен думать ни о чем, кроме уютной перины и горячего ужина, – согласился Тристан. – Если вы можете гарантировать, что мы найдем такие удобства, проехав не больше мили, то я с радостью готов их поискать.– Вам отлично известно, что гарантировать этого я не могу!Тристан пожал плечами:– Тогда, боюсь, вам придется довольствоваться грудой соломы и ужином из хлеба и сыра.Как он и предсказывал, стало уже совсем темно, когда они подъехали к ближайшему сараю – надежной постройке из дерева и камня. Из-за узких ставней маленького, аккуратного крестьянского дома пробивался свет свечи, но сарай находился достаточно далеко, чтобы путников заметили.Тристан распряг старую клячу и поставил ее под навесом сарая, привязав поводья к столбику коновязи.– Отдохни, подружка. Ты заслужила, – проговорил он и, пообещав лошади чуть позже вернуться к ней с водой и кормом, распахнул дверь сарая и пропустил Мэдди вперед.Притворив дверь, Тристан достал кремень (которыми щедро снабдил их в дорогу слуга отца Бертрана) и зажег фонарь, который не забыл прихватить из-под сиденья экипажа. К его облегчению, сарай оказался чистым и опрятным, как и весь этот крестьянский двор. Все инструменты были в порядке развешаны по стенам, все животные спали в своих стойлах, и даже кошка с котятами мирно дремали в корзинке у двери.Между центральными опорами были сложены охапки свежескошенного сена и джутовые мешки с зерном; в глубине стойл виднелись две дойные коровы и огромная ломовая лошадь серой масти, которая недовольно всхрапнула при виде незваных гостей. Четвертое стойло пустовало, но грязный пол был присыпан свежей соломой.Тристан вдохнул едкий запах теплых тел и свежего помета, и внезапно на него нахлынули воспоминания о той далекой весенней ночи, когда они с Гартом еще детьми тайком прокрались в конюшни Уинтерхэвена – посмотреть на рождение жеребенка.Еще долгое время после того, как жеребенок встал на дрожащие ножки и нашел материнское вымя, Тристан и Гарт лежали бок о бок на сеновале и делились друг с другом мечтами о своем будущем. И уже тогда Гарт мечтал о Саре и о том, как в один прекрасный день они счастливо заживут с ней в Уинтерхэвене.Но теперь судьбы братьев приняли странный, непредвиденный оборот, и, по-видимому, мечтам их не суждено было осуществиться. Ибо теперь женой Гарта и матерью его детей станет не Сара Саммерхилл, а Мэдди Харкур, и к алтарю Гарта поведет любовь не к женщине, а к Уинтерхэвену.Тристан перевел взгляд на девушку, стоявшую на коленях возле кошки и поглаживавшую одного из котят, который в ответ довольно мурлыкал. Зубы Мадлен стучали от холода, но она не произнесла ни слова жалобы. При всех ее недостатках, Мадлен Харкур нельзя было упрекнуть в недостатке мужества. Она не опозорит титул графини Рэнда. К своему удивлению, Тристан обнаружил, что надеется даже, что эта девушка все-таки сможет обрести хоть подобие счастья в браке, купленном ее отцом.Он строго напомнил себе, что счастье Мэдди Харкур – не его забота. Жениться на ней предстояло Гарту, и, хотя Тристан был вовсе не в восторге от этого союза, он поклялся выполнить свою часть договора с Харкуром, от которого зависело будущее Рэмсденов. И по сравнению со всем, чем он был обязан этой семье, задача его казалась сущим пустяком.И, прежде всего, он решил попытаться придать возможно лучший вид сложившейся ситуации, которая, по всей видимости, приводила его спутницу в откровенный ужас.– А сарай совсем недурен, – заметил он с наигранной бодростью, которая прозвучала фальшиво даже на его слух. – Могло быть гораздо хуже.Подняв голову, чтобы осмотреть чердак, Тристан с облегчением вздохнул: между настилом и потолком было вполне достаточно места, а это значит, что ему не грозит очередная пытка теснотой.– Как много воды утекло с тех пор, когда я в последний раз ночевал на свежей, чистой соломе! – продолжал он все с тем же притворным энтузиазмом. – Ни в одной гостинице мира мы не нашли бы лучшую постель! – Взгляд его упал на ряд накрытых ведер, выставленных на грубо сколоченной полке у дальней стены сарая. – И нет на свете лучше напитка, чем свежее молоко прямо из-под коровы!Мэдди выдавила улыбку, но лицо ее по-прежнему оставалось осунувшимся и бледным, а под огромными глазами темнели тени. Тристан взъерошил ее мокрые кудри, словно и впрямь имел дело не с девушкой, а с крестьянским парнем.– Выше нос, мой мальчик! – шутливо проговорил он. – Боги к нам благосклонны. Этой ночью мы будем спать как короли.После того как Тристан погасил фонарь, Мэдди долго еще лежала без сна, крепко сжимая в руке тяжелый крест – подарок отца Бертрана. Гроза, собиравшаяся весь день, наконец, обрушилась на землю во всем своем неистовстве, почти сразу после того, как путники взобрались по приставной лестнице на чердак и улеглись на ароматной соломе. Дождь монотонно стучал по кровле сарая, словно тысячи крохотных камешков сыпались с неба, а ветер завывал дико, как оголодавший волк. Ни разу еще за всю свою жизнь Мэдди не чувствовала себя такой одинокой.Мужчина, спавший рядом с ней, вел себя вполне по-джентельменски. Однако в его обращении с ней была какая-то холодность… он обходился с ней не более любезно, чем с той старой лошаденкой, которую, перед тем как улечься спать, поместил в пустое стойло. Похоже, этот англичанин воспринимал свою спутницу всего лишь как еще одно животное, порученное его заботам.Он даже насухо вытер их обоих пустыми мешками, которые нашел на одной из полок. Сначала – лошадь, а потом – спину и плечи Мадлен, кратко объяснив ей по ходу дела, что это лучшее, что он может ей предложить, ибо освободиться от промокшей одежды в таких условиях было невозможно.Затем мсье Тибальт вручил девушке мешок, попросив ее оказать ему аналогичную услугу. Он, должно быть, полагал, что это не сложнее, чем поухаживать за лошадью. Но с точки зрения Мадлен, нельзя было придумать ничего более личного, чем эта процедура. Она до сих пор дрожала, вспоминая прикосновения к твердой мускулистой спине своего спутника. Прежде Мэдди, по существу, никогда не касалась мужчины (не считая, разумеется, деда, за которым ей приходилось ухаживать в последние дни его болезни). И она даже представить себе не могла, насколько сильное здоровое тело молодого мужчины отличается от дряблой плоти старика.Дедушка. При мысли о нем чувство одиночества захлестнуло Мадлен с новой силой. Дедушка был эгоистичным, раздражительным и требовательным, более того, он лгал ей, преследуя свои цели. Однако он по-своему любил Мадлен и нуждался в ней. А теперь во всем мире не осталось человека, который бы питал к ней любовь. Отец не в счет: ведь он совершенно спокойно обходился без нее целых пятнадцать лет.Мэдди охватило отчаяние. Слезы, весь этот долгий утомительный день таившиеся где-то в глубине ее души, внезапно прорвались наружу и водопадом хлынули по щекам. Еще мгновение, и Мадлен разрыдалась, не в силах дольше противостоять своему горю. Закрыв лицо ладонями, она оплакивала свое прошлое, утраченное навсегда, и будущее, которое не сулило ей ни малейшего проблеска счастья.Тристан не спал. Разве мог он уснуть, когда пальцы его до сих пор хранили воспоминание о нежных плечах и испуганно напрягшейся спине Мадлен?! Тысяча чертей! Каждая клеточка его тела горела от близости женщины, лежавшей рядом с ним в темноте. Вот расплата за доброту! Он всего лишь пытался согреть ее – и вот теперь приходится терпеть такую пытку, потеть и сопеть как похотливый козел!Сон все не шел к нему, и Тристан настороженно прислушивался к тому, как Мэдди ворочается с боку на бок. Как же ему хотелось, чтобы эта ночь их путешествия была не первой, а последней! Еще не хватало – желать невесту собственного брата!И тут Тристан услышал странный звук. Похоже на всхлип… Еще один и еще… О Господи! Она снова плакала. Казалось, будто у нее вырывают сердце из груди. Охваченный ужасной беспомощностью, как всегда, когда дело доходило до женских слез, Тристан приподнялся на локте и уставился в чернильную темноту, туда, где должна была находиться Мэдди.– Мэдди?..Он еще не знал, что ей сказать, но единственным ответом ему был очередной всхлип. Тристан напомнил себе, что мадемуазель Харкур еще очень молода, едва ли старше Кэрри, и, возможно, подвержена такого же рода истерикам. Но ни Кэрри, ни любая другая из знакомых Тристану женщин не смогла бы перенести весь этот ад, через который им довелось пройти за последние сутки, с такой же стойкостью и смирением, как Мэдди. У нее были все основания плакать, и сердце Тристана разрывалось от сострадания.Больше всего на свете в то мгновение ему хотелось обнять ее и утешить, но у Тристана было предчувствие, что если он поддастся этому порыву, то вся жизнь его изменится раз и навсегда.И все же выражение лица Мадлен, с которым она говорила о лжи своего деда, тронуло его до глубины души, а та очевидная уязвимость, с которой Мэдди расспрашивала его о своем отце, до сих пор не выходила у Тристана из головы. К черту предчувствие! Тристан приподнялся и привлек девушку к себе.– Плачьте, Мэдди! Плачьте, вам будет легче, – прошептал он, покачивая ее в объятиях как ребенка.Наконец напряженные мышцы Мадлен расслабились, и она перевела дыхание, которое испуганно затаила, как только Тристан прикоснулся к ней. Со сдавленным стоном она уткнулась лицом в его плечо и продолжала рыдать, выплакивая свое горе, до тех пор, пока рубашка Тристана не промокла от слез, как несколькими часами раньше – от дождя.Позже, когда рыдания ее, наконец, утихли, а глубокое ровное дыхание подсказало Тристану, что Мэдди погрузилась в сон, он осторожно сменил позу, чтобы ей было удобнее лежать в его объятиях. И еще долго лежал без сна, прислушиваясь к бушующей снаружи грозе и мерному биению сердца Мадлен, вторившему ударам его собственного сердца.Свирепый порыв желания, которому он едва мог противостоять, сам собой угас, сменившись трепетной нежностью к этой хрупкой девушке, так доверчиво спавшей у него на груди. Ничего подобного этому чувству Тристан Тибальт прежде не испытывал ни к одной женщине.Широко раскрыв глаза, он вглядывался в беспросветную темноту ночи, пораженный неожиданной глубиной своих эмоций. Вздохнув, он, наконец, мысленно признал, что предчувствие его, как всегда, оказалось верным. С этой минуты жизнь его необратимо изменилась, и Тристан имел все основания страшиться, что изменилась она не в лучшую сторону. Ибо на сей раз боль терзала не его плоть, а его душу. ГЛАВА ПЯТАЯ – Проснитесь, Мэдди! Уже почти рассвело.Голос, будивший ее, был нетерпелив и настойчив, и Мэдди изо всех сил пыталась подчиниться ему, но глаза ее были словно засыпаны песком.Когда ей, наконец, удалось разлепить веки, она обнаружила, что Тристан склонился к ней с фонарем в руке. С пугающей ясностью Мадлен вдруг припомнила, что полночи проплакала на плече этого англичанина, прежде чем уснуть.Неужели она так и осталась спать в объятиях мсье Тибальта? Вмятина в соломе рядом с ней свидетельствовала именно об этом, а последней мыслью Мэдди, перед тем как она провалилась в сон, было удивленное понимание того, как приятны могут быть сильные мужские руки, когда ты отчаянно нуждаешься в утешении.Мэдди хотела поблагодарить своего спутника за доброту и заверить его в том, что больше ему нечего опасаться: этой ночью она выплакала все слезы. Но Тристан не дал ей возможности объясниться. Он снова замкнулся в непроницаемом панцире холодного безразличия, который натянул на себя после их вчерашнего разговора за обедом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32