И этот мужчина, сражавшийся в течение пяти часов с таким героизмом, что его с избытком хватило бы на десятерых солдат, сразу утратил и силу и мужество. Оружие выпало из его дрожащих рук, и, обезумев от страха за тех, кого он любил больше всех на свете, он бросился к жене с ребенком так быстро, насколько позволяло его увечье.
В этот миг пруссаки подались вперед и в большом числе оказались в двух шагах от Пьера Майяра; десять штыков сомкнулись одновременно на теле бегущего, и он упал, пронзенный насквозь, но успел прокричать тестю:
— Спасай свою дочь! Спасай моего ребенка!
Франсуа Гишар, поглощенный битвой, не видел этой сцены.
Но, услышав предсмертный зов зятя, рыбак растерянно посмотрел в ту сторону, куда был обращен последний взгляд несчастного инвалида; сквозь дым и густые, свивавшиеся в кольца облака пыли он увидел неясный силуэт, белевший среди темных вражеских мундиров.
Франсуа Гишар ринулся в этом направлении, столь яростно размахивая ружьем, что плотные ряды сражающихся расступались, давая ему дорогу.
На углу боковой улочки рыбак увидел свою дочь.
Она сидела, прислонившись к каменной тумбе; казалось, она была без сознания, но при этом крепко прижимала к груди плачущего ребенка.
Франсуа Гишар поступил так же, как Пьер Майяр: он отбросил ружье, а затем взял дочь с ребенком на руки, взвалил ее на спину и поспешил в сторону Ла-Варенны, не оглядываясь назад.
Он остановился, лишь добравшись до Венсенского леса.
Внезапно он почувствовал, что его шея и плечи совершенно мокрые.
Протянув к ним руку, он убедился, что это кровь.
Тогда Франсуа Гишар опустил дочь на траву и увидел, что вся одежда несчастной молодой женщины перепачкана кровью.
Он остолбенел, не в силах вымолвить ни слова, не решаясь к ней прикоснуться и боясь пошевелиться; ему казалось, что небо и деревья кружатся вокруг него, а земля колеблется под его ногами.
Наконец, превозмогая себя — это отчаянное усилие потребовало от рыбака больше мужества, чем все утренние стычки, — он расстегнул корсаж дочери и положил руку на ее сердце.
Это сердце больше не билось.
Ребенок, которого мать по-прежнему не выпускала из рук, уже уснул.
Франсуа Гишар снова поднял свою ношу и побрел дальше.
Придя домой, он положил дочь на кровать, осторожно высвободил девочку из объятий покойной и передал ребенка жене, а сам, не говоря ни слова, не проронив ни слезинки из своих выплаканных глаз, собрал снасти и направился к лодке.
IV. О ТОМ, КАК ИЗ-ЗА ВМЕШАТЕЛЬСТВА СИЛЬНЫХ МИРА СЕГО ИСТОРИЯ ЖИЗНИ ФРАНСУА ГИШАРА ЧУТЬ БЫЛО НЕ ЗАВЕРШИЛАСЬ В 1817 ГОДУ ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА ТАК ЖЕ, КАК ЗАВЕРШИЛАСЬ ИСТОРИЯ ЖИЗНИ ЕГО ПРЕДКОВ
Когда браконьеру хочется отведать рагу из дичи, он, независимо от того, известен ли ему замечательный афоризм из «Домашней поваренной книги» или нет, отправляется на поиски зайца.
Когда Франсуа Гишар задумал сделаться собственником, то, прежде чем собирать бутовый камень на равнине, заготавливать бревна на островках Марны и нарезать прибрежный камыш, он незаконно присвоил себе участок земли.
Рыбак полагал смехотворным покупать то, что можно получить даром.
В ту пору Республика конфисковывала имущество врагов отчизны, и логика Франсуа Гишара подсказывала ему, что если он последует примеру Республики, то проявит себя образцовым гражданином.
Принц де Конде командовал эмигрантским корпусом, сражавшимся на Рейне; он доставил Франсуа Гишару немало неприятностей, прежде чем тот укрылся за стенами Майнца; государство наложило арест на собственность беглеца, и рыбак решил, что оно не будет на него в обиде, если он поступит, подобно ему, в отношении человека, которого он на равных с государством основаниях имел право считать своим личным неприятелем.
Таким образом, Франсуа Гишар заложил фундамент и, как мы видели, построил себе дом в бывших земельных владениях принцев де Конде.
Впрочем, присваивая чужую собственность, он проявил благоразумие и умеренность. Парки, заповедные леса и места для рыбной ловли принесли столько несчастья этому роду, что рыбаку не хотелось в свою очередь владеть чем-нибудь подобным; он мог присвоить себе дюжину арпанов земли, на что, естественно, вряд ли рассердился бы Конвент. Он же довольствовался тем, что огородил четыреста — пятьсот метров и приспособил этот участок под сад и огород, где росли овощи, необходимые бедной семье, и цветы, которые он дарил жене в день Святого Людовика.
Консульство и даже Империя не покушались на демократические завоевания Франсуа Гишара: завоеватели вынуждены позволять кое-что друг другу.
Однако, когда Бурбоны вернулись во Францию, они прежде всего решили отобрать у захватчиков ту собственность, что еще не была распродана, и вернуть ее законным владельцам. Таким образом, наследник семейства Конде снова обрел и Шантийи, и леса, и бескрайние охотничьи угодья — все то, что издавна принадлежало его предкам на вареннской равнине; и вскоре на главной ферме поселился управляющий, а на границах владений разместили двух лесников, заменивших покойного Пьера Майяра.
Один из этих лесников, обитавший в лачуге, где прежде жил зять рыбака, был родом из окрестностей Рамбуйе, как и Франсуа Гишар, и доводился внучатым племянником человеку, которого когда-то убил отец Гишара. Несмотря на то что виновный поплатился жизнью за свое преступление и Симонно — так звали лесника принца де Конде — знал об этом лишь понаслышке, искра ненависти тлела в его душе, и теперь, когда он жил по соседству с сыном убийцы, грозила неминуемо разгореться и заполыхать огнем.
Так оно и случилось.
Как только Симонно узнал, что рыбака с берегов Марны и тестя его предшественника зовут Гишар, он обрисовал его управляющему в самых мрачных красках и даже вкратце изложил своему начальнику историю рода этих закоренелых браконьеров, заявив, что, пока столь опасный человек обитает во владениях принца, нельзя поручиться за сохранность ни одного фазана и ни одного кролика.
Эти слова произвели на управляющего большое впечатление.
В результате взгляды обоих лесников, а также здешнего жандарма и самого управляющего устремились на несчастного рыбака.
За ним следили днем и ночью.
С тех пор как дочь и зять Франсуа Гишара ушли в мир иной вслед за двумя его сыновьями, его внешний облик и характер существенно изменились: волосы стали белыми как снег, а на щеках и лбу пролегли глубокие морщины.
Рыбак совсем не уделял внимания Луизон и забросил хозяйство, явно не желая видеть ничего из того, что могло напомнить о прошлом, ибо воспоминания причиняли ему сильнейшие страдания. Он казался более чем печальным, более чем угрюмым: он выглядел злобным — плотно сжатые губы и нахмуренные брови придавали ему такой зловещий вид, что, увидев его, люди невольно содрогались.
Из-за такой внешности и таких повадок Франсуа Гишара все, что бы ни говорили о нем, выглядело не просто вероятным, а вполне достоверным.
Однако, как пристально ни следили за рыбаком, никому не удавалось поймать браконьера с поличным.
Так же следили и за Луизон, ходившей продавать рыбу в Кретей или Сен-Мор; но к каким бы ухищрениям ни прибегали наблюдатели, они были бессильны обнаружить хотя бы лапку куропатки, заячье ухо или фазаний хвост среди содержимого корзин, полных окуней, лещей, карпов и плотвы, которые женщина относила своим постоянным покупателям.
Между тем под деревьями то и дело находили силки, а молодые куропатки разбегались с осмотрительностью и стремительностью, указывавшими на то, что они едва не попали в тенёта. В редкую ночь лесники, наблюдавшие за всеми передвижениями Франсуа Гишара, не слышали, как кто-то стреляет в сидящих на деревьях фазанов.
Естественно, напрашивался вывод, что какой-то весьма хитроумный браконьер, пользуясь всеобщим недоверием к рыбаку, преспокойно отстреливает дичь его высочества; но это объяснение казалось слишком простым, чтобы принять его всерьез. Ненависть так быстро не сдает своих позиций: Симонно предпочитал верить в чудеса и в нечто невероятное. Он заявил, что потомок Гишаров обладает наследственной способностью к колдовству, с помощью которой его душа может отделяться от тела: в то время как тело рыбака лежит в лодке, чтобы сбивать с толку сторожей, его душа бродит по горам и долинам и воюет с фазанами.
Услышав эту выдумку, управляющий испугался и решил очистить вверенные ему земли от мерзавца, который имеет столь тесные связи с самим дьяволом.
Поэтому он решил разузнать, каким образом Франсуа Гишар стал владельцем хижины и небольшого приусадебного участка.
Управляющий отправился в министерство финансов и принялся проверять купчие на национальные имущества; вскоре он убедился, что рыбак незаконно присвоил чужую собственность, и, стало быть, согласно известному манифесту, его следует немедленно подвергнуть преследованию и утопить в Марне, если это возможно.
В тот день, когда управляющий сделал это открытие, в стане лесников и жандармов царило бурное ликование: было съедено гигантское фрикасе из кроликов, обильно орошенное вином Сюси, а затем все выпили за то, чтобы колдун и его приспешники поскорее исчезли с лица земли.
Несмотря на свои связи с нечистой силой, Франсуа Гишар даже не подозревал о том, что происходит неподалеку.
В ту пору уже требовалось брать рыбные места на откуп; раньше наш герой, возможно, отказался бы платить за право пользоваться рекой, но теперь, когда он постоянно пребывал в глубоком унынии, у него не хватило духа отстаивать свой излюбленный принцип, состоящий в том, что рыба принадлежит любому, кто сможет ее поймать; он подчинился закону и внес арендную плату.
Франсуа Гишар безусловно заметил, что он находится под надзором преемников покойного Пьера Майяра, но совесть рыбака относительно того, что творилось за пределами его водных владений, была совершенно чиста, и он не обращал ни малейшего внимания на действия малоприятных ему людей.
Кроме того, в это время у него были иные заботы.
Месяц назад слегла Луизон.
У этой кроткой крестьянки был сильный и стойкий характер. Жестокие удары судьбы удручали ее не меньше, чем мужа, но, не желая усугублять его страданий своим угрюмым видом и рискуя навлечь на себя упреки в равнодушии, Луизон скрывала то, что происходит в ее душе; она затаила в груди терзавшую ее тоску, и, за исключением грустного выражения бледного лица, обрамленного черным шерстяным платком, ничто не выдавало горя, постепенно убивавшего женщину.
Она держалась на ногах, пока у нее хватало сил бороться с понемногу подтачивавшим ее недугом.
Однажды утром маленькая Юберта, дочь Пьера Майяра, стала звать бабушку. Луизон хотела встать, но ноги отказывались ее слушаться; превозмогая себя, она сошла с постели и упала в обморок у колыбели девочки.
Видя, что бабушка лежит на полу, малышка заплакала; жена паромщика услышала детский плач и поспешила в дом рыбака; подняв бедную Луизон, она отправилась за Франсуа Гишаром на реку.
Увидев бледное, бескровное лицо женщины, которую он так сильно любил, рыбак оцепенел от ужаса; он взял ледяную руку Луизон и воскликнул с нервным смехом:
— Уже пятая!
Внезапно Франсуа осенило, и он побежал в Шампиньи за врачом, хотя это противоречило всем его понятиям и привычкам; но, видя, что смерть хочет забрать последнее из сокровищ, некогда украшавших его венец счастливца, муж принял решение бороться за жену до конца.
И вот, представляя собой странное, но величественное явление, этот суровый человек с грубоватыми повадками превратился в сестру милосердия и стал нежно заботиться о больной, подобно этим святым созданиям. Жадно, с мучительным беспокойством Франсуа Гишар ловил каждое слово доктора и тщательно следовал всем его предписаниям — он скорее дал бы отсечь себе руку, чем забыл хотя бы одно из них. Он ухаживал за лежавшей в постели несчастной Луизон, и она благодарила его полными слез глазами; он ходил босиком, на цыпочках, чтобы не потревожить ее, и не знал покоя ни днем ни ночью.
Как-то раз, около пяти часов вечера, рыбак сидел у изголовья больной, держа маленькую Юберту на руках и молча играя с ней: он опасался, что, если девочку оставить одну, она станет резвиться и разбудит бабушку. Внезапно раздался громкий стук в дверь.
Франсуа Гишар пошел открывать, мысленно посылая незваного гостя ко всем чертям. Незнакомец был одет в скверно сшитый сюртук и черные брюки, на которых пыль прочертила серые полосы. Он вручил рыбаку какую-то бумагу, предварительно осведомившись, точно ли перед ним Франсуа Гишар.
Рыбак не умел ни читать, ни писать; он хотел было окликнуть пришельца, чтобы узнать, о чем же говорится в этом послании, но тот удалился с подозрительной быстротой. Франсуа Гишар швырнул бумагу на буфет, намереваясь дать прочесть ее жене, когда она почувствует себя лучше.
Однако утром и в последующие дни Луизон становилось все хуже и хуже, и рыбак забыл об этой бумажонке — у него и без того хватало забот.
Неделю спустя Луизон уже была при смерти. Франсуа Гишар сидел на деревянной скамейке на крыльце и всматривался в сторону Шампиньи, ожидая, не покажется ли вдали врач. Этот скептик, внезапно уверовавший в чудодейственную силу врачевания, собирался броситься к ногам этого знатока своего дела, чтобы умолять его спасти несчастную Луизон, и даже хотел предложить ему в обмен на жизнь больной собственную жизнь. Повернув голову в направлении переправы, рыбак заметил небольшую группу людей, направлявшихся в его сторону.
Впереди шел человек в черном, приносивший неделю назад бумагу; рядом с ним шагал управляющий; за ними следовали двое лесников и трое жандармов.
Наконец они подошли к рыбаку.
— Вы Франсуа Гишар? — спросил тот, кто возглавлял шествие.
— У вас, должно быть, такая же короткая память, как у уклейки, раз вы меня не узнаете? — промолвил рыбак. — Вы еще неделю назад задавали мне тот же самый вопрос, и я ответил вам тогда, что Франсуа Гишар — это я.
— Хорошо. Вы намерены подчиниться судебному решению, которое я вам вручил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36