Возможно, Руперт Монро и смотрит сквозь пальцы на тайные занятия своей невестки. Но видел ли он ее вызывающе дерзкие картины?
Эйбл Смайт»
— Как ты мог? — Мириам стояла на пороге столовой. Николас только что закончил завтракать. Голова просто раскалывалась от боли. Он убеждал себя, что отвратительное самочувствие — результат выпитого вчера в непомерном количестве спиртного. Отчасти это было правдой. Но он только что просмотрел утренний номер «Таймс» и не желал думать о том, что почувствовал, прочитав заметку Смайта. Вину? Стыд? Если бы так. Было глубокое понимание того, что, открыв тайну М. М. Джея, он нанес Элли глубокую и мучительную рану.
— Что я мог, Мириам? — раздраженно спросил Николас.
Сестра с решительным выражением лица шагнула в комнату.
— Вот это! — прошипела она, швырнув ему в лицо газету. — Как ты мог такое сделать?
— Спасибо, но у меня есть свой экземпляр.
— Замечательно! Мистер Дрейк обзавелся собственным экземпляром своего предательства!
— Какое еще к черту предательство! — взревел Николас, вскакивая из-за стола. Стул, на котором он сидел, с грохотом упал на пол.
— Твое, какое же еще! — крикнула в ответ Мириам, ничуть не испугавшись. — Только ты мог рассказать то, что написал этот щелкопер.
— Ты знала?
— Нет! Я узнала об этом, как и все, сегодня из утренней газеты. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что «достоверный источник» — это ты! Ты это сотворил!
— Да с чего ты решила, что это я?
— Потому что ты единственный, кто так ненавидит Элиот Синклер, что готов пойти на все, чтобы побольнее обидеть ее!
У Николаса на скулах заиграли желваки.
— Я не старался ее обидеть! Ну а если даже и так, тебе-то какое дело?
Мириам посмотрела на него странным взглядом.
— Я много раз жалела, что ты мой брат. Но никогда так сильно, как сейчас. Ты достоин порицания, Николас Дрейк. — Она вздернула подбородок и стала смотреть поверх его головы в окно. Потом плечи Мириам поникли, и с изменившимся лицом она тихо спросила: — Отчего одна-единственная семья наплодила так много равнодушных и бессердечных людей? — Она посмотрела брату в глаза и с мольбой спросила: — Николас, почему она это сделала?
Он непонимающе уставился на нее.
— Я о маме, — пояснила Мириам. — Почему она покончила с собой? Ты же знаешь ответ. Стены комнаты вдруг начали смыкаться вокруг него.
Дрейк посмотрел на сестру.
— Почему я должен это знать? — сдавленно спросил он.
— Я тогда поняла по твоим глазам. Пусть я была ребенком, но уже хорошо тебя знала, я молилась на тебя и очень любила.
«Вот как? Может быть, она и правда любила меня?» — неожиданно для себя подумал Николас.
— Николас, пожалуйста. Я всегда чувствовала, когда у тебя было что-нибудь не так. Скажи мне, что ты знаешь. В наступившей тишине было слышно только громкое тиканье настенных часов.
— Ты ошибаешься. Я понятия не имею, отчего мама покончила с собой, — солгал Николас.
Элли сидела в своей комнате и смотрела сквозь прозрачные тюлевые занавески в окно, на толпу, собравшуюся перед особняком из гранита и мрамора, в который она вложила столько сил. По саду шныряли репортеры, равнодушно затаптывая посаженные ею цветы и недавно подстриженные газоны. Но она этого не замечала. Душа ее омертвела.
Николас рассказал.
Элли понимала, что здесь нечему удивляться. Он по праву ненавидел ее. Она страшно его обидела. Вот он и отомстил. Но, отыгравшись на ней, он причинил неприятности и многим другим людям. Впервые Элли вынуждена была признать: Николас оказался прав, сказав, что она его очень плохо знает. Как она могла так ошибиться в горячо любимом человеке?
Ей пришла в голову безумная мысль, что все ее несчастья — это последствия любви к Николасу Дрейку. Она уже решила, что ее разбитая жизнь начала потихоньку устраиваться. У ее сына было законное имя, а сама она обрела уверенность, снова начав писать.
Да, она повела себя глупо, забыв про ультимативные требования своего мужа. И никогда себе не простит, если ее легкомыслие навлечет неприятности на сына. — Элли! — резко обратился к ней Чарлз.
Она не ответила, а продолжала смотреть в окно с любопытством разглядывая незнакомые лица людей высматривающих М. М. Джея. «Как странно, — подумалось ей, — я — и вдруг знатная дама»..
— Я жду, Элли! — пришел в ярость Чарлз. Поняв, что муж не оставит ее в покое, она с трудом перевела взгляд с толпы под окнами на него.
— Что ты хочешь от меня услышать, Чарлз? Кровь бросилась ему в лицо.
— Скажи, что все это неправда!
Элли вздохнула и снова повернулась к окну:
— Я не стану тебе лгать.
— Вот как? Все эти годы ты только и делала лгала. Отчего такая перемена?
Вообще-то она никогда не утверждала, что не занимается живописью. Но входить в бессмысленное обсуждение деталей ей не хотелось. Пусть будет так, как хочет он, пусть считает, что она все время лгала. В любом случае правда вышла наружу и назад пути нет. Неожиданно Чарлз рухнул перед ней на колени и принялся ловить ее руки.
— Скажи им, что это неправда. Мы выкрутимся.
Дай Смайту достойный ответ, Элли. — Он умоляюще посмотрел на нее: — Я люблю тебя. И буду всеми силами защищать, если ты опровергнешь то, что написано в газете. Она провела рукой по его щеке:
— О, Чарлз…
— Элли! Элли!
В комнату ворвался Джим. Он дышал так тяжело, как будто всю дорогу бежал.
— Что случилось, Джим?
— Это посыльный, это точно посыльный! Чарлз поднялся с колен и подошел к Джиму.
— О чем ты говоришь? — требовательно спросил он.
— Картины! Из подвала! Их украл сегодня утром посыльный!
— Я ничего не понимаю! Элли оцепенела.
— Да посыльный, который принес продукты с рынка. Ханна, как всегда, попросила его отнести все на кухню. А теперь прекрасные картины Элли пропали! Барнард велел мне бежать и рассказать об этом вам.
— Черт! — выругался Чарлз. — Там еще были картины? — Он повернулся к Джиму: — А ты где был? Стоял, как всегда, разинув рот?
Джим испуганно отпрянул.
— Не ругай Джима, Чарлз. Это моя вина.
— Господи, вот устроила всем нам веселую жизнь! — хватаясь за голову, в сердцах воскликнул Чарлз. — Надо обо всем рассказать отцу. Ну и разозлиться же он!
Элли хотелось крикнуть мужу, что пора улаживать свои дела самому, а не бегать по всякому поводу к папочке за советом .Да разве сейчас это играло какую-нибудь роль? «Глупо надеяться, что взрослый человек вдруг изменится», — подумала она и вновь окунулась в туман спасительного забвения.
Все последующие дни Элли хранила молчание, и только когда маленький Джонас приходил к ней, шептала ему что-то на ухо, крепко прижимая к себе.
По распоряжению Чарлза ее несколько раз осматривал врач, но Элли не знала, сочли ее безумной или нет. Ей было все равно. Она вдруг разучилась думать.
Николас все рассказал.
Эта мысль безостановочно крутилась у нее в голове, и для других мыслей места не оставалось. Перед глазами стояло перекошенное от злобы лицо Николаса. «Да вы никак рассердились на меня, М. М. Джей? Или вы предпочитаете называться мисс Джей?» Время шло. В дом зачастил свекор, спорил с сыном, громко кричал о чести семьи, об отмененных выгодных контрактах, о подорванной репутации, приобретенной с таким трудом. Все это проходило мимо Элли.
Через неделю после газетной публикации к ней привели семейного адвоката. Он попытался растолковать, что от нее хотят. Но Элли никак не удавалось понять, о чем он, собственно, идет речь. В конце концов адвокат сдался и ушел, оставив на столе пухлую кипу документов. На следующее утро слуги уложили вещи Элли.
Чарлз так и не вышел попрощаться. Она не обиделась, потому что знала, как ему сейчас больно и тяжело. Рвал и метал в основном его отец. Он и настоял на разводе. Руперт Монро был одержим страхом потерять завоеванное положение в обществе. В его понимании Элли покрыла позором их имя.
Стыд жег ей душу. Разведенная. Еще одно доказательство, что она достойная дочь своего отца. Какую глупость она сделала, позволив Барнарду уговорить себя на эту выставку. Но Элли знала, что это неправда. Ей хотелось этой выставки, руки так и тянулись к чистому холсту. Самым постыдным во всей этой истории было ее желание показать людям свои картины. И она не устояла.
Элли покрепче взяла Джонаса за руку и остановила проезжающий мимо экипаж. На пороге дома стояла одна лишь мисс Хобарт, няня Джонаса, и, утирая слезы, махала рукой на прощание. Когда они подъехали к дому на Шестнадцатой улице, в дверях их уже ждали Ханна и Барнард.
— Могу поклясться, что тебя выставил вон его папаша, — заявила Ханна, подхватывая на руки Джонаса.
— И не без основания, — равнодушно ответила Элли.
— В семье надо держаться друг за друга, вот что я тебе скажу.
— В семье не надо обманывать.
— И ты еще их защищаешь! — поджала губы Ханна.
— А почему бы нет? Они ничего не сделали. Во всем виновата я.
Барнард все это время стоял у камина и молча слушал. Выглядел он постаревшим и несчастным.
— Прости меня, — прошептал он.
— Не надо, Барнард. Ты ни в чем не виноват.
— Как не виноват? Я же заварил всю эту кашу!
— Барнард, я взрослая женщина. Могла и не соглашаться.
— Все равно это я начал, когда в первый раз без твоего разрешения отнес картину в галерею.
— Послушай, мы оба прекрасно знаем, что причина совсем в другом.
— Боже мой, Элли, — только и смог вымолвить старик.
Но Элли уже не слушала. Она поднималась по лестнице на четвертый этаж, в комнату, которую почему-то все это время оставляла за собой. «Может быть, я подспудно знала, что вернусь?» — подумала она, усаживаясь в кресло перед окном. Элли решила обмануть судьбу, когда, родив ребенка от одного мужчины, вышла замуж за другого. Вот небеса и поспешили уравновесить чаши весов.
Дни шли однообразной чередой. Озабоченность легла на лица обитателей дома на Шестнадцатой улице. Три года Чарлз содержал Элли, а она содержала остальных. Барнард знал, что все деньги, вырученные за ее шляпный магазин, Чарлз забрал себе и вложил в ценные бумаги, правда, почему-то не на имя своей жены. Когда он сказал ей об этом, Элли была слишком благодарна Чарлзу за все и просто махнула на это рукой.
Теперь, когда денег не стало, Барнард понял, что вести хозяйство надо по-другому. Не откладывая дела в долгий ящик, он подрядился в бакалейную лавку развозить заказы. Джим начал приторговывать поношенными вещами, а Ханна посвятила себя Джонасу. Элли вела дом.
С утра до вечера она что-то мыла, протирала и скребла. И больше ничего. Она ни разу не вышла из дома, все больше молчала. Занималась уборкой. А когда заканчивала и дом сиял чистотой, как пасхальное яйцо, вновь начинала все мыть, протирать и скрести.
— Послушай-ка, Элли, — сказал ей как-то Барнард, — пора с этим кончать.
Он смущенно кашлянул. Элли много лет была для него примером сильной личности, стойкого борца, за чью спину всегда можно спрятаться. Но сейчас они поменялись ролями. Элли сломалась. Она делала вид, что дела обстоят прекрасно, хотя в действительности все говорило об обратном.
— Элли, милочка, — продолжил, собравшись с духом, Барнард, — нам пора подумать о том, как зарабатывать побольше денег. Того, что приносим мы с Джимом, слишком мало.
— Барнард, не волнуйся, все образуется, — ответила Элли с вымученной улыбкой и принялась старательно водить жесткой щеткой по кафелю, который не далее как вчера был вычищен ее до блеска. — Все будет хорошо.
Когда стало известно, что Элли переехала, репортеры и зеваки переместились от особняка на Пятьдесят девятой улице к дому на Шестнадцатой. Через месяц после появления злосчастной заметки сквозь толпу к входной двери дома Элли решительно протолкалась Мириам.
Дверь открыл Джим. При виде Мириам лицо его изумленно вытянулось.
— Миссис Уэлтон? А чего вы пришли? — Он впустил ее внутрь и громко объявил: — Мама Шарлотты пришла.
— Что вам надо, миссис Уэлтон? — резко спросил вышедший из кухни Барнард.
Мириам натянуто улыбнулась. Она ожидала, что ее встретят отнюдь не с распростертыми объятиями. Прежде всего она сестра Николаса Дрейка. А кроме того, когда Шарлотта была жива, она не проявляла к этим людям, мягко говоря, особо теплых чувств.
— Я хотела бы поговорить с Элли. Если можно.
— Очень интересно. И о чем же вы будете с ней говорить? — воинственным тоном поинтересовался Барнард.
По дороге сюда Мириам снова и снова задавала себе тот же вопрос. Она следила за газетами. Все связанное с М. М. Джесм превратилось в грандиозный скандал.
Ныо-Йорк с наслаждением копался в чужом грязном белье. Подвиги биржевых спекулянтов и громкие дела наемных убийц меркли перед великосветской дамой, втайне предававшейся написанию непристойных картин. С каждой новой статьей сердце Мириам болело все сильнее. И сегодня, по какому-то наитию, она взяла и пришла сюда.
— Мистер Уэбб, мне хочется ей как-то помочь. Барнард презрительно улыбнулся:
— Она не нуждается в помощи Дрейков.
— Сэр, прошу вас. Позвольте мне поговорить с Элли.
— Я же сказал: нет! А теперь уходите!
В этот момент со второго этажа спустилась Ханна:
— Барнард, что за галдеж ты устроил… О, миссис Уэлтон.
— Здравствуйте, мисс Шер, — вежливо поздоровалась Мириам.
— Она, видишь ли, пришла помочь, — ядовито сообщил Барнард. — Я предложил ей убираться вон. Ханна сочувственно посмотрела на Мириам.
— Подожди, мой дорогой. Дай-ка я перекинусь парой слов с миссис Уэлтон. Может быть, поднимемся ко мне и поговорим обо всем там? Барнард, пойди проверь, не захлопнула ли я случайно дверь. — Она с деланной озабоченностью оглядела прихожую: — Тут такой беспорядок.
— Послушай, что ты такое несешь? — возмутился было Барнард и осекся.
Мириам была готова поклясться, что они как-то странно переглянулись, после чего старик едва заметно кивнул и затопал наверх по лестнице.
Помолчав, Ханна снова обратилась к Мириам:
— Понимаете, миссис Уэлтон, никто из нас не может ей помочь. Извините, пожалуйста, Барнарда. Он просто оберегает Элли от новых обид.
— Да, я прекрасно понимаю. Заверяю вас, я пришла сюда не с целью обидеть.
— Я тоже так полагаю. А может быть, вы и сможете ей помочь, кто знает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40