Пришедший внимательно осмотрел комнату, обращая особое внимание на окна. Наконец он сказал:
– Свет должен быть отсюда. – Подошел к одному из окон и раздернул шторы, затем повернулся с гордым видом актера, ожидающего рукоплесканий. Постаравшись сконцентрировать на себе всеобщее внимание, он театральным жестом открыл холст.
В комнату струился неяркий солнечный свет. Все взглянули сначала на художника, затем на его творение. Стивен с трудом удержался, чтобы не покачать головой. Очевидно, его первоначальное предположение оправдалось. Этот человек не был художником.
Именно это Стивен и хотел сказать Белл, но, посмотрев на нее, прикусил язык. Она внимательно разглядывала картину, и постепенно ее глаза темнели, улыбка сменялась недоуменно-мрачным выражением, а еще недавно румяные щеки побледнели.
– Что это? – хрипло спросила она.
– Портрет вашего отца, – ответил Марвин. Белл, заметно прихрамывая, подошла к картине вплотную:
– Это не мой отец!
– Конечно же, ваш отец, – с запинкой проговорил художник, рассматривая свое произведение, но как бы сомневаясь, уж не захватил ли он случайно не тот холст. – Ну конечно, ваш отец. Такой, каким вы его описали.
– Ничего похожего на то, что я описывала! – резко заявила Белл.
Стивен и Адам внимательно наблюдали за этой сценой. Гастингс стоял в дверях, из-за его плеча выглядывали Роуз и Мэй.
– Ни малейшего сходства! – повторила Белл, отступая назад.
– Но, мадам…
– Вы заверили меня, что вы профессиональный художник! – сердито вскричала она. – А я имела несчастье вам поверить.
Запрокинув голову, Белл рассмеялась, по Стивен заметил, что глаза ее остаются мрачными.
– Пожалуйста, успокойтесь, мадам, – умоляюще произнес Марвин. – Я нарисовал вашего отца таким, каким вы его описали.
– У моего отца высокий, царственно величественный лоб, благородный патрицианский нос, широкие плечи!.. А это, – махнув рукой в сторону портрета, издевательским тоном произнесла она, – просто жалкая пачкотня.
Стивен не мог оторвать от нее глаз. Белл была необыкновенно привлекательна, соблазнительна и в то же время что-то в ней отталкивало. Одета она была странно, и, однако, казалась Стивену прекраснее безупречно одетых женщин. То она весело смеется, то яростно неистовствует. Еще одно доказательство верности распространяемых о ней слухов. Но это почему-то не имело теперь для него особого значения. Ему хотелось подойти, утешить ее, а почему – он не задумывался.
– Белл… – тихо произнес он.
Все, включая и Белл, сразу обернулись к нему. В ее глазах он прочел изумление. Ее щеки порозовели, но на этот раз, как Стивен догадывался, не от возбуждения, а от смущения.
– Не расстраивайтесь, – произнес он таким тоном, как будто они были одни в комнате. – Мы найдем другого художника. Вообще-то я знаю такого, который может сделать то, что вам нужно. Я немедленно с ним свяжусь.
– Я не могу не расстраиваться! – воскликнула Белл, прижимая к щекам ладони. – Просто не могу.
Белл перевела взгляд на Адама, затем на стоящих в дверях слуг. Прищурив глаза, она бросила последний взгляд на полотно и, забыв о пикнике, выбежала наружу.
– Я написал все так, как она просила, – пожаловался Марвин. – Клянусь вам, месье, я написал все в точности, как она объяснила.
Но никто не обратил на его слова никакого внимания.
Стивен хотел было последовать за Белл, но в дверях прикосновением руки его остановил Гастингс. Стивен сурово взглянул на дворецкого, собираясь поставить его на место. Но Гастингс гордо выпрямился и сказал:
– Пожалуйста, оставьте ее в покое, сэр.
– Я думаю, он прав, Стивен, – сказал Адам, стоявший чуть поодаль. – Боюсь, ее нервы перенапряжены.
Сжав челюсти, Стивен смотрел на людей, которые удерживали его. Неужели они думают, что он может причинить ей боль? Он же хочет только помочь! Но только ли этим ограничиваются его желания?
– Что бы вы ни думали, – сказал Стивен, – я не причиню ей вреда.
Адам шагнул вперед:
– Я знаю, что ты никогда не сделал бы этого намеренно.
Эти слова остановили Стивена, наполнив его, неизвестно почему, пронизывающим холодом.
– Ты говоришь так исходя из своего опыта, Адам?
То, что брат молчал, было достаточно красноречивым ответом. Тяжкое бремя легло на плечи Стивена.
– Ну а теперь, – нарушила молчание Мэй, – надо приниматься за уборку.
Стивен чувствовал себя потерянным. Как случилось, что в присутствии чужих людей он высказывал то, что обычно не решался произнести даже в уединении своего кабинета? Ему следует немедленно покинуть гостиную, оставить, как советует брат, Белл Брэкстон в покое.
Обойдя Гастингса, Стивен поднялся по длинной лестнице наверх. Там он и нашел Белл. Сидя на полу, она что-то яростно черкала в большом блокноте. Какое-то время Стивен стоял неподвижно, не зная, что делать. Зрелище надрывало ему сердце. Хотелось крепко сжать молодую женщину в объятиях, защитить от мира, где она явно чувствует себя неуютно. Хотелось оградить ее от всех неприятностей, утешить в ее затаенном горе. Но как – он не знал.
– Белл… – наконец прошептал он.
Вздрогнув, она подняла голову, по ее щекам катились слезы. Прекратив рисовать, она сказала с мучительным надрывом:
– Я не могу вспомнить, как он выглядит! Сдвинув брови, Стивен прилег рядом с ней.
– Ты говоришь о своем отце, Белл? – ласково спросил он.
– Да, – простонала она, – я говорю о своем папе. Не могу вспомнить, как он выглядит.
Слезы хлынули снова. Но на этот раз Стивен не стал ждать, обнял Белл, и после легкого колебания она прижалась головой к его плечу.
– Ну не надо, не надо, – утешал он ее, гладя по волосам с таким невозмутимым видом, словно делал это не один раз. – Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что не помнишь, как он выглядит?
– Просто не помню, вот и все. Недостаточно хорошо представляю его себе.
– Ты едва ли можешь освежить свои воспоминания, глядя на тот холст, что тебе принесли, скорее наоборот. Твой месье Дюбуа просто мазила, любовь моя.
– Но дело вовсе не в этом! – простонала она. – Беда в том, что я не могу вспомнить. Не могу – и все! Когда я описывала его облик, то с трудом вспоминала черты лица, хотя и не хотела признаваться себе в этом. Я надеялась, что портрет послужит доказательством того, что я не забыла. – Белл ударила себя кулачками в грудь. – Но ничего не получилось…
Стивен теснее привлек ее к себе и вдруг с волнением почувствовал, что его самого захлестывают воспоминания о давно прошедших днях.
– Через год после смерти родителей, – начал он почти шепотом, – я вдруг заметил, что не могу вспомнить, как звучал смех моей матери. – Скудный зимний свет, просачиваясь сквозь окна, как будто опутывал их серебряной паутиной. – День за днем я отчаянно напрягал память, пытаясь вспомнить звуки ее смеха.
– О Стивен!..
Он тяжело вздохнул.
– Но все мои старания оказывались безуспешными, мне так и не удалось вспомнить, как звучал ее смех. Лицо я помнил, но только благодаря портрету, написанному незадолго до ее смерти. Но я перестал слышать ее смех. А ведь я ее любил! – взволнованно сказал Стивен. – Очень любил!
Своими темными глазами он внимательно вгляделся в глаза Белл.
– Хотя ты и забыла, как выглядит отец, он навсегда останется в твоем сердце.
Со слабой улыбкой Стивен смахнул слезы с ее щек.
– Я знаю это совершенно точно. Каждый раз, когда мы видимся, ты всегда упоминаешь о своем отце. Честно говоря, не будь он твоим отцом, я бы даже ревновал.
Стивен посмотрел на Белл с ласковой заботливостью:
– Ты очень любишь его, только это и имеет значение.
Он так хотел утешить ее, помочь. И сердце его дрогнуло, когда Стивен увидел, что из-под прикрытых век опять полились слезы.
– Да, люблю, – прошептала она, – но недостаточно. Прости меня, о всемилостивый Боже, недостаточно!..
Глава 15
1876 год
Ренвилл
День был холодный, земля вся промерзлая. Понадобилось шесть человек, чтобы вырыть могильную яму.
Броунинг Холли стоял возле гроба, на его щеках поблескивали замерзшие слезы. Его милая дочь, юная Белл, оцепенев от горя, не двигалась. К горю девочки примешивалось сильнейшее беспокойство. С предыдущего дня, когда доктор Уильяме закрыл глаза матери и сказал, что ее душа вознеслась на небо, отец не проронил ни слова.
Он был в таком ужасном состоянии, что, казалось, даже не осознает смысла произошедшего. Но Белл поняла. В свои двенадцать лет девочка уже хорошо знала, что мать умерла.
Все это время в их долине свирепствовала скарлатина, сводя в могилу друзей и соседей, иногда целыми семьями. Но Броунинг и Белл выжили. Хотя молчание отца и внушало Белл подозрение, что он тоже заболевает.
Те же люди, что выкопали яму, опустили в нее гроб. Белл была вне себя от горя. Отныне ее мать будет покоиться в земле, вдали от них.
Но что, если мать не умерла? – встревожилась девочка. Ее охватила паника. Что, если она просто очень устала и уснула? Что, если она проснется в гробу, в кромешной тьме и закричит от страха? Услышит ли кто-нибудь ее?
Сердце Белл громко застучало, она решила спросить отца: может быть, мать проснулась в могиле и пытается выбраться наружу? Она притронулась к его висевшей как плеть заскорузлой руке.
Броунинг Холли, вздрогнув, посмотрел на нее.
– Мадлен, – прошептал он.
Белл была поражена в самое сердце. Она знала, что очень похожа на мать, отец часто говорил ей об этом. Но в этот миг она ни на кого не хотела походить, даже на мать. Она хотела быть просто Белл, Голубым Колокольчиком.
– Нет, папа. Это я, Белл.
Его глаза широко раскрылись, потемнев от боли. Она попыталась сплести свои пальцы с его пальцами, но рука отца осталась безучастной, разве что напряглась, и он вновь повернулся к могиле. Несколько мгновений Белл держалась за него, хотела что-то сказать, но промолчала. Не в силах забыть ледяной взгляд, которым окинул ее отец, девочка убрала руку.
Краешком глаза она взглянула на старого фермера, у которого работал отец. Фермер смотрел не на гроб, а на нее. Вздрогнув, Белл хотела было прижаться к отцу, но передумала.
С недетской мудростью она осознала, что никто не скажет ей, в самом ли деле мертва ее мать, и никто не поможет ей спастись от старого фермера. Отныне ей придется полагаться только на себя.
С глубоким вздохом Белл стала вспоминать облик умершей матери. Глаза сомкнуты. Грудь в полной неподвижности. Кожа залита неестественной бледностью. Губы синие. Да, мать мертва, хорошо обдумав все происшедшее, решила Белл. И, конечно, не пытается выбраться из могилы.
Но старый фермер жив и смотрит на нее таким взглядом, что все холодеет в груди.
Под влиянием этого рокового дня Белл Холли неузнаваемо переменилась.
После похорон она старалась держать дом в чистоте и опрятности, готовила еду, стирала белье, застилала постели. Она уже давно помогала матери по хозяйству, многое умела, хотя приготовить вкусный обед или хорошенько отстирать белье в зимние холода было выше ее детских сил. Несколько дней отец ничего не делал, только неподвижно сидел на стуле у очага. Он не ел, ничего не отвечал, когда она с ним заговаривала. Часто путал дочь с ее матерью. А когда ум его прояснялся, то бормотал что-то маловразумительное о том, что не выполнил своих обещаний.
На третий вечер пришел старый фермер и сказал, что если наутро он не выйдет на работу, ему тут же подыщут замену. Броунинг только взглянул на него, но ничего не ответил. И вот тогда-то Белл заметила, что его безутешное горе начинает медленно превращаться в горячий, как расплавленный свинец, гнев.
Белл беспомощно наблюдала за преображением отца. Через несколько дней неизменно веселый, жизнерадостный отец превратился в убитого горем, а затем и пылающего гневом человека. И этот новый отец пугал ее. По ночам она молилась, чтобы мать воскресла, а отец стал прежним. Но наступало утро, мать лежала в могиле, а в отце не происходило никаких перемен к лучшему. Однако на работу он вышел.
Дни шли за днями, складываясь в недели, Белл изо всех сил старалась заменить покойную мать, но у нее это плохо получалось. Отец начал проявлять недовольство:
– Мясо жесткое!
– Белье плохо прополоскано.
– В доме кавардак.
Что бы она ни делала, ничто его не удовлетворяло. Все попытки вернуть его любовь оказывались тщетными. Однажды вечером он не притронулся к еде.
– Тебе надо поесть, папа.
Он вдруг с такой силой хватил кулачищем по грубо отесанному столу, что вся посуда на нем задребезжала.
– Не смей мне указывать, девчонка, что я должен делать, а что нет! Оставь меня в покое.
Казалось, вся комната заполнена его гневом, неистовым и обжигающим. Никогда еще отец не разговаривал с такой безумной злобой.
Затем он стал как-то странно на нее поглядывать.
– Сколько тебе лет? – однажды спросил он.
– Двенадцать, папа, скоро исполнится тринадцать. – Белл верила, что он хорошо знает, сколько ей лет. Почему же тогда спрашивает?
– Четырнадцатого февраля, да?
– Да. В День святого Валентина. Ты вспомнил? Он внимательно оглядел ее, прежде чем кивнуть, затем отвернулся и больше не разговаривал.
Ее изголодавшееся по любви и ласке сердечко ликовало. Он вспомнил, что ее день рождения приходится на День святого Валентина. Это вселяло в нее веру в то, что все будет хорошо. Они еще станцуют с отцом, пусть и не в большом зале, но хотя бы дома. Вместе вкусно поужинают, а потом закружатся в веселом танце. Конечно, они будут вспоминать маму – ведь они так сильно по ней тоскуют! Но любовь между ней и отцом вновь зацветет пышным цветом. Его гнев улетучится. И они будут танцевать до упаду.
С этого времени Белл считала дни, остававшиеся до ее дня рождения. И готовилась к приближавшемуся празднику. Обдумывала, что приготовит на ужин, какой пирог испечет. Ползала на четвереньках, до блеска натирая пол. Она мечтала о наступлении четырнадцатого февраля, как голодающий мечтает о куске хлеба. Каждый день, пробуждаясь и перед сном, она говорила себе, что ее день рождения вот-вот наступит. И тогда наконец все снова будет хорошо.
Глава 16
1893 год
Бостон
Было четырнадцатое декабря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34