Но, если янки прорвутся, они смогут высадить солдат с кораблей прямо на улицах города! И, чтобы защитить граждан, солдатам Конфедерации придется сражаться с солдатами в голубой форме прямо на улицах Нового Орлеана!
Энэлайз содрогнулась. Представленная картина была так нелепа, так абсурдна, нет… нет… этого не должно произойти. И все-таки… форты, представлявшие собой единственную реальную защиту города, уже который день были под сильным обстрелом.
Пришло пасхальное воскресение, а янки продолжали непрерывно обстреливать форт. Энэлайз с матерью в сопровождении Эмиля отправились на пасхальную мессу в церковь Святого Патрика.
Там, как и во всех других церквях города, горожане обсуждали военные действия и делились друг с другом последними новостями. Обстрел действовал всем на нервы, и по этому поводу ежечасно распространялись новые слухи.
Одни говорили, что корабли янки уже прорвались через форт и поднимаются к городу; другие — что фортам нанесен только небольшой ущерб, и они выстоят. Также распространялись слухи о том, что новый Орлеан наводнен диверсантами. Некоторые заявляли, что солдаты отходят от Нового Орлеана и что рабы поднимают восстания на плантациях.
Наслушавшись всего, по дороге домой из церкви миссис Колдуэлл озабоченно сказала:
— Мы должны ехать вверх по реке, Энэлайз. Мы не можем больше оставаться, так как янки скоро будут здесь. Мы просто уедем отсюда и отправимся на плантацию «Белль Терр».
— Мама, не впадай в истерику, — сказала жестко Энэлайз. — Мы ничего не знаем, а то, что мы слышали — это все из непроверенных слухов. А что, если рабы восстали на плантациях? Я скорее встречусь лицом к лицу с янки здесь, нежели буду оказывать сопротивление рабам в «Белль Терр». Что скажешь, мама?
— Ох, твой бедный отец! Что мы будем делать? — спросила Тереза.
— Будь разумной, мама, — ответила ей Энэлайз. — Что можем ты и я сделать, чтобы защитить папу? Без нас ему легче позаботиться о себе. Скажи ей, Эмиль, — обратилась Энэлайз к брату.
— Это правда, мама, — сказал Эмиль. — Папа не захочет, чтобы ты поехала туда, где есть опасность. И я запрещаю тебе тоже. Тебе будет лучше здесь, где солдаты, такие как я, защитят тебя. И кроме того, скажу тебе, что янки никогда не прорвутся через форты.
— Это ты так говоришь, Эмиль. Но почему армия покинула нас? — спросила Тереза. — И что мы будем делать с Энэлайз? Я даже содрогаюсь при мысли, что будет — все эти ужасные, взбешенные мужчины, бегущие с дикими воплями по улицам, грабящие и убивающие и…. — она остановилась, боясь выговорить то страшное слово.
— И насилующие, — четко закончила Энэлайз. Но нарисованная Терезой картина ожила в ее воображении.
Она представила вдруг среди этих ужасных солдат в голубой форме его. И так ясно увидела его густые черные волосы, худощавое лицо с чувственным ртом, стройную фигуру. И тотчас возникли сцены той знойной страстной ночи, когда она почувствовала коварную силу его тела. Нет, тот случай нельзя назвать насилием. Нет, нет, это не было насилием. Слезы хлынули из ее глаз, но она вытерла их и категорично сказала:
— Мама, мы никуда не будем убегать отсюда. Я не хочу поддаваться трусости. Мы останемся здесь — падет ли Новый Орлеан или нет.
Обстрел фортов, наконец, прекратился; уже неделю стояло затишье. Энэлайз стала надеяться на улучшение обстановки. Но лишь немногие в Новом Орлеане сохраняли спокойствие. С 1814 года им не угрожал ни один враг, город процветал, и его горожане стали зажиточными, уверенными в себе людьми. Даже, когда началась война, нью-орлеанцы были спокойны и уверены в своей непобедимости. Но фронт продвинулся под натиском янки так далеко, что враг стоял уже у ворот Нового Орлеана, и в городе началась паника.
Богатые отправились на свои плантации; те, у кого не было земельных владений, уехали к своим родственникам дальше, на юг. Солдаты ополчения, такие как Эмиль, жили по-прежнему в домашней обстановке, развлекаясь и теряя боевой дух. Многие горячие головы из креолов стремились к участию в сражениях с самого начала войны. И вскоре им придется, защищая город, убивать или быть убитыми.
Затишье, которое так обрадовало всех, началось 24 апреля после недельной беспрерывной бомбардировки. Энэлайз хорошо запомнила этот момент.
Она сидела и подшивала оборку нижней юбки, но, сбившись, уколола себе иголкой палец. Она начала отчаянно трясти пальцем и вдруг замерла. Что-то было не то. Как-то необычно. И вдруг она поняла: это прекратился грохот выстрелов!
Она вскочила на ноги. Ее сердце учащенно забилось. И, хотя кругом стояла тишина, в ушах ее, как и прежде, звенело. У нее пересохло во рту и подвело желудок. Что бы это все значило? Что же случилось? Или янки отступили, а, может быть, наоборот — их канонерки именно сейчас выходят к городу?
Энэлайз быстро вскочила и бросилась на улицу, по дороге схватив только свою шляпку, совершенно забыв о перчатках. Ей необходимо было знать, что же произошло на самом деле. Вся в тревоге, она бежала вниз по улице до тех пор, пока не встретилась с мальчиком-подростком, бегущим навстречу.
— Что такое? Что произошло? — спросила она его таким странным голосом, что даже сама удивилась.
— Канонерки, мэ-эм! Они идут в Новый Орлеан. Корабли янки только что миновали форты, — прокричал он и убежал.
— Нет! Нет, это неправда! — воскликнула Энэлайз и повернулась, не зная, что ей делать.
Вдруг колокола Церкви Христа ударили в набат. Немедленно к ним присоединились колокола Церкви Святого Патрика и Первой Пресвитерианской. Энэлайз закрыла уши руками. — «Нет, это неправда! Этого не может быть! Но с чего бы тогда церковные колокола били в набат?»
— Это была паника. Самая настоящая паника, — сказала она сама себе. — Нужно просто точно узнать, что же все-таки произошло?
Она приподняла юбки своего платья и побежала в город. Чем ближе она приближалась к центру, тем больше становилась толпа. Люди, казалось, беспорядочно сновали туда-сюда. На Кэнэл-стрит Энэлайз едва увернулась от тяжелогруженной подводы. Эта подвода, как и несколько других, следовавших впереди, была загружена тюками хлопка и направлялась к пристани.
Энэлайз с ужасом смотрела на все происходящее. Все было настолько страшным — паникующая толпа, рвущиеся вперед лошади, кричащие до хрипоты кучеры…
— Энэлайз, Энелайз! — вдруг раздался из толпы чей-то голос.
Она обернулась на крик и увидела Полину Бовэ, машущую ей рукой.
— Полина! — крикнула Энэлайз и ринулась сквозь толпу к своей подруге. — Полина! Что происходит? Неужели это правда?
Лицо Полины побледнело, а глаза расширились от страха.
— Ох, Энэлайз, — произнесла она, — это правда. Они на подходе. Янки уже прошли форты.
— Ты уверена в этом? — спросила Полину Энэлайз, крепко ухватив ее за плечо.
Полина утвердительно кивнула головой.
— Мне сказала Сесилия Мойз. Ты ведь знаешь ее. Она была вместе с отцом, когда они получили сообщение с фортов.
Наконец до Энэлайз дошел смысл сказанного, и она отпрянула назад. Итак, произошло непоправимое!
— Я должна возвратиться к маме, — сказала она машинально и побежала к себе домой. Там царила полная паника. У дома стоял экипаж, и слуги сновали туда-сюда, укладывая в него вещи — коробки и наполовину заполненные дорожные сундуки. В центре зала стояла ее матушка. Она кричала на неповоротливых слуг и обмахивалась веером.
— Прекратите все сейчас же! — крикнула Энэлайз. — Прекратите! Слышите!
Все застыли и уставились на нее. Дело в том, что Энэлайз пользовалась у всех большим уважением, но никто и никогда не видел ее кричащей.
— Но… но… Энэлайз!? — вдруг возразила ей мать. — Янки близко. Все пропало! Все пропало — закричала она истерически.
— Прекрати и успокойся! — приказала ей Энэлайз. — Мы никуда не поедем. Джозеф! — обратилась она к кучеру. — Прикажи, чтобы все убрали из экипажа и поставили на свои места. Мы остаемся здесь, — сказала она холодным голосом. Она была также испугана, но она знала только одно — с врагом надо встретиться лицом к лицу. Она ненавидела янки и могла бы убежать от них. Но она останется здесь и встретит их. Они никогда не узнают, что она испугалась.
— Но, мисс Энэлайз! Янки вот-вот будут здесь! — запротестовал Джозеф.
— Чего их бояться? Страшнее того, что уже сделало аболиционистское правительство, не будет.
— Но, Энэлайз, — запричитала Тереза.
— Прекрати, мама! Истерика тут не нужна. Мы ведь не трусы, и поэтому мы никуда не побежим. Мы останемся здесь и встретимся лицом к лицу с врагом! — сказала Энэлайз.
— Ох, моя дорогая дочь, — сказала Тереза дрожащим голосом, усаживаясь в кресло. — Я так хотела бы, чтобы Эмиль был вместе с нами. Где он сейчас?
— Уверена, что он сейчас там, где ему и положено быть: он в армии. Неужели ты забыла, мама, что он — солдат, — сказала Энэлайз.
— Он должен быть здесь! Он должен быть с нами! — обиженно, как ребенок, заявила Тереза.
— Мама, — сурово сказала Энэлайз, — Эмиль — мужчина, и он сейчас там, где и подобает быть мужчине. Он вместе с другими солдатами должен защищать нас, и нет надобности отрывать его от святой обязанности.
У Терезы появились на глазах слезы, и она взглянула затуманенным взглядом на свою дочь. Энэлайз проигнорировала ее слезы и попыталась ободрить свою мать.
— Я не собираюсь влиться в ту паникующую толпу на улице и не собираюсь на плантацию. Никто не знает, что может произойти по дороге в «Белль Терр». Все мы знаем, что рабы могут восстать и, честно говоря, для меня предпочтительнее столкнуться лицом к лицу с янки, нежели с рабами. И, кроме того, мы не можем оставить свой дом и имущество, а также слуг захватчикам, — убедительно заявила Энэлайз.
— Мне все равно! «Черномазые» могут сами о себе позаботиться, как они это всегда делают. Я не желаю встречаться с янки… Не желаю и не буду, — заявила, в свою очередь, Тереза.
Энэлайз вздохнула. — Ее мать всегда была эгоистичной и недалекой в суждениях, но насколько — Энэлайз узнала только сейчас. Или это война с ее бедами наложила свой отпечаток и сделала таким ее характер? В общем, это неважно. Никакие силы не могли заставить Энэлайз уехать сейчас. Ведь именно ее слушались и слушаются всегда слуги. И Тереза вынуждена будет с этим смириться.
Только благодаря спокойствию Энэлайз, слуги вскоре пришли в себя и привели дом в порядок. Тереза поднялась к себе в комнату, чтобы отдохнуть и успокоиться. Энэлайз пришла туда же. Она сидела рядом с матерью и пыталась развеять ее мрачные мысли. Одному только Богу было известно, как ей самой удавалось сохранить спокойствие.
На улице все время суетились люди. И это действовало Энэлайз на нервы. Там беспрерывно проезжали экипажи и фургоны, до отказа набитые вещами и людьми. Уже приближался вечер, когда Энэлайз заметила поднимавшиеся от реки черные клубы дыма. Ее тревога усилилась, и она решила обязательно выяснить, что происходит.
Снова надев шляпку, Энэлайз вышла на улицу и присоединилась к толпе, шедшей навстречу движению транспорта. Одним огромным бесформенным телом, недовольно ропща, толпа двигалась вниз к реке. Вместе с ней туда шла Энэлайз. Теперь она уже могла видеть не только черный дым, но и языки пламени. Было ясно, что пожар возник на пристани.
Когда она добралась до Кэнэл-стрит, то увидела настоящий кошмар — горели тюки с хлопком. Но не только: пылали мешки с рисом, сахаром, кукурузой — всем, что с трудом было выращено и собрано на плантациях и из-за блокады задержалось на пристанях. Все богатство южан-плантаторов на глазах исчезало в огне. На пристани суетились люди, увозя на тачках рис, сахар и все, что еще не пожрал огонь. Энэлайз смотрела на эту картину, и, потрясенная, вспоминала описание ада у Данте.
Вдруг кто-то грубо схватил ее за руку. Она обернулась и увидела злобный взгляд незнакомого мужчины. Его одежда была изодрана так, что через дыры светилась рубашка, лицо было давно небритым и покрытым оспенными рябинами, и от него сильно разило алкоголем.
— Вы соображаете, что делаете?! — спросила Энэлайз, стараясь освободить свою руку. Мужчина громко захохотал в ответ.
— Да, я вижу ты хорошенькая! И, должно быть, сладкая, если попробовать! Порядочных женщин уже не осталось! Янки входят в город, и очень скоро ты будешь с ними спать. А поэтому я хочу с тобой немного поразвлечься, ничто меня не остановит! — С этими словами он еще крепче схватил Энэлайз и грубо толкнул ее, продвигая вперед.
Сначала страх ошеломил ее, но, опомнившись, она инстинктивно начала сопротивляться. Пару раз ей удалось сильно ударить его по лицу, но справиться с ним явно не могла, и он все ближе и ближе притягивал ее к себе.
Ее чуть было не вывернуло наизнанку от мысли, что этот вонючий пьяный тип вот-вот прикоснется к ней своими губами. И вдруг какая-то сила оторвала и отбросила его от нее. Сердитый голос произнес:
— Черт побери! Как ты посмел прикоснуться своими грязными руками к леди??? Я тебе сейчас покажу!
Бродяга поспешно удрал, а Энэлайз обернулась, чтобы поблагодарить своего спасителя и изумленно увидела знакомое лицо.
— Перри Маленсо!
— Мисс Энэлайз! Что Вы здесь делаете, да притом одна?
— О, Перри! Я так рада видеть нормальное лицо. Я уже начинала думать, что весь мир сошел с ума. Посмотрите! Здесь сейчас как в аду!
— Мисс Энэлайз, Вам бы лучше отправиться домой. Это не место для прогулок. Запритесь дома! Только Богу угодно знать, что будет после того, как мы уйдем из города.
— Уйдете из города? — ошеломленно повторила она. — Что значит уйдете?
— Неужели Вы не видите, что мы отступаем? — спросил он.
Энэлайз осмотрелась и только сейчас отчетливо поняла, что толпа, идущая по дороге, состояла из одетых в серую форму солдат. И все они шли в одном направлении.
— А куда это идут солдаты? — спросила Энэлайз, все еще не соображая, что же на самом деле происходит. Ее охватила паника.
— К железнодорожной станции, — сказал Перри. — Мы отступаем.
— Солдаты? Все солдаты? Ты говоришь, что вся армия покидает нас?
Маленсо покраснел от ее слов.
— Ну, не вся, а только регулярная армия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41