Энэлайз притаилась за перилами лестницы так, что ее не было видно. Отсюда, из своего укрытия, она могла видеть и слышать все происходящее внизу. Мэй открыла дверь.
— Слушаю Вас, сэр? — сказала она.
— Я хочу видеть мисс Колдуэлл, — сказал Марк, и звуки его приглушенного, мягкого голоса пронзили, словно стрелами, сердце Энэлайз.
— Сожалею, сэр, но мисс Колдуэлл уже легла спать, — холодно ответила Мэй. — Она сказала, что не будет принимать ни одного посетителя.
— Она увидится со мной, — настойчиво сказал он.
— Нет, сэр. Мисс Энэлайз сказала мне, что ей очень не хочется видеть именно Вас, — ответила Мэй.
Марк вздохнул и минуту поразмыслил, а затем отстранив Мэй, прорвался через дверь.
— Сэр!?! — воскликнула служанка и ухватила его за плечо. — Вы не можете войти сюда!
Он обернулся и резко сказал:
— Черт побери! Я делаю то, что мне надо, а ты убирайся с моей дороги прочь!
Мэй всплеснула руками, а Энэлайз вышла из своего укрытия и поспешила навстречу Клэю. Увидев ее в ночной сорочке, Марк застыл как вкопанный.
Сцена повторялась, как в ту ночь бегства — он стоял внизу; она, в ночной сорочке на верху лестницы. Он пожирал ее глазами с головы до ног, отмечая все изменения в ее внешнем виде. Она побледнела, похудела, но была так же потрясающе красива, и острое желание вспыхнуло в нем.
Энэлайз покраснела под его пристальным взглядом и почувствовала, как тепло вероломно прилило к ее бедрам.
Рассердившись на себя, она холодно сказала:
— Мэй, пожалуйста, закрой дверь. Потом можешь быть свободной. Я поговорю с этим…. — она сделала большую паузу, чтобы дать все понять, и закончила, — джентльменом.
— Может послать за Джозефом, мэм? — нервозно спросила Мэй.
— Нет, — решительно ответила Энэлайз, понимая, что в сражении с этим человеком ей не поможет никто.
— Но я не могу допустить, чтобы он обидел Вас, — сказала Мэй.
— Энэлайз, пожалуйста, — сказал Марк, — выслушай меня! Я — унионист!
— А я — мятежница! — парировала Энэлайз.
— О Боже! Женщина! Выслушай меня, наконец, — рявкнул он. — Я солдат армии Соединенных штатов, и я должен выполнять приказы. Это мой священный долг. Я получил приказ вывести из строя торпеды и выполнил его. Это помогло взять Новый Орлеан без лишних жертв. Я твердо убежден, что мы выиграем войну. Я ненавижу рабство, и мы, северяне, воюя за его отмену, не можем не победить.
— Какой ты благородный, — саркастически сказала Энэлайз.
— Не смейся надо мной, Энэлайз! Я действительно солгал тебе, но только потому, что выполнял приказ. У меня в жизни есть два желания. Первое — чтобы Союз победил в войне, а второе — это ты, — сказал Марк и стал медленно подниматься по ступенькам к ней, продолжая говорить. — Я не лгал тебе, когда говорил о своих чувствах, Энэлайз. Мои поцелуи не были фальшивыми, как и не было фальшивым все то, что произошло между нами. Я и сейчас сгораю от желания, увидев тебя. И то, что произошло той ночью, было не ради чертежей и планов. Сразу, как только я тебя увидел, я страстно пожелал тебя. Я не мог просто так уйти. А вдруг меня бы убили, и я никогда больше не увидел тебя и никогда не узнал, какая ты сладкая женщина! Поверь, я не владел собой от страсти! Я только мечтал о тебе, о твоем горячем поцелуе, о твоей нежной груди, женщина! О Боже! Энэлайз, поверь мне! Ты сказала тогда, что любишь меня! Вспомни, как ты отвечала своей страстью на мою страсть. Я что-то значил для тебя, и ты любила меня. Неужели ты не дашь мне шанс? Позволь мне доказать тебе свою любовь. Выйди замуж за меня. Позволь мне…
Он приблизился к ней, прижал ее к своей груди и поцеловал. Ослабев, Энэлайз уцепилась за него, и его руки крепко обняли ее. Она не могла даже пошевельнуться. Ее грудь была тесно прижата к его груди. Он страстно целовал ее, целовал так, как в ту ночь. Энэлайз чувствовала, что она куда-то проваливается, проваливается в водоворот дикой страсти и любви.
Она попыталась как-то управлять своими чувствами, но в данном случае это оказалось бесполезным. Какой властью он обладал над нею! Она чувствовала себя рабыней своих чувств и желаний. Энэлайз со страхом поняла, что он почти убедил ее, что она была на грани того, чтобы вновь броситься в водоворот любви. Он мог делать с нею все, что хотел, и она уже в этом убедилась. Вот почему он так страстно целовал ее и знал, что она ему не откажет. Он был также уверен в том, что и эту встречу с ним она безнадежно проиграла.
— Нет! — вдруг вскрикнула Энэлайз и попыталась оторваться от него, толкнув его изо всех своих сил.
Марк не ожидал такого толчка, а потому споткнулся и чуть было не упал со ступенек, едва успев ухватиться за перила лестницы. Тяжело дыша и все еще сгорая от страсти, он удивленно уставился на Энэлайз и никак не мог сообразить, что же все-таки произошло.
— Я не люблю тебя, — безумно и отчаянно закричала она. — Я презираю тебя, неужели ты этого не понимаешь? Я ненавижу весь твой вид! Я не люблю тебя и всех твоих янки-чудовищ, с которыми ты пришел сюда.
Ком подкатил у Марка к горлу, и он, едва переведя дыхание, сглотнул его. Какое-то мгновение он пребывал в нерешительности — подойти ли к ней снова и сжать ее в своих объятиях или нет? Устоит ли она против его объятий во второй раз? Но он не сделал этого, и тому была своя причина. Истеричный крик Энэлайз так напомнил ему вопли полупьяной матери.
— Пошел вон, пошел к черту, Шэффер! Я презираю тебя и всех твоих чудовищ-янки! — так некогда кричала его мать на отца. Как они были сейчас похожи — его мать и Энэлайз!?!
— Южная сука! — грубо выругался Марк на Энэлайз, стремительно бросившись вниз по лестнице, и выбежал из дома.
Потрясенная случившимся, Энэлайз медленно осела на ступеньки лестницы. Ее ноги будто бы налились свинцом, а сама она вся дрожала. Все свои силы она потратила на то, чтобы не уступить ему, и теперь чувствовала себя совершенно разбитой и опустошенной, Она прислонилась своей головой к перилам лестницы и разрыдалась.
Марк шагал по улице с сердитым выражением лица. Все его чувства смешались. Он надеялся на то, что она выслушает его, что поймет его, но не представлял, что она могла быть такой глупой, какой он увидел ее сейчас. Южная красавица, такая же, как и все остальные! Как его мать… Она даже отказалась выслушать его объяснения. Она заранее признала его виновным. Вот, значит, какая это была любовь с ее стороны. Она не верила ни одному его слову, а верила тому худшему, что говорили о нем. Она даже не захотела понять, какими принципами ему пришлось руководствоваться. Нет, она только беспокоилась о себе, о том, что была затронута ее гордость, и поэтому была несчастлива. И ничего уже с этим нельзя было поделать.
Но, черт побери, он все равно любил ее! Ни его боль, ни его гнев не могли побороть этого чувства. Как только он видел ее, он сразу испытывал к ней жгучую страсть. Несмотря на то, что все так произошло, он все так же страстно желал ее. Но было очевидно, что она не разделяет его чувств. О Боже! Как ему все это пережить! Он остановился. Память навязчиво возвращала ему черты ее лица, ее вороные волосы, ее мелодичный голос, теплоту и нежность ее губ.
«Что ж, — сказал он себе, — я докажу, что могу прожить и без нее», — и взял курс на таверны и публичные дома Квартала.
Он попробует там унять свою боль и найти утешение в бутылке вина и в любви доступных женщин.
Унимал он свою боль таким образом три дня. Только преданность его солдат, лгавших начальству, пока он утешался в публичных домах, помогла ему сберечь новый, только что заработанный чин.
Наконец, сделав над собой большое усилие, он вырвался из безудержного кутежа и вернулся в часть. Его голова трещала по швам, во рту жгло, как от огня; он был чуть жив от любовного марафона, который он себе устроил, но… но Энэлайз так и не улетучилась из его памяти. Отвергнутая любовь, которую она вызвала, обратилась болью, гневом и постоянно преследовала его в мыслях.
На часть северной армии, в которой служил Марк, возлагалась оккупация Нового Орлеана. Марку совсем не улыбалось воевать против женщин, детей и стариков, составлявших на сегодня население города. Более того, он хотел как можно быстрее покинуть город, где все было связано с воспоминаниями об Энэлайз. Марк знал, что больше ему не вынести такого испытания, и подал рапорт о переводе в другое место, подальше от Нового Орлеана.
Но просьбу его генерал Бутлер отклонил. Учитывая, что в жилах Марка наполовину течет «южная кровь», генерал решил, что Шэфферу будет легче обращаться с этими упрямыми новоорлеанцами. Итак, он вынужден был остаться здесь как каторжник, осужденный на пытки. От этой мысли Марк с каждым днем становился все более раздражительным и вспыльчивым.
После встречи с Марком, Энэлайз никак не могла прийти в себя. Заперевшись в комнате, она раз за разом прокручивала в памяти ту последнюю встречу, думала о ней и проклинала ее.
Как пусто стало у нее на душе теперь, когда все закончилось! Она ненавидела его и хотела сделать ему так же больно, как сделал это он ей. Она проклинала его на чем свет стоит, но от этого ей лучше не становилось. Более того, она с удовольствием вспоминала о том, как горели его глаза страстью.
Но потом, после ее крика, его глаза стали глазами тигра, загнанного в угол, — опасными, хищными и мстительными. Она раздразнила его, но от этого ей не стало лучше. Ее желания и ее воля не совпадали — она по-прежнему хотела видеть его, чувствовать прикосновение его теплых губ, слышать его голос. Она видела, что его любовь и страсть к ней были неподдельны. И после того, как он поцеловал ее, убедилась, что она испытывает такие же ответные чувства. Неужели она обречена на то, чтобы тосковать при одном воспоминании о нем. Она больше не могла выносить пытки любовью.
Неужели эта страсть никогда не покинет ее? Но самым ужасным было то, что она не могла эти чувства контролировать. В его руках она становилась мягкой, податливой глиной или таяла как воск. Энэлайз опасалась только одного — если он вернется, то она не устоит и на этот раз — отдастся ему, и тогда он будет делать с ней все, что ему вздумается. Он совершенно спокойно сможет поставить ее на колени, подчинить ее своей воле, а ее коварное сердце и тело будут ему помогать.
Итак, все еще любя его, все ненавидя его и опасаясь, она в глубине своей души тайно надеялась на его очередной визит. И когда визита не последовало, она разозлилась. Вот чего стоили его заклинания о любви, его настойчивое желание жениться. И, конечно, он одержал победу над ней.
Для Энэлайз стало очевидно, что все его слова были и на этот раз фальшью, а он в очередной раз пытался убедить ее в обратном. И зачем он признался ей в любви и просил ее руки! Без сомнения, это был очередной трюк. Надо было смотреть правде в глаза — теперь она не была девушкой из состоятельной семьи, той девушкой, у которой было море поклонников.
Теперь она была женщиной, одетой в поношенное платье, и Марк Шэффер, он же Клэй Феррис, отверг ее и ее любовь.
Энэлайз попыталась начать новую жизнь и выбросить его из своей памяти, но это было сделать довольно-таки трудно. Как большинство жителей города, она не считала себя побежденной и не признавала власть оккупационных войск. Для жителей Нового Орлеана было оскорбительным идти по знакомым улицам и видеть одетых в голубую форму солдат, которые прогуливались или, развалясь, сидели на улицах. Они тоже были подавлены зрелищем американского флага, развевающегося на здании городской ратуши. Но хуже всего было то, что янки были грубы и не проявляли ни малейшего уважения по отношению к леди и обращались к ним и с ними как с вульгарными женщинами.
Если леди шла по улице, то солдаты-янки обязательно пялили на нее глаза и давали оскорбительные оценки. Часто они освистывали ее, но гораздо чаще начинали заискивать перед ней и просили разделить их одиночество.
Молниеносно по городу распространялись слухи о столкновениях с солдатами. Энэлайз считала, что большинство таких инцидентов происходит из-за негодования жителей города на янки; дамы Нового Орлеана считали, что большинство солдат-янки только и мечтали, чтобы их изнасиловать, но Энэлайз сильно сомневалась в этом. Хотя она и не разделяла мнения новоорлеанских дам, но все же однажды попала в ситуацию, когда ее грубо оскорбили.
Она почувствовала себя совершенно беззащитной от потока брани, которым ее осыпали. Раньше на защиту ее чести немедленно встали бы и отец, и ее энергичный брат, не считая многочисленных поклонников.
Теперь ни ее, ни других леди защитить было некому. Немудрено, что подобные мысли приходили в головы новоорлеанских дам.
Хуже всего обстояло дело со слугами-рабами и слугами вообще. Многие из рабов воспользовались оккупацией Нового Орлеана и сбежали. Разыскивать их никто не брался. Из дома Колдуэллов тоже бежали. В доме остались только Мэй с дочерью, да старый кучер Джозеф. Только теперь, после их бегства, Энэлайз вспомнила тот странный блеск глаз, который появился у служанки Джевел при известии о наступлении Союзной армии. Значит, она обрадовалась победе противника, и эта победа была ей, как и всем сбежавшим рабам, на руку.
После бегства рабов на Энэлайз и ее мать Терезу — аристократок, не привыкших к тяжелому труду, свалились все домашние дела. Им пришлось делать то, о чем раньше они и помыслить не могли — стирать, убирать, чинить одежду и решать все хозяйственные проблемы.
Энэлайз взяла на себя посещение рынка и покупку продуктов. Сейчас рынок стал самым шумным и оживленным местом в Новом Орлеане. И Энэлайз, несмотря на запахи, шум и, самое главное, постоянно растущие цены, нравилось там бывать.
Вскоре она научилась искусно торговаться с продавцами и даже сбивать цену на облюбованные продукты. В этот раз Энэлайз шла по овощному ряду, отбирая нужные плоды. Положив купленное в корзину, она подняла голову и… неожиданно для себя увидела Марка Шэффера, который стоял в нескольких футах от нее. Он покупал свежую клубнику. Энэлайз поспешно отвернулась и попыталась раствориться в толпе. Но он уже успел ее заметить и очень быстро подошел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41