Кэтрин Коултер: «Графиня»

Кэтрин Коултер
Графиня


Эпоха Регентства – 5




«Графиня»: АСТ; Москва; 2000

ISBN 5-17-003377-XОригинал: Catherine Coulter,
“The Countess”

Перевод: Т. А. Перцева
Аннотация Для независимой Андреа Джеймсом, с большим недоверием относившейся к мужчинам, брак с немолодым аристократом был пределом мечтаний… Но неожиданно — увы, слишком поздно! — она встречает племянника своего супруга, человека, о котором могла лишь мечтать. Однако, даже изнывая от неистовой страсти и с горечью понимая, что страсть эта взаимна, молодая графиня старается превозмочь снедающее ее пламя… пока возлюбленный в минуту смертельной опасности не становится ее единственным спасителем… Кэтрин КоултерГрафиня Глава 1 Разумеется, при первой встрече я и понятия не имела, кто он. Да и не особенно интересовалась… по крайней мере сначала. Только три недели миновало с того дня, как я похоронила дедушку. Мой кузен Питер, чудом уцелевший в битве при Ватерлоо и вышедший из боя без единой царапины, если не считать израненной и кровоточащей души, писал, что не сможет покинуть Париж, пока французы, как всегда, чрезмерно эмоциональные и живущие в постоянном накале страстей, не признают Людовика XVIII, пусть и прирожденного кретина, своим законным королем.Но в тот момент в отличие от французов я не могла похвастаться особой чувствительностью.Пока не увидела его.Я прогуливала Джорджа, своего данди-динмонт-терьера, которого многие из окружающих считали уродливым, как отродье самого дьявола, прогуливала, не обращая внимания на прекрасно одетых людей, неспешно кружащих по парку в ландо, гордо восседавших на своих первоклассных лошадях или просто бродивших по аллеям, как я сама. Мы с Джорджем хранили упорное молчание: Джордж по привычке, а мне просто не хотелось разговаривать с тех пор, как умер дедушка. Джордж не издал ни звука, даже когда я подняла с земли веточку, швырнула на добрых двадцать футов вперед и велела принести: приказ, обычно повергавший его в состояние истерического восторга. Бедняга буквально стелился над землей и не знал покоя, пока челюсти не сжимались вокруг желанной добычи. Сейчас он ни разу не залаял и, хотя метнулся вперед, особого рвения не проявил.Какой-то мужчина легко опередил Джорджа, поднял ветку, осмотрел, размахнулся и с ослепительной улыбкой бросил ее еще футов на тридцать. Подбоченившись, он стал спокойно наблюдать, как Джордж, по-прежнему молча, несется так быстро, что коротенькие лапки сливаются в одну сплошную неразличимую массу. И вместо того чтобы принести ветку своей любимой хозяйке, то есть мне, этот негодник посеменил к незнакомцу, виляя хвостом в отчетливом ритме, как стрелкой метронома, и опустил «добычу» у его обутых в сапоги ног.— Джордж, — нарочито громко заметила я, — немедленно иди сюда. Ты, как тебе известно, — король всех собак. Шерсти более густой и шелковистой не найти во всем мире. Господь ежедневно любуется тобой с небес. Ко мне, Джордж! Я вовсе не желаю, чтобы тебя украли!— Действительно, великолепное животное, — с нескрываемым сарказмом согласился мужчина.Уж я-то могу отличить иронию от искреннего комплимента! Он же продолжил:— Судьба благословила его незабываемой внешностью, но клянусь, я и не помышлял о похищении с корыстной целью получения выкупа! Правда, найдутся такие сплетники, гнусные олухи, которые посмеют утверждать, что такая огненно-горчичная шерсть вполне пригодна, чтобы напугать врага, так что ради этого стоит пойти и на кражу.— Что значит «огненно-горчичная шерсть»? Совершеннейший вздор, смею вас уверить. Термин «горчичный» вообще неприменим к собакам. Это, скорее, оттенки желтовато-коричневого и прелестный красноватый.Я подошла к тому месту, где стоял наглец, завладевший вниманием моего терьера. Что бы там ни утверждали, но масть Джорджа, особенно горчичные пятна, или, как завистники именуют их, «цвета детской неожиданности», просто великолепна. И в конце концов эти пятна не так уж велики, поскольку сам Джордж в высоту не будет и двенадцати дюймов и весит чуть больше стоуна Стоун — 6, 35 кг.

.Я пригляделась к Джорджу и нахмурилась. Его длинная шерсть совсем спуталась и выглядела ужасно. Вот уже неделю я его не расчесывала — слишком была занята своими невеселыми мыслями. Какая же я нехорошая!Меня стали терзать угрызения совести.Что же до Джорджа… этот маленький предатель выглядел просто одурманенным. Я встала на колени, погладила большую уродливую голову, откинула шелковистые пряди и посмотрела в прекрасные глаза.— Слушай-ка, маленькая неблагодарная скотинка! Я — та, кто кормит тебя, гуляет с тобой, терпит твой непристойный храп, когда ты слопаешь на ночь слишком много тушеного кролика. Я немедленно ухожу и желаю, чтобы ты пошел со мной. Понятно, Джордж?Джордж фыркнул, повернулся к незнакомцу, который поспешил опуститься на колени рядом со мной, и с обожанием уставился на него влажными очами. Мужчина обезоруживающе пожал плечами.— Не стоит расстраиваться. Видите ли, животные любят меня. Нечто вроде врожденного дара. Если я не буду осмотрителен, гуляя по Бонд-стрит, все левретки и болонки, которых обожают знатные дамы, вырвутся у них из рук и побегут за мной. Собаки преследуют меня по всей Пиккадилли. Я честно пытаюсь их игнорировать и неизменно возвращаю владельцам. Все зря. Ну что мне прикажете делать?!Юмор, который отсутствовал в моей жизни вот уже много дней, сейчас озарил меня, слоено летнее солнышко. Я невольно улыбнулась. Он улыбнулся в ответ прекрасной белозубой улыбкой, подал мне руку и помог встать. Он оказался большим. Настоящим великаном. Но главное, он был чересчур молод. Его присутствие буквально подавляло. Я немедленно отступила на шаг. Потом еще на два. И с каждой секундой мне становилось все больше не по себе.— Джордж, пора узнать, что приготовила нам на обед миссис Дули. По вторникам она делает специально для тебя что-нибудь вкусненькое с беконом. Представляешь, бекон, зажаренный до золотистой корочки, такой жесткий, что ты можешь хорошенько повозить его по полу, прежде чем он рассыплется на кусочки. Пора, друг мой, пора. Советую не обращать внимания на этого джентльмена. Он может быть мил и добр с тобой здесь, на людях, чтобы показать свои достоинства, но, конечно, не захочет, чтобы ты вцепился в фалды его фрака и тащил до самого дома. Идем же!Тут я повернулась и отошла, моля Бога, чтобы Джордж последовал за мной, а не сидел перед этим типом, виляя хвостом и забавно, как он один умеет, повернув свою здоровенную башку с настороженными ушами, словно желает спросить: «Интересно, она не врет насчет бекона?»— Подождите! — окликнул незнакомец, устремляясь за мной с поднятой рукой. — Я не знаю, кто вы…Но я не стала ждать. И не хотела, чтобы он спросил, как меня зовут. Да и какое ему дело? Разве он не видит, что я в глубоком трауре? Разве не знает, что даже три фута между нами — слишком малое расстояние? Я ускорила шаг. Он так огромен, так высок… Слишком молод, слишком силен. Нет, он не отважится ни на что дурное здесь, в парке, где так много народу.Я покачала головой, но не обернулась. И едва не вскрикнула от облегчения, когда опустила глаза и заметила семенившего рядом Джорджа с высунутым от усердия языком и веткой в зубах. Хохолок смешно подрагивал — вверх-вниз. Но, добравшись до угла, я все-таки обернулась.Его уже не было.Ну? И чего же я ожидала? Что он расправит неизвестно откуда взявшиеся крылья и полетит за мной? Подхватит меня и Джорджа и перенесет в заброшенный старый замок? Нет, он не чудовище, не замышляет ничего дурного, но это мужчина, молодой и, вероятно, непомерно в себе уверенный. Нет никаких сомнений в том, что он способен на такие вещи, о которых и думать-то невыносимо. Зато он рассмешил меня. Надо же!Мы отправились домой. Джордж — чтобы сожрать огромное количество… нет, не бекона, а тушеного кролика и прохрапеть всю ночь, я — чтобы читать душераздирающую поэму Колриджа… «Огоньки гробовых свечей пляшут по ночам…» Читать и гадать, уж не написал ли он эту строчку в опиумном трансе.И совсем забыла о незнакомце.При второй встрече я так и не узнала, кто он. Я была, как и тогда, закутана в черное, но на этот раз накинула еще и густую вуаль. Как и тогда, я вышла из книжной лавки Хукема. Он стоял на крыльце с открытым зонтиком в руках: с серого неба моросил мелкий унылый дождь.Я остановилась как вкопанная. Очень хотелось спросить, что он тут делает и к чему столь сияющая улыбка, но с губ само собой сорвалось:— Где это вы так загорели? За последние два дня солнце ни разу не выглянуло.Улыбка чуть затуманилась, но все же не исчезла до конца, затаившись где-то в уголках губ и ожидая подходящего момента, чтобы превратиться в смех. Я видела, знала это.— На этот раз вы по крайней мере смотрите мне в лицо, что наотрез отказались сделать в тот день, когда мы встретились в парке. Видите ли, в моих жилах течет испанская кровь, ненавистная моему отцу. Но так уж получилось, что он влюбился в мою мать, Изабеллу Марию, и на свет появился я. Интересно, что сказал бы отец о таком сыне, совершенно не похожем на обычных белокожих розовощеких англичан, будь он жив?— Что же, это все объясняет. Доброго вам дня, — кивнула я и попыталась удалиться. Но не особенно удивилась, когда дождь вдруг полил как из дырявого ведра. Англия, ничего не попишешь! Только вот я не сразу поняла, что он идет следом и держит зонтик над моей головой.Я обернулась:— Спасибо, что не дали промокнуть. Кстати, что вы здесь делаете?— Увидел с улицы, как вы покупаете книгу. Такая ужасная погода, а у вас даже зонтика нет. Я решил защитить вас от разгула стихии, проводить туда, куда вы спешите, и тем самым заслужить вашу вечную благодарность.— Прошу прощения, — перебила я, — разгул стихии? Вы в своем уме? Ведь это Англия!Тут он откинул голову и рассмеялся. Так прямо и рассмеялся над моими словами Я честно пыталась нахмуриться и окинуть его строгим взглядом. Он шагнул ко мне, но я ничуть не встревожилась: кругом было полно людей, спешивших по своим делам.— Куда проводить вас, мисс?..Я пошла быстрее. Он легко коснулся моей ладони. Я оцепенела и не шевелясь ждала, что он предпримет.— Прекрасно, — медленно протянул он, не сводя с меня взгляда.Я почему-то поняла, что он жаждет откинуть вуаль и посмотреть мне прямо в глаза. Но, разумеется, этому не бывать. Подобная вольность недопустима.— Я надеялся, — продолжал он, — что Джордж вправе считаться достойным компаньоном и как старый знакомый замолвит за меня словечко еще во время нашей первой встречи. Но он не сделал ничего подобного, а сейчас, к моему величайшему сожалению, его вообще тут нет. Видимо, придется мне найти человека, который и познакомит нас как полагается, с соблюдением всех церемоний. Очевидно, вы строго следуете правилам этикета. Не видите, случайно, среди прохожих того, кто мог бы на секунду остановиться и представить вам меня?Я едва удерживалась от смеха. Но разве можно веселиться сейчас? Нет, нужно взять себя в руки. Дедушка всего месяц как лежит в могиле! Никакого смеха!Я уставилась на безупречно повязанный галстук и заставила себя поднять глаза. Упрямый подбородок разделен глубокой ямочкой, а зубы по-прежнему сверкают в улыбке. И только потому, что ливень становился все сильнее, я не ушла от него, хотя ни чуточки не доверяла этой ослепительной улыбке. Просто не настолько я глупа, чтобы промокнуть.— Чего вы хотите?— Хочу знать, кто вы, чтобы представиться вашим родителям, родственникам и всем домашним животным и заверить их, что я не какой-нибудь беззаботный повеса, одержимый желанием навеки погубить их прекрасную дочь и сестру. Хочу повести вас съесть мороженое к Гантерсу. Хочу отправиться с вами на прогулку верхом. Хочу снова заставить вас смеяться.Столько желаний — и все невыполнимые…— У меня только один брат, вернее, кузен, и он в Париже. Он пустил бы вам пулю в лоб, если бы увидел, как вы мне докучаете.Улыбка сползла с его лица.— Под словом «докучаете» вы подразумеваете мою героическую попытку спасти от воды вас и ваши хорошенькие туфельки?— Ну… не совсем…— Это только начало. Вижу, вы в трауре, глубоком трауре. Означает ли это, что каждый, кого вы встречаете на своем пути, должен строить подобающую случаю сочувственную мину, стоять с вытянутой физиономией и держать наготове платок?Какой он мускулистый, широкоплечий! Совсем как Питер! Я распознала прекрасно тренированное тело даже под элегантным костюмом для верховой езды, состоящим из облегающих лосин, белой рубашки с жабо и куртки, в которую не мог бы без посторонней помощи втиснуться ни один мужчина. Наряд дополняли ослепительно блестящие сапоги до колен. Ничего не скажешь, видный джентльмен, как говаривал дедушка.— Мне не нужен ваш платок. Что же касается вытянутой физиономии, у вас ничего не получится. Ваш рот растянут в перманентной ухмылке.— Спасибо.— Это не комплимент, просто нечаянно слетело с языка.— Знаю.— Поверьте, я занимаюсь своими делами, не жалуюсь, не прошу участия, не хлюпаю носом, а вы тут появляетесь, как…— Только не как чертик из табакерки, умоляю!— Прекрасно. Появляетесь, как безумный дядюшка Альберт, которого мы держим взаперти на чердаке, но он время от времени подкупает сиделку и сбегает.Он рассмеялся. Ничего не скажешь, чудесный смех — искренний, веселый и раскатистый. По правде говоря, давненько я не слыхивала такого. С той самой поры, как он заговорил со мной в парке. Может, находит меня забавной? Не хотелось бы! Ах, слишком долго в моей жизни не было ничего веселого! Бросив первую горсть земли на могилу деда, я решила, что двадцать один год улыбок и смеха — это более чем достаточно для одного человеческого существа. Более чем достаточно. Дедушка вошел в мою жизнь с той поры, как мне исполнилось десять лет. Когда умерла моя мать, покинул страну отец и Питер уехал в Итон. Дед любил смеяться.К моему полнейшему конфузу, слезы хлынули из глаз и покатились по щекам.— Простите меня, — вздохнул мужчина. — Мне искренне жаль. Кого вы потеряли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38