Констанс отошла чуточку в сторону и, опершись о дерево, обулась.– Вы хотите, чтобы я путешествовала, переодетая юношей?Последовало долгое молчание. Затем Сенред сказал:– Да, так будет безопаснее. Надеюсь, что в этой одежде тебя никто не узнает. По крайней мере в первое время.Она натянула тунику через голову, прикрыла бедра.Когда она повернулась к нему, его губы были поджаты, выражение лица непроницаемо.Нагнувшись, Сенред поднял монашескую рясу, свернул ее и направился к костру.Констанс кинулась за ним.– Погоди. Что ты собираешься делать?Он молча бросил черную одежду на раскаленные уголья.Оттолкнув его, она схватила первую попавшуюся палку и вытащила рясу из огня.– Святая Мария, зачем ты это сделал? Эта ряса еще нам пригодится. Она шерстяная, и я могу скроить из нее плащ.Ряса еще дымилась. Констанс присела на колени и положила ее на снег. Подоспевшая Лвид тут же затоптала ее ногами.– Из рукавов мы можем сделать для вас сапожки, – сказала она, – и набьем их сухой травой, как это делают вилланы. Вашим ногам будет гораздо теплее.Господи боже, вот уже много дней, как ее ноги никак не могут согреться. Подняв глаза, она поймала на себе внимательные взгляды Сенреда и Тьерри.Констанс потерла руки о грубую тунику. Стоя с голыми ногами, она вся дрожала, короткие волосы оставляли открытой шею. Она изобразила бледное подобие улыбки.– Я еще никогда не ходила в таком виде, – сказала она.Тьерри ободряюще улыбнулся ей в ответ, а Сенред отвернулся.
Солнце взошло такое яркое, что, казалось, даже могло растопить снег. Преодолев возражения Констанс, Сенред взвалил ее на спину, и она обхватила ногами его стан. Она чувствовала, как под ее грудью и животом напрягаются его могучие мускулы. Исходившее от него тепло наконец-то согрело ее.Она знала, что нести ее не такое уж легкое дело, даже для него.Ему приходилось наклоняться вперед, и, если она меняла положение тела, это сбивало его с ровного шага. У обочины леса угольщики, даже не попрощавшись, молча повернули обратно. Всего несколько минут – и они уже скрылись из виду, как сквозь землю провалились.То, что они ушли, доставило Констанс хоть какое-то облегчение. Хлеба и мяса едва хватало им самим; им было просто нечем кормить лесных обитателей. Но при виде одичалых, худых, как щепки, детей у нее болезненно щемило сердце.Не поворачиваясь, Сенред сказал:– Оставь немножко сострадания для самой себя. Впереди у нас долгий и трудный путь.Констанс вся напряглась. «Меня пугает, – сказала она себе, – что он так хорошо читает мои мысли».До второй половины дня они шли в стороне от дороги. Все сильно устали, кроме, разумеется, Сенреда, который, казалось, был выкован из стали. Когда они увидели перед собой небольшую мелкую речонку с перекинутым через нее мостиком, Тьерри с радостным воплем соскользнул вниз по склону. Все последовали за ним, чтобы напиться воды и немного погреться на солнышке.Ноги Констанс так сильно затекли, что ей пришлось добираться до воды ползком. Напившись, она сунула ноги в речонку. Вода была холодная, но она получила удовольствие, освежая кожу.Она встала на коленях на берегу и стала орошать свои волосы пригоршнями воды, стараясь смыть запекшуюся кровь. Остальные сидели рядом, закусывая хлебом и солониной.Констанс зашла за большой валун, разделась и начала мыть грудь и руки. Солнце слегка пригревало ей спину, но тем не менее у нее начали стучать зубы. Подняв глаза, она увидела рядом с собой Сенреда.Не говоря ни слова, он встал на колени подле нее и начал обливать ее голову пригоршнями воды, смывая остатки запекшейся крови. Затем энергично вымыл ей спину. Констанс сидела, стуча зубами от холода, но вся ее кожа горела ярким розовым светом.Ах, если бы у нее был кусок мыла. Она готова была заплатить за него равноценным по весу слитком золота.Она почувствовала, как его руки проникли между ее бедрами. Затем он стал поливать водой нежные складки, открывающие доступ в глубины ее тела. Когда она подняла на него взгляд, то увидела, что глаза его подернулись поволокой.Ощутив прикосновение его пальцев, мускулы ее до боли напряглись. В самых своих интимных местах она одновременно ощущала и жар его прикосновений, и холод от льющейся воды. И все ее тело отзывалось на это чувственным томлением.Когда она открыла глаза, Сенред стоял над ней с туникой в руках. Эту тунику он тут же надел на нее через голову. Констанс встала на колени и, держась за его плечо, сунула ноги в башмаки.Ее пронизывало неодолимое желание. Она отвернула голову, не желая встречаться с ним глазами. Тьерри и Лвид сидели на берегу, поедая хлеб и мясо и болтая. Но она знала, что они все видели. 23 – Что с вашим парнишкой? – Старый виллан-кучер откинул капюшон своего плотного плаща, защищавшего его от ливня, и внимательно вгляделся. – Он что, ранен?– Просто ослабел, – ответил Тьерри, кладя руку на борт повозки. – Очень ослабел.За ним, с Констанс на закорках, сгорбившись, стоял Сенред. Лвид в черном, блестящем от дождя плаще была позади всех.– У него была горячка перед Рождеством, но сейчас ему получше.Возница скривил лицо.– Такая мерзкая погода для него очень вредна. Как бы бедняжка не помер… – Старик неторопливо их разглядывал. – Вы, наверно, бродячие комедианты? Только вы выбрали неудачное время, чтобы идти на север. Лучше бы вам остаться на юге, уж они празднуют так празднуют.Он помолчал, затем громко, чтобы его голос не потонул в шуме дождя, произнес:– А чем занимается этот большой человек?«Боже праведный, – подумал Тьерри, – до чего же он любопытен».До сих пор Сенред выбирал окольные тропы, чтобы их не могли узнать, но сильный холодный ливень выгнал их на большую дорогу, где они могли бы попросить какого-нибудь виллана с повозкой, чтобы он их подвез. Этот въедливый старик был единственным, кто догнал их на этой дороге.Тьерри оглянулся на Сенреда. Дождь поливал его плечи и голову, золотистые волосы прилипли ко лбу. Графиня прикасалась к его спине, ее голова покоилась на его широком плече, глаза были все время закрыты. Тьерри понадеялся, что она только спит, а не пребывает в беспамятстве.– Он жонглер, – прокричал он в ответ. – Жонглирует шарами, тарелками и ножами, иногда поет. Тебе бы понравились его песни. Смешные, обхохочешься. – Уже почти отчаявшись, он подмигнул старику: – Знает много веселых анекдотов.– Гм-м, – все еще колебался старик, – сам я не большой любитель анекдотов и песен, но подвезти вас в такую паршивую погоду было бы делом христианским. – Он неодобрительно воззрился на Лвид. – Эта женщина его жена?– Моя, – поспешно выпалил Тьерри. – Она моя жена.И, не дожидаясь разрешения, он жестом показал своим спутникам, чтобы они садились. Все дружно, не мешкая, вскарабкались на повозку и устроились среди мешков с зерном, связанных овец и бочонком с репой.– Она валлийка, – сказал Тьерри, помогая Лвид перелезть через задний борт. – В Уэльсе славные, послушные женщины, поэтому-то я там и женился. Но она не говорит по-нашему.Сенред положил Констанс на мешок с зерном. Он нагнулся над ней, чтобы защитить ее лицо от дождя.– Куда он едет? – шепотом спросил он.Тьерри беззаботно пожал плечами:– Куда-нибудь да едет.Вол тихо потащил повозку, понукаемый окриками старика.– То я замерзал под снегом, а теперь мокну под этим проклятым дождем.Сенред выпрямился.– Нам нужно какое-нибудь укрытие! – крикнул он кучеру. – Какое-нибудь сухое место. Нет ли у тебя сарая или амбара, где мы могли бы укрыться?Старик сгорбил плечи, но так ничего и не ответил.Повозка ехала мимо полей, засеянных озимыми. Погода менялась. Сквозь свинцово-серые струи дождя пробивался поздний зимний свет. Можно было видеть, как сквозь тающий снег проклевываются зеленые побеги.Немного погодя повозка въехала в ворота заднего двора усадьбы, где находились закрытые и покинутые конюшни и строения. Старый кучер слез с облучка и открыл ворота, ведущие в огороженный загон, окружающий каменную конюшню. Тьерри присел и стал осматриваться.– Это не крестьянское хозяйство! – воскликнул он. – Это настоящая усадьба, с большим домом.Сенред слез с телеги и стал помогать старику закрывать ворота.– Вы можете спать на чердаке! – крикнул старик. С его капюшона стекали струйки дождя. – Сэр Ральф сейчас в отъезде, вместе со своим сюзереном Робертом Мелем. Пока они не вернутся, здесь никого не будет.Сенред опустил задний борт.– И когда они могут вернуться? – спросил Тьерри, но не дождался от возницы ответа.Сенред помог Констанс сесть.– Как ты себя чувствуешь? – тихо спросил он.Она открыла глаза и слабо улыбнулась.– Где мы?– Твое желание осуществилось, – сказал он ей. – Кажется, нас пригласил к себе один из вассалов Клеров.
Чердак был большой, во всю длину каменной конюшни. Внизу находились стойла. Животные согревали воздух, и здесь было потеплее. Сильно пахло навозом. Кучер загнал внутрь повозку с волом и закрыл дверь.Тьерри вслед за Лвид быстро поднялся по лестнице на чердак.– Иисусе, да тут почти совсем тепло. Сенред, посмотри, нет ли там мешков, которые мы могли бы положить на сено! – крикнул он сверху.– Сам посмотри! – крикнул в ответ Сенред. Поставив Констанс на ноги, он повернулся к кучеру, чтобы выторговать у него тарелку супа. – У моего друга с громкой глоткой, – сказал он, – есть еще в кармане несколько пенсов. Может быть, твоя добрая женушка сварит нам супа?Кучер проворчал, что не знает, есть ли у них дома хоть какой-нибудь суп, и вышел.Констанс стала медленно подниматься по лестнице. Тем временем Сенред искал внизу мешки для подстилок. Найдя несколько мешков и попону, он устремился вслед за Констанс. Ведущие на чердак покоробленные высокие двери были приоткрыты, и сквозь щель проникал веер неяркого света. Он отвел Констанс в дальний угол, подальше от Тьерри и Лвид, которые шумно зарывались в сено в другом углу.Добравшись на ощупь до угла, Констанс легла, радуясь тому, что может провести ночь, имея крышу над головой. Здесь было холодно, но это был все-таки хоть какой-то дом. Она так промерзла в намокших одеждах, что, казалось, никогда не сможет согреться. Она испытала на себе, что значит путешествовать пешком, да еще с пустым желудком, и теперь знала, почему ее сердце всегда сострадало беднякам и нищим.Сенред опустился на колени рядом, такой же мокрый, как и она. Весь этот долгий день они почти не разговаривали. Она знала, что он сильно устал, и с сочувствием смотрела, как он снимает с себя шутовской костюм, а затем стягивает мокрые сапоги. Сапоги он аккуратно поставил на сено для просушки.Какой нечеловеческой силой надо обладать, думала Констанс, чтобы нести ее, почти не останавливаясь, с самого рассвета до заката. Ей только оставалось наблюдать, как покачивается его золотоволосая голова в такт широким шагам.Она не сводила с него глаз, наблюдала, как вздулись мускулы на его груди и руках, когда он взял мешок и растерся им.– Мы будем пахнуть лошадьми.Разумеется, она была очень рада, что будет спать под крышей, на сухом сене, но все же не упустила случая поддразнить Сенреда.Он в ответ только пожал плечами.– Сними с себя одежду и как следует просуши, – посоветовал он и кинул ей мешок. – Можешь не стесняться, уже становится темно, и никто тебя здесь не увидит.В этот момент двери внизу открылись, и пастух загнал двух коров. Затаив дыхание, они зарылись в сено и стали ждать, пока он поставит коров в стойла и набросает им вилами корм. Когда он вышел, они поднялись и тут же спрятались, вновь услышав скрип двери.Старый возница посмотрел вверх на чердак. У него были с собой деревянное ведерко, миска и поварешка.– Разрази меня гром, если это не суп! – Сенред поспешно поднялся, натянул панталоны и поспешил вниз по лестнице. – А запах-то какой!Кучер хотел было расспросить их, откуда и куда они направляются, но Тьерри сунул ему в ладонь медяков, наполнил большую миску и отнес ее Лвид. Сенред забрал в свой угол ведерко и поварешку. Они услышали, как старик вышел и закрыл за собой дверь.Сенред сел, вручил Констанс поварешку и поднял для нее ведерко. Это был густой, наваристый ячменный суп с репой, покрытый сверху толстым слоем бараньего жира. Констанс принялась за еду, блаженно причмокивая. К тому же суп был горячий, от него так и валил ароматный пар.Сенред сидел, наблюдая за ней. Через минуту она удовлетворенно вздохнула и вытерла рот тыльной стороной руки.– Даже и не говорите мне о небесных радостях.– Стало быть, суп хорош?– Нет, он просто чудесен.Она взяла поварешку, сунула ее в суп и вытащила оттуда полную до краев.Когда он хотел взять поварешку, Констанс убрала ее.Их глаза встретились. Долгое время они молча глядели друг на друга. Затем она поднесла поварешку к его рту. Он проглотил ее содержимое, взял поварешку и начал есть. Через раз он угощал ее, и так продолжалось до тех пор, пока ведерко не опустело.Констанс откинулась на сено и закинула руки за голову. Это было настоящим чудом – не чувствовать себя насквозь промокшей и замерзшей, ощущая в то же время, как суп приятно согревает желудок. Никогда в жизни ей не было так хорошо. Тяжелые струи дождя барабанили о соломенную крышу, навевая сон. За дверью, ведущей на чердак, стало почти темно. Она чувствовала себя гораздо лучше. Тем более что ей удалось поспать ночью, когда он нес ее на себе.Сенред взял в руки сапожки, пошитые Лвид из монашеской рясы. Он перебирал пальцами сырую грубоватую ткань, которую монахини носят летом и зимой. На его лице застыло странно-задумчивое выражение, но она не могла догадаться, о чем он размышляет. Одну за другой он вытаскивал из мокрой ткани соломинки и складывал их в кучку. А дождь все стучал и стучал по крыше. Не поднимая глаз, Сенред тихо заговорил:– Это я отвез ее в ту последнюю ночь в Аржантей в монашеской рясе. Это было для меня настоящим проклятием. Если бы не я, Абеляру не удалось бы погубить ее.Опустив руки, Констанс посмотрела на него, не уверенная, что слова Сенреда обращены к ней.Он продолжал перебирать черную ткань.А затем тем же голосом сказал:– Я был их посыльным. Когда она хотела передать ему записку, я относил ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40