Аннотация
Прекрасная молодая леди Элизабет, героиня романа «Жажда страсти», несмотря на старания матери выдать ее за богатого жениха, в течение трех светских сезонов успешно уклонялась от претендентов повести ее на венчание в церковь. Но вот наступил четвертый сезон, и Бетс влюбилась в графа Берлингема, красивого и обаятельного, но с репутацией скандального повесы…
Энн Дуглас
Жажда страсти
Глава первая
Роберт Френсис Фредерик Фарнсуорт, граф Берлингем, единственный сын и наследник маркиза Флита, проснулся в своем лондонском доме от мучительной головной боли. От настойчивого стука в дверь спальни голова еще больше заболела.
– Войдите! – удалось ему прокричать, и он застонал.
– Я не могу, ваша светлость, – раздался из-за тяжелой двери голос Джорди, который один исполнял обязанности и дворецкого, и лакея, и камердинера.
– Черт подери! Почему не можешь! – Роб с трудом сел, затем упал и натянул подушку на голову. – Поди прочь!
– Вы закрыли дверь на ключ, ваша светлость, – сказал Джорди.
Роб услышал его, несмотря на подушку.
– И? – с трудом произнес он.
– Сэр, к вам посетитель! – теперь Джорди кричал. – Ваш друг Хейзлтон. Он требует, чтобы вы его приняли.
Роб заставил себя сесть и отшвырнул подушку. Та улетела недалеко: противоположная стена была всего футах в десяти. В спальне стояли лишь кровать, гардероб и маленькая тумбочка, служившая одновременно умывальником. В стене был крошечный камин. Еще какой-нибудь предмет мебели просто бы вытеснил обитателя комнаты. «Ох, докатился», – в сто первый раз подумал он, направляясь к умывальнику. Роб плеснул в лицо холодной воды и обнаружил, что полностью одет, не хватало ботинок и галстука.
Наконец он доковылял до двери и повернул ключ. Джорди услышал и тут же открыл дверь. За ним стоял Томас Хейзлтон.
– Хейзлтон, да? Ничего не стоит разбудить человека? – ворчал Роб, протирая глаза. – Разве нельзя было подождать? Который час?
– Полдень, соня, – сказал хмурый Хейзлтон. Роб еще не видел его таким серьезным. – Ты готов держать ответ или собираешься покинуть город?
– Держать ответ? – Роб почесал голову. – Ты о чем? Голова совсем не соображает. Джорди! – крикнул он вслед слуге. – Крепкого чаю! Свежего, имей в виду! И бренди! Сию минуту! – Он покраснел оттого, что гость мог подумать, что в этом доме не всегда подают свежий чай. Хейзлтон не подал виду, что заметил.
– Ты понимаешь, что не сможешь никому посмотреть в глаза в этом городе? – серьезно сказал Хейзлтон, присаживаясь на кровать. – Почему здесь нет ни одного стула? Господи, в комнате должен быть стул!
– Куда я его поставлю? – резонно спросил Роб. – Что ты хочешь этим сказать? Смогу ли я посмотреть кому-нибудь в глаза? Я любому могу посмотреть в глаза. Правда, сейчас мне трудно. – Он почесал затылок и взглянул на Хейзлтона мутными глазами. – Что со мной приключилось?
– Ничего необычного, – сердито ответил Хейзлтон. – Послушай, дружище, ты серьезно влип. Я не шучу. Что ты собираешься делать?
Вместо ответа Роб засеменил к двери, с грохотом ее открыл и прокричал вниз:
– Джорди! Сию минуту! – Он вернулся и плюхнулся на кровать рядом с Хейзлтоном. Зевнув и шлепнув друга по плечу, Роб спросил:
– Ну, что я такого натворил?
– Боже мой! Ты хочешь сказать, что не помнишь? – Хейзлтон оглядел Роба. – Ты действительно выглядишь ужасно. Спал одетый, да? Я тебя привез и не стал дожидаться, пока ты ляжешь. Джорди сказал, что сам справится, – продолжал он, не отрывая глаз от Роба.
– Давай о главном, – покорно сказал Роб.
– В двух словах: вчера вечером ты заявился в «Олмек» пьяным, сделал оскорбительное замечание о платье миссис Драмонд-Барел и отключился прямо у ее ног.
– Я? Не может быть. Черт возьми! Я думал, что кого-нибудь убил или смошенничал в карты, и меня поймали. – Роб почувствовал, что ему стало легче. – Зачем я вообще разговаривал с миссис Драмонд-Барел? Сухая женщина. Не в моем вкусе. Я не верю ни одному слову.
– Но тебя видели. Не один десяток людей! Они тебя слышали! Что на тебя нашло?
– Черт! Хоть бы что-нибудь вспомнить. А что с платьем миссис Драмонд-Барел? Совсем безнадежное?
– Роберт! Я даже не помню, что на ней было. Нечто голубое, мне кажется. Какая разница? Не в этом дело. Ты оскорбил покровительницу «Олмека», и, естественно, тебя туда больше никогда не пустят. Я уверен, весь Лондон уже знает. Роб, тебя исключили из приличного общества, и ты сам в этом виноват.
– Фу, – Робу удалось улыбнуться. – Подумаешь, событие. Да о нем забудут, как только подвернется что-нибудь другое.
– Но цена твоя на брачном рынке упадет: ни одна матушка не отдаст за тебя свою очаровательную крошку, – твердо сказал Хейзлтон.
– А! Чай! Выпьешь со мной? – Роб пригласил Хейзлтона со всем радушием, на которое был способен в данный момент. На подносе в руках Джорди стоял графин с бренди и чайник. Роб налил чаю себе и гостю и щедро плеснул бренди в свою чашку. Рука у него не дрожала.
«Странно, – подумал он, – я был так пьян, что отключился, а рука не дрожит, как обычно. Что-то здесь не то. Не могу вспомнить, что было после того, как я отправился в „Олмек“».
– У меня дела, – сказал он Хейзлтону, когда с чаем было покончено. – Приходи ужинать, хорошо? В голове моей к тому времени прояснится. Рад, что ты зашел, – проговорил он на прощание другу. – Скажи Джорди, чтобы он проводил тебя. Пока! Мне нужно встать и за дело. – Он улыбнулся. Но глаза не улыбались.
Он снова плюхнулся на кровать, обхватив голову руками. Что все это значит? Что он наделал?
Да, он вспомнил, что выпил стакан вина. Возможно, повторил, но только один раз. Он зашел в свой любимый кабачок неподалеку, прежде чем отправиться в «Олмек». Ему нужно было выпить для храбрости, чтобы решить задачу, которую он перед собой поставил: во чтобы то ни стало привлечь к себе внимание богатой, или хотя бы не бедной, девушки, чтобы жениться на ней как можно быстрее, пока Дорс Корт окончательно не превратился в руины. Пока его стареющие родители не продали еще все картины и посуду, чтобы купить еду. Пока все не узнали, что карманы его давно пусты и что маска благополучия и беззаботности, которой он изо всех сил прикрывался, всего лишь маска.
Роберт откладывал поиски невесты. Гораздо приятнее ходить на скачки, играть в карты, пить с приятелями. Но дальше откладывать нельзя. Он с ужасом представлял, что придется ходить на задних лапках перед пустоголовыми мисс, говорить им комплименты, но что было гораздо хуже, что ему придется (пусть ненадолго) отказаться от своих любимых занятий.
Поиски обещали быть трудными, если принять во внимание его дурную славу. Роберт вспомнил, что накануне дал себе клятву весь вечер ничего не пить (конечно, «Олмек» не в счет). Он должен был быть на высоте, когда придется очаровывать барышень. Он даже надеялся, что не все заботливые мамаши станут при его приближении отворачивать носы, словно учуяв дурной запах.
Роберт почесал голову в том месте, где боль была не такой сильной. Ему нужно подумать. Он вспомнил, как уехал из «Друга под рукой» в экипаже в «Олмек». Там он должен был встретиться с Томом Хейзлтоном. На репутации Тома, второго сына богатых родителей, не было ни пятнышка. Он согласился оказать Робу посильное содействие и указать подходящие кандидатуры. Среди знакомых Роба было мало представительниц прекрасного пола, потому что последние не желали иметь с ним дела. Боже, неужели они верят всей этой галиматье? Конечно, две дуэли, но его же на это толкнули против воли – негодовал он. Несколько потасовок из-за того, что кто-то переусердствовал во время обычного флирта. Что здесь такого? Разве молодые повесы из высшего общества никогда прежде не ссорились из-за юбки? Он попытался вспомнить, как приехал в «Олмек», где не бывал уже несколько лет. Но вспомнить не удалось.
– Джорди! – проревел он. – Ванну! – Не услышав ответа, он выскочил из комнаты, хлопнув дверью, и прокричал вниз: – Джорди! У меня дела! Сейчас! Сегодня! Не на следующей неделе, старый козел.
Джорди с удрученным видом появился из-за кулис маленького тесного домика и пригладил редеющие волосы.
– Уголь закончился, – доложил он, – желаете холодную ванну, ваша светлость? – и пригладил редеющие волосы.
– Ради всего святого! – сказал Роб. – Пошли кого-нибудь. Скажи, чтобы записали на мой счет. Кажется, у меня нет при себе.
– Кого послать? – спросил Джорди.
– Разве у нас нет лакея?
– С прошлой недели. Вы не помните? Или были нализавшись? Он ушел, потому что вы ему не платили. Сказал мне, что нашел себе место. Джемми Парсонс, так его звали. Хороший человек. – Джорди посмотрел на хозяина с укором.
– Ты хочешь сказать, что прислуги у нас теперь сколько? Двое? – Роб схватился за перила, чтобы удержаться на ногах: не многовато ли катастроф?
– Я да миссис Бекет, да еще этот парень, который думает, что он – грум, – ответил Джорди.
Роб задумался. У него сейчас нет времени на то, чтобы переживать из-за ванны или прислуги. Нужно спасать свою репутацию и быстро.
– Ладно, – кивнул он Джорди. – Приготовь мне надеть что-нибудь чистое, чтобы я мог выйти. – Он вернулся в комнату на непослушных ногах. Задача у него была не из легких, и ему было не по себе.
Но, будучи человеком энергичным и веселым, он не мог не пожалеть, что не помнит выражения лица миссис Драмонд-Барел. Он фыркнул от удовольствия.
Новость о случившемся в «Олмеке» мгновенно облетела Лондон. Леди Бетс Фортескью узнала об этом от своей матери, вдовствующей графини Элизабет Стенбурн, которая в свою очередь узнала о происшествии от своей старинной приятельницы. Эта приятельница сама была в «Олмеке» в тот вечер.
Событие это стало основным блюдом на ее очередном приеме в четверг.
– О, Бетс! – Леди Стенбурн была так расстроена, что сняла свой тюрбан и тут же снова его надела вместо кружевного чепца, который носила дома. – Что я делаю? – пробормотала она, с недоумением глядя на свой чепец. Повернувшись к дочери, она выпалила: – Боюсь, у меня ужасная новость. Что нам теперь делать?
– В чем дело, мама? – Бетс была вся внимание, хоть и с трудом могла себе представить, что мать могла узнать что-то действительно интересное у леди Стаффорд. Дамы сплетничали за чаем о пустяках и деликатно вздрагивали, обсуждая грешки тех, кто не пришел. – Может быть, старый король Георг умер?
– Берлингем уничтожен, – сказала леди Стенбурн. Она вынула из ридикюля измятый носовой платок и приложила его к глазам.
– Берлингем? Этот… этот распутник? – Бетс нахмурилась. Она должна скорбеть о человеке, которого даже не знала? О человеке, который, как она верила, был обречен на вечные муки? – Какое это имеет к нам отношение? – строго спросила она.
Она пошла вслед за матерью в утреннюю гостиную, самую веселую комнату в доме, потому что туда заглядывало солнце.
Правда, сейчас уже был вечер, и солнце светило с другой стороны. Но комната все равно была веселая из-за теплых желтых стен и бело-голубой обивки на стульях. Бетс усадила леди Стенбурн за стол. На нем лежали меню и счета, которыми Бетс занималась до прихода матери. Она села напротив леди Стенбурн, отодвинув бумаги в сторону.
– Пожалуйста, объясни мне, как падение Берлингема может отразиться на нас, – спросила она и ласково погладила руки матери, теребящие носовой платок. – Признаюсь, я ничего не понимаю.
Леди Стенбурн шмыгнула носом:
– Вчера вечером он… он приехал в «Олмек» совершенно пьяный, – сообщила она. – Не представляю, как его вообще впустили. Он стал приставать к миссис Драмонд-Барел. Драмонд-Барел, а не к кому-то другому! Она самая важная и самая надменная покровительница «Олмека»! И стал высмеивать ее платье. Потом он упал, как мешок, у ее ног, и его пришлось выносить. Говорят, в плачевном состоянии! О! – она вытерла слезы.
Бетс встречалась с миссис Драмонд-Барел раз или два, и та ей не понравилась. Ей с трудом удалось подавить улыбку, когда она представила, как эта дама опростоволосилась. Но какое это имеет отношение к ней, к Бетс?
– У нас теперь траур, мама? Почему ты так расстроилась?
– Бетс! У меня были планы на Берлингема и на тебя. – Леди Стенбурн смотрела на дочь глазами полными слез.
– На меня? Господи! – отшатнулась Бетс. Ее родная мать способна на такое? Лелеять надежду на союз с человеком, о котором никто слова доброго не скажет? До этого уже дошло? – Нет! Не верю! Очень хорошо, что с ним покончено. Умоляю тебя, забудь об этом, мама. Я уверена, что…
– О да, ты уверена, – язвительно проговорила леди Стенбурн, – ты уверена вот уже сколько… три или четыре года? Бетс! Тебе скоро двадцать три! У тебя это уже четвертый сезон! Мы не можем себе позволить… позволить…
– Да, мама, – вздохнула Бетс. Она начала перебирать кипу бумаг на столе. Бетс заметила, что у них опять баранина на ужин, и посмотрела на мать. – Я очень хорошо знаю, что мы не можем себе позволить. Тем не менее, умоляю, перестань устраивать мою судьбу. Не все джентльмены фаты или глупцы. Или развратники, как этот Берлингем! Что, ради всего святого, заставило тебя думать, что он подходящая кандидатура? Мы с ним даже не знакомы! Худшего мужа трудно себе представить.
Леди Стенбурн заставила себя успокоиться и сказала, слов, но давно уже выучила все наизусть:
– Он – граф. Он единственный наследник маркиза Флита. Он получит Дорс Корт в Дорсете, а это, как я понимаю, великолепное поместье. Это подходящий молодой человек подходящего возраста. Я думаю, ему сейчас около тридцати. И он не женат и не помолвлен, насколько я знаю. Можно не сомневаться, что, женившись, он угомонится.
– Женившись, он угомонится, – сухо рассмеялась Бетс. – Почему ты так думаешь?
– Нужно надеяться на лучшее, – сказала мать. Она была почти весела, но быстро помрачнела. – Но теперь и не знаю. Эта выходка с миссис Драмонд-Барел…
– Слава Богу! – ответила Бетс. – Мама, я хотела спросить тебя, неужели обязательно покупать чай у «Фортнум энд Мейсон»? Там все невероятно дорого, мы могли бы с тем же успехом…
Леди Стенбурн выпрямила спину и превратилась в монаршую особу, которой она когда-то пыталась быть, пока состояние Стенбурнов не пошло прахом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29