Эйвери обвил ее рукой за талию и поволок к берегу. Она слабо упиралась, все еще задыхаясь, и дрожала от холода. Едва нащупав под ногами илистое дно, он подхватил ее на руки и перенес на поляну. Уложив ее на траву, Эйвери опустился рядом с ней на колени.
Она едва дышала, глаза ее были закрыты. Мокрые волосы прилипли к лицу. Эйвери убрал их, глядя на нее со все возрастающей тревогой. Неужели она потеряла сознание?
Он склонился над ней и обхватил руками ее голову. Он осторожно стер грязь с ее нежных губ, щек и носа. Веки ее приоткрылись, взгляд был пустой и ничего не выражающий. Он вдруг с особой остротой ощутил каждое движение ее груди, очертания которой вырисовывались под мокрой, покрытой скользким илом тканью столь же отчетливо, как если бы она лежала под ним совершенно обнаженной.
Тревога исчезла, уступив место страстному желанию, с которым он не в силах был справиться. Лили что-то пробормотала — так тихо, что он не расслышал ее слов. Эйвери наклонился к ее пухлым алым губам и почувствовал, что у него перехватило дыхание.
— Что? — только и смог выдавить он из себя. — Что вы сказали?
— Я спросила, не собираетесь ли вы прямо сейчас осуществить свою месть, — проговорила она чуть слышно.
Он резко отшатнулся от нее, и на лице его появилось холодное, отстраненное выражение. Было бы гораздо лучше, подумала про себя Лили, если бы в ее голосе не звучала помимо ее воли тайная надежда. Но когда она открыла глаза и увидела совсем близко от себя губы Эйвери, ей показалось, что…
Она даже зажмурилась от стыда. Унижение, которое она испытывала при мысли о том, что Эйвери Торн спас ей жизнь, оказалось настолько сильным, что ей хотелось провалиться сквозь землю. Она-то намеревалась всего лишь преподать ему урок, доказать на деле, как хорошо она умеет плавать, но все оказалось гораздо сложнее. Она решила проплыть под водой к противоположному берегу, чтобы потом вынырнуть там с торжествующей ухмылкой на губах, однако потеряла направление в мутной воде и в конце концов попала в силки из стеблей кувшинок.
Она украдкой бросила на него взгляд из-под ресниц. Эйвери сидел рядом, небрежно обхватив руками колени. Его бицепсы перекатывались под слоем жидкой грязи, мышцы на животе проступали под блестящей загорелой кожей. Создавалось впечатление, будто смазанная маслом бронзовая статуя вдруг ожила, и от этого зрелища у нее захватило дух.
— Благодарю вас.
Эйвери даже не повернул голову в ее сторону. В конце концов, она была жива — и, значит, он исполнил свой долг. Он молча встал, умышленно повернувшись к ней спиной, и собрался было уйти, однако, сделав шаг, остановился и бросил взгляд на противоположную сторону пруда. Она проследила за его взглядом. Там, вдали, рабочие уже начали подниматься со своих мест.
— Позвольте мне вам помочь, — произнес Эйвери, протянув ей руку.
Не обращая на него внимания, Лили с трудом встала на колени.
— Я… я бы мог отнести вас в дом, если вы не в состоянии идти сами, — добавил он.
Вряд ли он мог сделать более неприемлемое для нее предложение. Прикоснуться к ней? Нести ее на руках, как Мери, Кэти, Терезу и бог знает скольких еще женщин в этом доме? Как бы ей самой этого ни хотелось — а небо свидетель, она уже не могла и дальше обманывать себя, — она не станет прибегать к уловкам, чтобы добиться его внимания — даже просто из обычной вежливости. У нее еще оставалась некоторая толика гордости.
— Нет, — ответила она, покачав головой.
— Не будьте дурочкой, — процедил он сквозь зубы и протянул ей руку, чтобы помочь подняться, однако она резко отстранила ее.
— Я же сказала — нет!
— Что ж, отлично, — огрызнулся он.
Даже не удостоив ее взглядом, он сдернул свою рубашку с верхушки ближайшего куста и сделал шаг в сторону. Остановился. Замер на месте…
— А, будь оно все проклято! — донеслось до нее его приглушенное бормотание.
— Вы что-то сказали, мистер Торн? — спросила она мягко.
Он вдруг развернулся на пятках, нагнулся к ней, схватил за руки и сильным рывком поднял с земли. Его губы жадно прижались к ее губам и начали терзать их, словно ястреб голубку.
Их недавний поцелуй казался братским в сравнений с этим. Он стальной хваткой сжал ей ребра, прижав к себе так, что ноги Лили оказались между его широко раздвинутыми ногами. Его язык проник глубоко в ее рот, в сладострастном порыве коснувшись ее нёба.
Никогда прежде ей не было так хорошо. Она приоткрыла рот, позволив ему вволю насладиться поцелуем, а его ладони нежными, осторожными движениями поглаживали ей спину — ласка, на которую ей так отчаянно хотелось ответить. Она качнулась к нему, чтобы почувствовать его разгоряченное от желания тело.
Неожиданно она оказалась на свободе. Он резко оттолкнул ее от себя, его необычного цвета глаза поблескивали под густыми ресницами.
— Теперь мы квиты, — произнес он, взял рубашку, развернулся и зашагал через поле в сторону Милл-Хауса.
Ошеломленная столь неожиданным поступком, она, приоткрыв рот, смотрела ему вслед. Солнечные лучи, пробивавшиеся из-за темных грозовых облаков, покрывали его фигуру золотистым сиянием, открывая взору каждую деталь его худого длинного тела — каждую жилку, каждую складку, мощную мускулатуру на руках, прямую гладкую спину, широкие плечи.
Она опустила глаза и тут же зажмурилась. Ее мокрая, пропитанная грязью рубашка облепила ее тело, ничего не оставив для воображения. Кто угодно мог…
Девушка завертела головой. Мужчины как раз возвращались к работе после перерыва на ленч и были уже на полпути к пруду. Пробурчав себе под нос ругательство, Лили вскарабкалась на крутой берег и, с трудом переставляя ноги в мокрых штанах, поплелась следом за Эйвери. Если ей удастся догнать его, она сможет одолжить у него рубашку, чтобы прикрыться.
— Погодите! Эйвери! Погодите, вам говорят! — закричала она, бросив взгляд через плечо на мужчин, которые смотрели на нее вытаращив глаза. Эйвери, не обращая внимания на ее отчаянные призывы, быстро шел вперед, и ей пришлось бежать за ним чуть ли не вприпрыжку.
— Да погодите же! — простонала она жалобно, услышав за своей спиной несущиеся через все поле свистки и хохот.
Он не остановился. Он даже не замедлил шага. Этот поцелуй — он и был тем самым «запретным приемом». Его местью.
Она вошла в дом через вход для слуг и остановилась. Он ни в коем случае не должен был заподозрить, чем стал для нее этот поцелуй. Для него самого он ровным счетом ничего не значил. Вероятно, он в своей жизни целовал многих жен-шин. Он никогда не узнает, что его поцелуй, который он бросил ей как подачку, чтобы сильнее ее уязвить, обернулся для нее настоящим откровением. Нет, она не станет красться через заднюю дверь, словно .. словно какая-нибудь служанка, возвращающаяся с тайного свидания.
Лили решительной походкой направилась к парадному крыльцу. Переступив через порог, она с грохотом захлопнула за собой дверь. Она усмехнулась, но в этот самый миг раздался страшный треск. Встревоженная, она снова открыла дверь, чтобы выяснить, что произошло. Прямо перед ней на гранитных ступеньках лежали тысячи осколков яркого витражного стекла — все, что осталось от эркера над ее головой.
Глава 17
— Сто фунтов? Так мало? — Франциска отпила глоток портвейна и снова прислонилась головой к подушке дивана.
— Так мне сказал стекольщик, — ответила Лили, сидевшая в глубоком мягком кресле напротив Франциски.
Пламя свечей, горевших на круглом столике, колыхалось от сквозняка, и по стенам гостиной плясали огромные тени. Гроза, собиравшаяся весь день, наконец разразилась, и в доме стало темно от тяжелых дождевых туч, закрывавших солнце. Полумрак вынудил Эвелин, Полли, Бернарда и Эйвери сразу после обеда разойтись по своим апартаментам.
Лили не хотелось возвращаться к себе в комнату и снова предаваться воспоминаниям, и она провела весь вечер в гостиной вместе с Франциской, которая молча, неспешно, методично разделывалась с вином, оставшимся от обеда. Как раз сейчас пришла очередь графина с портвейном.
— Неудивительно, что Горацио не приказал вынуть стекло и продать его, как ненужный хлам, — заметила Франциска с усмешкой.
— Слава Богу, что оно не стоило дороже! — отозвалась Лили. — У меня найдется сто фунтов, но не тысяча.
Ставни громко хлопали под порывами налетевшей бури. Франциска подняла голову, прислушиваясь к завыванию ветра в камине, потом взяла графин с круглого столика, стоящего рядом с диваном.
— Сколько у тебя осталось времени, прежде чем эти стервятники из банка слетятся сюда, чтобы подсчитать твои капиталы?
— Шесть недель.
— Ты думаешь, тебе это удастся? — спросила Франциска, налив себе полную рюмку портвейна.
— Да, если не произойдет еще чего-нибудь непредвиденного. Два несчастных случая за такой короткий срок — поневоле усомнишься в милости небес!
— Так ли это? — Франциска залпом выпила вино. — Я уже задавалась вопросом, действительно ли оба этих события случайны. Что, если кто-то намеренно уронил вазу и разбил стекло?
Лили покачала головой. Гроза, полумрак и обильная доза портвейна подействовали на ее собеседницу определенным образом — она нафантазировала себе невесть что. Она уже замечала, что Франциске нередко изменял здравый смысл и она отдавалась на волю безудержных фантазий, главным образом тогда, когда выпивала лишнего и пребывала в сентиментальном расположении духа.
— Что, если кто-то намеренно сбросил с постамента вазу, а потом тайком пробрался на чердак и ослабил крепления стекол витража, так, чтобы любой сильный удар — скажем, гром или даже просто хлопнувшая дверь — вызвал сотрясение рамы и падение стекол? — размышляла вслух Франциска.
— Зачем кому-то понадобилось это делать? — вполне резонно возразила Лили. — Кто вообще мог решиться на такое?
— А как ты думаешь — кто? — переспросила Франциска.
— Эйвери Торн? — осведомилась Лили недоверчиво и рассмеялась.
Франциска поморщилась.
— Я ни разу не назвала его имени. — Она поудобнее устроилась в кресле, медленно потягивая портвейн из рюмки, которую не выпускала из рук, лицо ее приняло заговорщицкое выражение. — Но Эйвери Торн — напоминаю, если ты об этом забыла, — кровно заинтересован в том, чтобы твои расходы намного превысили твою платежеспособность. Пожалуй, тебе стоит пойти и поговорить с ним.
Лили попыталась сдержать новый приступ смеха — в конце концов, Франциска думала о ее же благе, — однако ей это не удалось, и она от души расхохоталась.
— Извини меня, Франциска, но сама мысль о том, что Эйвери Торн может пробраться куда-то тайком, кажется мне нелепой. Да он не способен даже просто ходить по коридору так, чтобы половицы не тряслись у него под ногами, и вообще действовать украдкой совершенно не в его духе.
Она подняла руку, чтобы остановить протест, уже готовый сорваться с губ Франциски.
— Я не отрицаю того, что у Эйвери Торна есть веские основания прибегнуть к вандализму, чтобы заполучить Милл-Хаус, но если бы он действительно решил разбить в доме окно, он бы просто схватил ближайший тяжелый предмет и запустил его в стекло. И горе тому, кто посмел бы его в этом упрекнуть.
— Гм… Мне все же кажется, что тебе стоит с ним повидаться. И безотлагательно.
— Что, сейчас, посреди ночи? — спросила Лили. Мысль об Эйвери Торне в сочетании с темнотой порождала в ее душе непрошеные мысли. — Но ведь я уже сказала тебе, что Эйвери Торн никогда бы так не поступил. Франциска вздохнула и покачала головой:
— Столько убежденности! Столько веры в человеческую порядочность! Я-то никогда не была такой наивной.
— Я знаю его характер, — стояла на своем Лили.
— Или его сердце, — подхватила Франциска.
Лили задумалась над ее словами. На самом деле она почти ничего не знала о сердечных переживаниях Эйвери Торна — она и в своих-то не могла разобраться. Его поцелуй лишил ее душевного равновесия и неожиданно открыл ей, что она способна на бурную страсть — а возможно, и на что-то большее. Она потерпела поражение в борьбе со своим увлечением — впрочем, она уже не была уверена в том, что ее чувство к нему можно было считать простым увлечением.
Лили вздохнула, заметив, что Франциска тайком наблюдает за ней.
— Ты романтик, Франциска, — промолвила она. Ее собеседница криво улыбнулась:
— Ты так думаешь?
, — Да. Правда, уже изрядно потрепанный жизнью, но все же романтик.
Франциска подняла свою рюмку и посмотрела сквозь ее граненую поверхность на свечу с таким видом, словно в ней содержался ответ на все загадки Вселенной.
— Почему ты не идешь спать?
— А ты? — отозвалась Франциска рассеянно.
— Потому, что у меня есть расходные книги, над которыми нужно поработать, счета, которые нужно оплатить, и цифры, чтобы тешиться ими на досуге.
— А у меня есть прошлое, которому пора подвести итог, долги, которые нужно оплатить, и воспоминания, чтобы тешиться ими на досуге. — Она мельком взглянула на девушку. — Быть неудавшимся романтиком — довольно утомительное дело.
— Я вовсе не считаю тебя неудачницей, — ответила Лили мягко.
Франциска улыбнулась:
— Да, я неудачница и сама это знаю. Иди, дитя мое. Сегодня вечером мне хочется побыть одной. Случай настолько редкий, что, думаю, над этим стоит поразмыслить.
— Ты действительно так считаешь? — спросила Лили, не желая оставлять Франциску наедине с портвейном и черной меланхолией.
Франциска взмахом руки отпустила ее, и тогда Лили наконец покинула ее, проделав короткий путь по коридору до библиотеки, где ее уже ждала стопка бухгалтерских книг и счетов, которая, как ей казалось, никогда не уменьшалась в размерах.
Эйвери не мог ни на чем сосредоточиться. Он отшвырнул в сторону журнал, в котором была опубликована последняя из серии его путевых заметок, и печально уставился в окно спальни, по которому неумолчно барабанил дождь. Образ Лили неотступно преследовал его, она лишала его рассудка, она была здесь, с ним, в его мыслях, в его крови — и в его сердце.
Когда она совсем недавно лежала под ним и он сжимал ногами ее бедра, когда она, задыхаясь, спросила гортанным голосом, не собирается ли он прямо сейчас осуществить свою месть, он с трудом удержался от того, чтобы не сделать это прямо в тот момент!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38