Девушка неуверенно взяла один стакан, но не отпила из него ни капли. Она сидела, задумчиво глядя на огонь.
Ее длинные волосы свисали мокрыми прядями, словно влажные ленты на майском дереве, промокшем от дождя; они липли к ее щекам, к которым до сих пор не вернулся румянец. Жар от огня высушил капельки росы, искрившиеся у нее на лице и на волосах.
Маленькая сережка с жемчужинкой покачивалась в ее ухе. Девушка вздохнула, и жемчужинка сверкнула, переливаясь при свете пламени, точно слеза, готовая вот-вот скатиться. Взгляд у этой девушки был какой-то потерянный – она казалась такой одинокой, беспомощной, словно маленький хрупкий птенчик, выпавший из гнезда.
Калему вдруг пришло в голову, что у нее ведь, наверное, есть семья.
Господи... что за мысль! Он провел рукой по лицу. Только этого ему и не хватало! Разъяренный отец, врывающийся на остров, чтобы отомстить за поруганную честь своей дочери! Или, еще того хуже, обезумевшие от ярости братья, которые изобьют его до смерти.
Он бы просто убил сейчас Эйкена. Просто убил бы. Хотя, если братья сюда сунутся, Эйкен первый их встретит.
Калем с минуту подождал, потом окликнул девушку:
– Малышка! – Она обернулась. – Твои родные, наверное, будут беспокоиться.
Девушка взглянула на него, точно не понимая, к кому он обращается, потом снова отвернулась, так ничего и не ответив.
Калем сделал еще одну попытку:
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – прошептала она.
Калем залпом выпил свою порцию, налил еще. Когда он снова взглянул на девушку, то заметил, что она уже не такая бледная; щеки ее порозовели от тепла. Влажные пряди волос подсыхали и начали виться, будто вновь возвращаясь к жизни. Отсветы огня в очаге заливали лицо и волосы девушки теплым золотистым сиянием, словно первые лучи восходящего солнца.
Калем смотрел на нее так же, как обычно любовался рассветам, – с чувством молчаливого благоговения, когда невольно подмечаешь малейшую подробность. Как раз в эту минуту он был очарован биением пульсирующей жилки на шее у девушки, там, где кожа была такой белой и нежной. Калем пытался представить, что бы он ощутил, прикоснувшись к ней пальцами... или губами.
«Хотел бы я знать, какой у нее аромат», – пробормотал он в свой стаканчик для виски.
Девушка тотчас же обернулась.
– Что вы сказали?
Калем про себя чертыхнулся, проклиная свой длинный язык.
– Ничего.
Он сказал это резче, чем хотел. Калем понял это, заметив, как девушка вздрогнула и опять отвернулась.
Калем сделал еще один хороший глоток, потом подошел к камину, присел на корточки и, подбросив поленьев в огонь, поворошил их кочергой. Искры роем взметнулись, оседая на решетку у очага и на рукав его рубашки. Он похлопал ладонью по рукавам, гася их, потом нахмурился, глядя на пепел, усеявший все вокруг.
Калем выпрямился и почти машинально направился к письменному столу. Не прошло и минуты, как он снова нагнулся, очищая решетку маленьким веничком. Калем смел угольки и золу, как вдруг заметил на ковре несколько влажных листьев.
Он забыл снять у двери ботинки. Черт побери, что это с ним приключилось? Он никогда не забывал снимать обувь, входя в комнату. Калем сгреб листья в совок, не переставая хмуриться; он никак не мог отделаться от странных и непривычных мыслей об этой девушке, а ведь в общем-то она ничего для него не значила.
– Что это вы делаете? – спросила она. Калем обернулся, глядя на нее через плечо.
– Сметаю листья с ковра.
– Зачем?
– Потому что я нечаянно занес их в комнату.
– А... – Девушка произнесла это тоном, в котором таились еще сотни вопросов. Она снова огляделась по сторонам. – Вы не держите горничных?
– Они все давно спят.
– А...
Он локтем оперся о согнутое колено.
– А что?
– Просто здесь очень чисто, вот и все. Я подумала, что у вас, должно быть, есть горничная. Какая-нибудь женщина. Кто-то... – договорила она почти шепотом.
– На острове нет женщин.
Уже произнося эти слова, Калем вспомнил о Кирсти, но не поправился, так как снова занялся своим делом.
Девушка смотрела на него так, точно он вдруг превратился в трехголового дракона.
– А сейчас что вы делаете?
Калем посмотрел на свои руки. Он не делал ничего не обычного. Он снова поднял глаза.
– Вытираю совок.
– Вытираете совок? – повторила она, и ресницы ее дрогнули от удивления. Она еще какое-то время смотрела на него пристально, озадаченно, потом тихонько засмеялась.
– Что здесь смешного?
– То, что вы вытираете совок.
– А...
Девушка опять засмеялась. Ему бы рассердиться, как бывало, когда Эйкен смеялся над ним; но вместо этого Калем вдруг почувствовал, что прежнее напряжение рассеялось, ему стало легче дышать. По крайней мере она уже не смотрит на него как на чудовище, которое собирается ею позавтракать.
Калем кивнул на стакан в ее руках.
– Выпей, малышка. – Девушка нахмурилась, глядя на виски, потом понюхала. – Это не отрава.
– А вот пахнет именно так, – пробормотала она.
Калем коротко рассмеялся, и девушка подняла глаза, удивленная, потом вдруг – совершенно неожиданно для него – на губах ее появилась легкая неуверенная улыбка.
В комнате было тепло. Даже слишком жарко. Калем перестал вытирать совок; он так и застыл. Ему хотелось, чтобы девушка продолжала улыбаться ему, потому что... ладно, он и сам не знал почему. Ему просто хотелось этого.
Калем отвернулся и быстро, взволнованно прошел через комнату к письменному столу. Он убрал в ящик веничек и совок, потом задвинул его.
Калем не обращал внимания на девушку, словно бы в отместку за то, что до этого улыбнулся ей. Он принялся выравнивать сложенные в алфавитном порядке стопки бумаг на столе. Они в этом совсем не нуждались, и все-таки он их выравнивал, похлопывая краем пачки о стол, так чтобы ни один из листочков не высовывался. В конце концов он почувствовал, что в комнате как-то уж слишком тихо, и искоса быстро взглянул на девушку.
Она потягивала виски, пристально глядя на огонь, и профиль ее в отблесках света казался таинственным. Тишину нарушали лишь потрескивание сосновых поленьев и его собственное громкое, натужное дыхание.
В воздухе ощущалось какое-то напряженное ожидание. Калем поправил очки на переносице, стараясь не думать о том, что девушка здесь и смотрит на него с любопытством, уютно устроившись в мягком кресле, прижавшись головой к подлокотнику – так дремлет лебедь, пряча голову под крыло. Он пытался не думать о ее белоснежной коже, казавшейся такой шелковистой, о ее личике, порозовевшем в домашнем тепле. «Не думай о ней», – говорил он себе. Он и не думал. Он просто смотрел на ее длинные вьющиеся волосы, рыжевато-золотистые в жарких всполохах пламени.
Калем почувствовал, что не может ничего с собой поделать, не может не думать о ней. Он ощущал ее присутствие всем своим существом, так, словно она была его частью, о существовании которой он раньше не подозревал.
Часы пробили три; их бой прозвучал неожиданно громко, и оба – и Калем, и девушка – вздрогнули.
Они одновременно обернулись и посмотрели на часы, но, тотчас же поймав себя на этом, отвернулись, застыв в напряженном молчании. Калем взъерошил волосы и, присев на краешек письменного стола, уставился на каминную полку.
В нем нарастало напряжение, и в то же время его охватила какая-то внезапная слабость, словно эта маленькая светловолосая девушка выпила всю его жизненную силу.
Взгляд его упал на циферблат часов, и Калем сообразил, что уже очень поздно. Так вот оно что! Он устал до предела. Калем чувствовал на себе тяжесть этого дня, как ощущаешь боль от удара. Казалось, каждый час, проходя, награждает его тумаком.
Ничего удивительного, что рассудок играет с ним злые шутки, что в груди у него что-то сжимается, а комната кажется слишком жаркой, когда эта малышка поглядывает на него. Все это, должно быть, просто от усталости, подумал Калем.
Он мог себе представить, каково ей сейчас из-за безумной выходки его брата. Девушка смотрела на него по-прежнему недоверчиво, но он только что заметил, как она, не удержавшись, пару раз прикрыла глаза и подавила зевок.
Калем вышел из-за письменного стола и направился к девушке. Он протянул ей руку.
– Уже поздно.
Она его, должно быть, не заметила, потому что так и подскочила от неожиданности.
– Что?
– Время позднее. – Девушка, нахмурившись, взглянула на часы. – Нам нужно подняться наверх.
– Зачем?
Снова этот взгляд. Настороженный. Испуганный.
– Затем, малышка, что нам пора ложиться спать.
Глава 13
Ты никогда не должен зариться на чужое,
Если не уверен, что сможешь его унести.
Марк Твен
Джорджина не стала терять времени, глядя, как ваза пролетела мимо головы этого олуха и вдребезги разбилась о стену напротив. Она была слишком занята, подыскивая, чем бы еще в него запустить.
Ближе всего к ней оказалась подушка.
«Это не больно», – с сожалением подумала девушка, отбросив ее в сторону.
– Ты промахнулась, Джорджи. В следующий раз попробуй бросить с открытыми глазами.
Взгляд ее упал на бронзовую чашу с яблоками. Джорджина смотрела, как этот верзила приближается к ней, по-прежнему широко улыбаясь, как будто это страшно забавно – погубить ее жизнь.
Она схватила яблоко, прицелилась и метнула в него.
– Вы все погубили!
Он отступил чуть в сторону.
– Уже лучше. Но все-таки еще далековато – фута два до цели, не меньше!
Джорджина бросила в него еще одно яблоко; оно ударилось о стену с мягким шлепком. Этот болван и наглец только покачал головой.
– Вас ведь это ничуть не волнует, правда? – Девушка швырнула в него следующее яблоко. – Вас ничуть не волнует то, что вы погубили мою жизнь!
Он увернулся от яблока и захлопал в ладоши.
– Чуть-чуть не попала. Оно прямо просвистело мимо уха. Теперь, если ты сосредоточишься и прицелишься...
Она бы с удовольствием набросилась на него, закричала бы, заплакала, стала бы бить его в грудь кулачками, пока он не понял бы, что натворил. Но Джорджина стояла, не двигаясь, беспомощно глядя на него; дыхание теснило ей грудь, обуревавшие ее чувства готовы были вот-вот вырваться на поверхность; еще немного – и она не выдержит.
– И как же это я погубил твою жизнь?
Девушка посмотрела ему прямо в глаза и пару раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.
– У меня было назначено свидание там, у башни.
– Как, ты собиралась остаться наедине с мужчиной, Джорджи?
– Я ведь была наедине с вами.
– Ну да. – Губы его медленно раздвинулись в улыбке.
– К тому же это свидание было вполне невинным.
– У башни, в глухом углу сада, ночью.
Взгляд его говорил о том, что он все понимает, голос был слишком самоуверенный.
– Он должен был сделать мне предложение. – Она как будто оправдывалась и сама это почувствовала, а потому добавила тверже: – Он должен был жениться на мне.
Мужчина пожал плечами:
– Жениться – для меня это не проблема. По правде говоря, это наилучший выход из положения. – Он прислонился к креслу, скрестив ноги с ленивой небрежностью, что буквально вывело Джорджину из себя. – Я женюсь на тебе.
– Вот как? Я просто не знаю, как мне унять свою радость. – Он опять засмеялся. – Я хочу выйти замуж за Джона Кэбота.
При этих словах мужчина так расхохотался, что Джорджина запустила в него еще одно яблоко. Этот дьявол поймал его прямо на лету.
– А... понимаю!
Он кивнул, подняв яблоко к свету и делая вид, что рассматривает его.
– Ты влюблена в него?
– Да! – солгала Джорджина.
Мужчина медленно опустил глаза, что раздосадовало ее почти так же, как и все, что он делал, потом посмотрел на нее долгим испытующим взглядом, говорившим о том, что он ей не верит.
Джорджина слегка вздернула подбородок:
– Я безумно влюблена в него! Безумно! Я просто без ума от него! Мечтаю о нем день и ночь. Он – моя жизнь! Мое будущее. Мое... – Девушка взмахнула рукой. – У Джона Кэбота есть все, чего только можно желать от мужа.
Мужчина подбросил яблоко, словно мячик, потом обтер его о рубашку, не глядя на нее. Он откусил от него кусок и стал нахально жевать, потом проглотил. Этот верзила стоял и преспокойно ел яблоко, точно ожидал, что она бросит в него еще одно, и был уверен, что Джорджина промахнется не меньше чем на милю.
Несколько секунд прошло в напряженном молчании, потом он сказал:
– Знаешь, что я думаю, Джорджи?
– Нет, но я не сомневаюсь, что вы мне скажете.
Верзила улыбнулся:
– Может быть, и нет.
Джорджина схватила еще одно яблоко, приняв такую же небрежную позу, как он, и пытаясь смотреть на него так же беспечно, как он на нее.
– Я думаю, тебе не стоит оттягивать лиф, для того чтобы привлечь мужчину.
Джорджина не шелохнулась, пытаясь осознать, что он только что произнес и что он мог увидеть в полумраке в саду. Ей хотелось, чтобы пол у нее под ногами разверзся и земля поглотила ее.
– Вообще-то, должен признаться, вид был что надо!.. – Он многозначительно улыбнулся ей: – Да и сейчас не хуже, но я уже решил, что хочу быть с тобой, еще прежде чем ты стянула платье чуть ли не до пупка.
«Я не позволю ему вывести меня из себя, не позволю», – думала девушка, борясь с желанием дернуть за лиф, натянув его до самой шеи, которая, она чувствовала, была такой же пунцовой, как и ее лицо.
Мгновения текли. Через минуту-другую Джорджина посмотрела на яблоко; теперь уже она тянула время, прежде чем заговорить:
– Так, значит, таково ваше мнение?
Верзила скрестил на груди руки, как будто дожидаясь, пока она бросит еще одно яблоко.
– Ага. Вот именно таково мое мнение.
– Ну что ж, прекрасно. – Джорджина легонько подбросила яблоко в воздух, точно определяя его вес. Она нарочито неспешно разглядывала голову противника, потом улыбнулась ему нежнейшей улыбкой: – Думаю, теперь-то уж я попаду.
Он рассмеялся:
– Ты не сможешь попасть мне в голову, даже если я буду стоять неподвижно, как каменный идол, Джорджи. – Он снова скрестил на груди громадные руки.
В следующее мгновение яблоко попало ему точно между ног.
– Я ни словом не обмолвилась про вашу голову.
Он согнулся пополам, изрыгая ужасные проклятия. Девушка бросилась к двери.
Она как раз ухватилась за ручку, когда дверь распахнулась настежь, с грохотом ударившись о стену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38