Особо граф тогда отметил «очарование юности», которое «не затмить ничем». Двадцативосьмилетняя Рене не могла противопоставить восемнадцатилетней Инесс ничего, кроме специфического опыта, который, к несчастью, наложил неизгладимый след на внешность мадмуазель Берти. Рене потеряла голову от черной зависти, и полностью погрузилась в интригу против Полански, забыв о цели своего приезда в Россию. Все кончилось тем, что Берти попыталась отравить соперницу, за что и была посажена в крепость. Шпионка была удалена от двора, и дипломатического скандала удалось избежать. Таким образом, граф Салтыков хорошо понимал, как далеко могла зайти Лизхен в своей войне против Мари.— Не пойму только одного, — продолжал Рихард. — Она так и не посетила нотариуса Батистена.— Все просто. Это заняло бы, как минимум, день. У Лизхен была вполне определенная цель — она должна была спровоцировать скандал, и сделать известным то, что содержалось в письме. Ваши отношения с женой стали бы невозможными, и тогда у Лизхен было бы достаточно времени, чтобы найти Батистена и забрать у него те самые бумаги, о которых писала ее мать. Я был с ней все это время…Салтыков замолчал. Рихарду показалось, что граф чуть было не проговорился о чем-то важном, но настаивать на раскрытии тайны не стал. Барону сейчас было не до чужих интриг.— Что произошло дальше, я не понимаю.Судя по вашему рассказу, старая Вильгельмсхафен, моя теща, знала, что Лизхен дочь ее мужа, следовательно, она встревожилась из-за чего-то другого. Чувствую, что здесь есть еще какая-то тайна. В конце концов, чем-то же Лизхен собиралась припереть папашу, чтобы тот ее признал, черт побери!— Да, но зачем вы тогда свернули ей шею?!— Потому, что если бы старый виконт умер, не успев признать Лизхен, а та бы уже выболтала все в присутствии Мари, та могла бы уйти от меня и потребовать королевского суда! Получается ведь, что я действовал с Лизхен заодно. Король вполне мог бы дать Мари право на развод со мной и тогда я потерял бы все. Понимаю, вы разочарованы во мне…— Отнюдь, дорогой барон. Вы обычный человек. Как же вас можно за это осуждать? Ваша страна не похожа на Россию. Дворянам нужно работать, нужно быть купцами или ростовщиками, у нас же требуется только высочайшая милость, но даже и без таковой, русский дворянин будет жить легче, чем ваш, пусть даже самый приближенный к королю. И после этого, вы еще смеете критиковать наш уклад! Да если бы в Пруссии было крепостное право…— Но оно тормозит прогресс! Это… Это не достойно культурной страны!— А свернуть девице шею из-за доходов с винокурни — достойное ли дело? — лицо Александра стала жестким.— Но она интриговала, она хотела погубить собственную сестру!— Только потому, что ваша ханжеская мораль не признает внебрачных связей. По крови она имела право на все то же, что и ваша жена — титул, наследство, деньги, а вынуждена была жить служанкой.— Не будем спорить, — примирительно ответил Рихард. — Однако я хотел бы знать, кто прислал мне это письмо…— В этом я берусь вам помочь, — неожиданно заявил гость.— Вы?!— Да, а что в этом странного? Я столько раз уже вас спасал, что это может войти в привычку.— Но позвольте… Какая вам с этого выгода?— Ах, немцы! — Салтыков вздохнул. — Представьте себе, никакой! Просто мне так хочется.— Да, но…— Ну, есть еще одно обстоятельство, Рихард, — граф лукаво посмотрел на своего собеседника.— Какое же? — тон голоса барона стал привычно деловым.— Полагаю, что после всех тех откровений, которыми вы со мною поделились, я тоже в определенной мере обязан быть с вами откровенным. После всего произошедшего, ваши отношения с женой…. Одним словом, я считаю, что вы больше не имеете права требовать от нее супружеской верности.— Но моя честь!— Ох, барон, оставьте. Ваша честь разлита по бутылкам и продается по всей Европе. И хорошо продается, — Салтыков посмотрел на Рихарда одним глазом.— Да что вы хотите? — натянутая улыбка барона больше походила на оскал.— Я хочу получить от вас полный карт-бланш в отношениях с вашей женой, — Салтыков поудобнее устроился в кресле.— Что?! Это оскорбление! — Рихард вскочил, но тут же сел обратно, столкнувшись с ледяным взглядом графа.— Дорогой барон, возможно, вы были бы правы, если бы не одно обстоятельство. Даже два, — Александр буравил фон Штерна взглядом.— Извольте объяснить, — барон сидел спокойно, хотя голос его все еще вибрировал от гнева.— Начну с практического. Если мы хотим найти того, кто послал вам это анонимное письмо, нам надо выведать у старого виконта, чем именно его шантажировала Лизхен, а сделать это можно только с помощью вашей жены, у которой к вам, барон, доверия, я думаю, осталось немного. Это первое, — граф подпер голову кулаком.— А второе? — Рихард изумленно смотрел на своего русского гостя, но не мог не согласиться с разумностью его доводов.— Второе… А второе обстоятельство, собственно в том, что я люблю вашу жену, вот и все.Барон фон Штерн несколько секунд не мог вымолвить ни слова, а Александр Салтыков смотрел на него спокойными и ясными глазами.— Как только я ее увидел — то сразу понял, что именно о ней были все мои мечты и грезы. Вы не поверите, но именно ее я видел в странных снах, будто пророческих. Я полюбил Мари давно, задолго до встречи, и теперь ни за что от нее не откажусь.— Что ж… — Рихард чувствовал себя полным ослом. — Полагаю, что препятствовать вам глупо с любой точки зрения. Я бы только попросил… Как бы это сказать… Я бы только попросил… О соблюдении внешних приличий.— О! Можете не беспокоиться. Ваше доброе имя останется незапятнанным в глазах света и на винных этикетках. А сейчас позвольте откланяться, у меня есть некоторые дела.Александр Салтыков вышел от барона фон Штерна в настроении не только приподнятом, но, можно сказать, веселом. Возможно, скоро он сможет вернуться в Россию, поскольку дело его, несомненно, сдвинулось с мертвой точки.— Ну что ж, матушка, Гертруда, берегись, — сказал он, сев в седло своего великолепного вороного коня. Путь его лежал в мастерскую Готфрида Люмбека.Дорогой граф Салтыков постоянно думал о том, как странно иногда в жизни перемешано самое низкое и самое возвышенное, самое уродливое и самое прекрасное. Мари фон Штерн, несчастная со своим мужем, женившимся на ней по расчету, самая удивительная и совершенная из всех женщин, с которыми Александру приходилось сталкиваться, через пару лет может превратиться в одну из тех старых ханжей, которые одним своим видом вызывают смертную скуку. Женщина как вино, если она не растратит себя, одурманивая мужские головы, то превратится в уксус, годный лишь для консервирования.В России у Александра Салтыкова было несколько относительно постоянных любовниц. Одна из них, княгиня Дашкова, как-то сказала графу:— Однажды, мой друг, вы полюбите по-настоящему и забудете обо мне и других женщинах.Салтыков тогда рассмеялся и ответил:— Я никогда не смогу забыть ваши чудные родинки, Полина! К тому же, я уже слишком стар для восторженной любви, слишком много видел женщин, и они давным-давно утратили в моих глазах таинственность.— Не зарекайтесь, мой друг, не зарекайтесь, — княгиня Дашкова была в тот день очень бледна.Эта первая петербургская красавица, покорявшая и разбивавшая сердца десятков мужчин, первый раз влюбилась в тридцать. Ее избранником стал один молодой юноша, лейтенант лейб-гвардии, которому едва исполнилось девятнадцать. И впервые красота и могущество княгини не тронули мужское сердце. Юноша страшился внезапно вспыхнувшей к нему страсти со стороны стареющей могущественной камер-фрейлины и предпочел отбыть в действующую армию. Салтыков тогда подумал, что Полина возненавидит человека, нанесшего такой сокрушительный удар по ее самолюбию, но ошибся. Камер-фрейлина каждый день молилась за Николеньку и умоляла Екатерину прекратить войну с Турцией. Если бы не воля князя Потемкина, то, возможно, сердобольная Екатерина и выполнила бы просьбу ближайшей подруги. Тогда Россия могла бы на долгие годы лишиться Крыма и выхода в Черное море.Странно, как человеческие судьбы порой влияют на историю целых государств! 2Клод Сен-Мартен Готфрид Люмбек появился в Висбадене примерно восемнадцать лет назад. Сейчас это уже был желчный старик, которому прочили дожить до ста лет и умереть богатейшим бюргером. Его лавка готового платья, пользовалась бешеным успехом у горожанок. Конечно, аристократки приобретали платья, изготовленные на заказ в Париже, но жены богатых виноделов, купцов, банкиров и судовладельцев, охотно пользовались услугами господина Люмбека. Он первым из всех портных города придумал нанимать на работу художников, которые садились в воскресный день на центральной улице Висбадена, где были расположены гостиницы, салоны, дорогие магазины и главная церковь, и зарисовывали туалеты самых богатых, знатных и элегантных дам города и приезжих. Затем Люмбек изучал эти рисунки, делал специальные чертежи и по ним изготовлял копии нарядов. Так герцогиня Брауншвейгская была в истерике, когда, проехав по улицам Висбадена повстречала целых десять женщин одетых в точные копии ее дорогих туалетов, приобретенных за бешеные деньги у Трике в Париже, который клялся, что более никто и нигде не будет иметь ничего похожего. Со временем Люмбек стал вносить свои элементы в наряды, делая их более «роскошными» и соответствующими вкусу местных дам. Вместо зеленого и голубого бархата, он использовал красный, малиновый, даже оранжевый, который, оказалось, можно легко получить из красного, если окрасить ткань специальной краской из охры. Но любимым материалом мэтра Люмбека стал атлас. Здесь потрясало буйство красок, обилие вышивки, использование кружева, бисера, меха… Готфрид Люмбек первым додумался составить из имевшихся у него рисунков альбом, который демонстрировался в зале, рядом с готовыми платьями, и любая дама могла не только купить понравившееся ей платье, но и заказать что-то из альбома.Когда один французский делец посетил Висбаден и случайно наткнулся на магазин готового платья нашего предприимчивого господина Готфрида, он мгновенно сделал у того заказ на 200 нарядов, которые мгновенно были распроданы в Париже. Засилье испанского стиля в королевстве изысканной моды, привело к тому, что французские женщины стали жаловаться, что им просто не дают возможности показать свою красоту. Портной Люмбек превратился во владельца самой большой в Висбадене мануфактуры, производившей до 10 тысяч единиц готового платья в год. Готфрид придумал также разделить обязанности между портными так, чтобы один только кроил, другой сметывал, третий пришивал рукава, четвертый подшивал подол. Мануфактура работала день и ночь, сотни женщин и детей ежеминутно совершали сотню мельчайших стежков иголкой, ибо Люмбек требовал, чтобы швы были настолько мелкими, чтобы человеческий глаз с трудом мог их различить. Ежемесячно из восточных стран прибывал огромный торговый корабль, трюмы которого были набиты сказочным бархатом, атласом, парчой, шелками, бисером из драгоценных камней, пуговицами из серебра и слоновой кости. Люмбек стал титаном, но никто так и не узнал, откуда он появился.— Добрый день, — граф Салтыков вошел в лавку, и уселся прямо напротив огромного стола, обитого сукном.— Добрый день, господин… Простите, кажется вы вчера здесь были и сделали покупку. — Став очень зажиточным бюргером, Готфрид Люмбек продолжал сам встречать клиентов в своей лавке. Выглядел он дружелюбно, даже немного приторно. На его правой руке был огромный перстень с изумрудом.— Да.— Вы тот самый русский?— Да.— Прекрасно, а как поживает прекрасная фройляйн Риппельштайн?— Вообще-то, не очень хорошо.— Что же случилось? Простуда? Или головная боль?— Вообще-то нет. Ей свернули шею.— Ч-ч-…Мэтр Люмбек потерял дар речи, судорожно схватившись рукой за горло, он несколько раз втянул воздух, смертельно побледнел, и как-то в одно мгновение превратился в дряхлого старика.— Вчера, сразу после того как ваша дочь… Не отпирайтесь, я знаю, что Лизхен — ваша дочь, а не виконта де Грийе, но ему об этом знать было совсем не нужно, так ведь?— Откуда вы знаете? Вы, должно быть, сам дьявол! — Люмбек вжался в кресло.Салтыков улыбнулся.— Честно говоря, я не знал. У меня просто была догадка, а вы ее так неожиданно подтвердили.Готфрид почувствовал, как у него из-под ног уходит земля.— Что вы хотите? И как обо всем узнали?Я наводил некоторые справки. Ваши соседи рассказали мне, что вы здесь поселились восемнадцать лет назад. Кем вы были до этого — никому не известно. Лизхен же постоянно заводила со мной разговор о ваших платьях. Сначала я не обратил на это никакого внимания, подумал, что это обычный женский разговор, но затем меня насторожила частота, настойчивость и странность описания ею вашего дела. Вместо того чтобы болтать о том, насколько ваши платья соответствуют или не соответствуют модам, она постоянно расхваливала качество производства, оказалось, что она в курсе того, как искусно организован ваш процесс шитья, много внимания уделяла качеству тканей, и, наконец, постоянно упоминала о цене. Я расспросил некоторых ваших работников. В частности, почему они шьют так много одинаковых платьев, ведь их не будут покупать. На это он мне ответил, что большая часть того, что они шьют, предназначена для других стран. Тогда я подумал, что она хочет подтолкнуть меня заключить с ней договор о поставках ваших нарядов в Россию. Это показалось странным. Я решил было, что она получит некий процент, если вам удастся убедить меня купить эти платья. Я прямо сказал ей, что возможно, императорский театр и заинтересуется мэтром Люмбеком, но мне нужно встретиться с вами лично. Во время нашего визита, меня удивило несколько вещей. Во-первых, это то, как сердечно вы встретили фройляйн Риппельштайн. Она не могла быть вашей постоянной клиенткой, по ее словам — то платье, которое купил ей я, было первым нарядом вашего производства. Во-вторых, я обратил внимание на ваше удивительное внешнее сходство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24