Лукреций радовался и щедро разбрасывал монеты. Юлия улыбалась, но чувствовала себя так, словно на ее лицо надета маска, скрывающая глубокую печаль.
Лукреций въехал в Рим на своей колеснице. Юлия, сидевшая с ним рядом, привлекала слишком много внимания. Патриции слишком долго приветствовали их, с любопытством разглядывая чудом спасенную девушку.
— Мир тебе, благородный Лукреций, — возле самого Форума они встретились с носилками Присциллы. — Здравствуй и ты, Юлия Квинта.
Присцилла беззастенчиво разглядывала девушку, нисколько не заботясь о ее смущении.
— Доброго дня и тебе, Присцилла Катония, — поклонился ей Лукреций.
— Весь Рим говорит только о ваших приключениях, — обратилась к Юлии Присцилла. — Эмпитрид пишет трагедию о ваших приключениях. Прямо «Царь Эдип», только о женщине. Это будет грандиозное представление. Вначале о том, что ваш жених на самом деле оказался вашим отцом…
— Присцилла! — прервал ее Лукреций. — Быть может, Юлии не очень хочется слушать это!
— Нет, напротив, — подала голос Юлия, — продолжай, Присцилла, мне очень интересно, как Эмпитрид намерен описать мою жизнь. Продолжай.
— Хорошо, не торопи меня. Далее Эмпитрид описывает трагедию, случившуюся с Клодией Примой, которая хотела помешать кровосмесительному союзу, что мог навлечь гнев богов на Рим.
Присцилла сделала паузу и внимательно посмотрела на Юлию. Лицо девушки не выразило ничего, ни удивления, ни раздражения, ни печали.
— Клодия испила чашу позора до дна, но отвела несчастье. Это почти все. Однако, Эмпитрид вот уже несколько дней не находит себе места.
— Отчего же? — Юлия даже не смотрела на любопытную матрону.
— Он не может придумать финал, — ответила Присцилла.
— Что ж, придется Эмпитриду призвать на помощь талант, — Юлия посмотрела на собеседницу ледяными глазами, — для того, чтобы стяжать лавры Софокла, одной наблюдательности недостаточно.
Колесница Лукреция тронулась с места, оставив Присциллу в бессильной ярости. Юлия слишком долго не была в Риме и к тому же мало знала о личной жизни знатных матрон, поэтому даже представить себе не могла, как сильно оскорбила матрону.
Лукреций же расхохотался, как только они отъехали на достаточное расстояние:
— Ты просто уничтожила ее! — воскликнул он. — Я восхищен твоими ораторскими способностями.
— Я совсем не хотела обижать Присциллу, — дернула плечом Юлия. — Просто мне не нравится, когда кто-то обсуждает мою личную жизнь у меня за спиной! И то, что Эмпитрид намерен перенести трагедию нашей семьи на театральные подмостки, мне совсем не по душе!
— О, браво! Ты так прекрасна в гневе, моя любимая, — Лукреций провел пальцем по нежной щеке Юлии. — Но тебе следует знать, что Эмпитрид — любовник Присциллы Катонии и она им восхищается. Сказать, что он не равен Софоклу — значит нанести Присцилле кровное оскорбление. Теперь берегись ее.
— Спасибо за предупреждение, Лукреций, но я решила, что больше никогда и никого не буду страшиться, — ответила Юлия.
— Однако Катония задала очень интересный вопрос, — спутник юной фурии улыбнулся. — Какой же будет финал у этой истории? Счастливый, или же нет? — он попытался поцеловать свою невесту, но та неожиданно отпрянула назад.
— Ты меня утомляешь!
Юлия отвернулась. Вопрос Лукреция ее неожиданно разозлил, а его попытка поцеловать ее просто взбесила.
— Я раздумала ехать на твою виллу, — повернулась она к Лукрецию. — Отвези меня домой!
— Но… Прости, но я считаю, что сейчас не время, — глаза Александрийского правителя стали жесткими и холодными. Юлия поразилась, как он стал в этот момент похож на своего брата, беспощадного Марка Порция Катона!
— Я думаю, что ты пока не в праве решать, что мне следует делать! — вспылила Юлия. Лицо ее побледнело от гнева.
— Узнаю сенатора Квинта, — Лукреций сказал это точь-в-точь, как его старший брат. В голосе Катона-младшего прозвучала сильнейшая досада.
— Отвези меня домой, — тихо и твердо повторила Юлия.
Внезапно ее охватил ужас. Как она могла представить, что сможет всю жизнь прожить с человеком, который ей совершенно безразличен! Как могла она подумать, что сможет беспрекословно подчиняться воле того, кто ей даже не нравится!
Колесница подъехала к вилле Квинта. На воротах висел траурный венок, в знак того, что в этом доме поселилось горе.
— Думаю, что сейчас самое время, мне обсудить с… — Лукреций чуть было не сказал «твоим отцом», — Квинтом, наш брачный договор.
— Нет, — Юлия сошла с колесницы. — Только не сегодня. Он слишком много пережил, слишком много испытаний выпало на его долю. Я требую, чтобы ты ждал гонца от меня с решением. Возможно, вопрос моего замужества будет решать не Квинт, а…
Девушка вдруг поняла, что не может произнести даже имени Секста!
— Хорошо, — приподнял брови Лукреций. — Ты свободна в своем решении и вольна дать любой ответ.
Но в глазах его вспыхнула такая бешеная злоба, что Юлия почувствовала, как у нее холодеет спина. Милый, добрый друг Лукреций внезапно предстал перед своей возлюбленной в другом обличий. Что-то подсказывало Юлии, что это его лицо — подлинное.
Юлия вошла в дом.
Первое, что ее поразило — отсутствие рабов. Девушка не знала, что отец отпустил их всех, пожелав остаться один в доме. Юлия не знала, что предположить. Ее мягкие дорожные сандалии неслышно ступали по каменным плитам. Могло показаться будто это призрак идет по опустевшему дому, где когда-то свершилась трагедия.
Сенатор сидел в кресле на террасе. На его суровом лице отчетливо обозначились новые морщины, а виски побелели. Юлия остановилась на пороге и прижала руку к груди, задохнувшись от приступа нежности, затопившего ее душу.
Она сделала шаг вперед, затем остановилась. Неожиданная догадка поразила ее громом. Все сны и предчувствия, что мучили ее два последних года… Неужели?
— О, нет, — прошептала она, испугавшись собственной догадки. — Это невозможно…
Квинт посмотрел вслед убегающей Юлии. Он заметил ее приход, но не двинулся с места. Его сковал страх. Ведь теперь между ними нет никаких преград. Теперь он просто влюбленный в нее мужчина, а она молодая, полная сил и страсти женщина…
Юлия же нашла в себе силы бежать. В ужасе от собственного внутреннего озарения, которое показалось ей языками пламени Тартара, где страдают и мучаются самые великие грешники, девушка спасалась от неизбежно надвигавшейся на нее новой жизни. Ноги сами принесли ее к запертым дверям комнаты Лито, возле которых стоял погребальный венок. Юлия толкнула дверь, та оказалась не запертой.
Девушка упала на застеленную узкую кровать и зарыдала.
— О, Лито! Если бы ты могла дать мне ответ! Если бы ты могла дать мне ответ!
Юлия плакала до тех пор, пока Морфей, бог сна, не сжалился над ней и не послал ей короткое, тяжелое забытье.
Сон дочери Квинта был прерывистым. Из глубин ее памяти и подсознания поднимались те образы, которые она считала забытыми, потерянными, выдуманными… Но они были — десятки мелких, чуть заметных моментов, которые обнажали тайную, подлинную сущность вещей.
Вот отец дарит ей золотой браслет и одевает его на руку дочери с такой осторожностью, будто касание ее кожи заразит его смертельной болезнью. Вот сенатор случайно сталкивается с ней в дверях и опускает глаза, потом сердится и велит ей немедленно уйти. Вот он стремительно уходит с террасы при появлении Юлии, словно преступник, словно вор, словно… О, Боги! Сны Юлии, которые она не могла вспомнить. Это любовное томление, жар, пыл, что она не решалась назвать…
Юлия металась на кровати Лито, пытаясь удержать тайну, которая мелькала совсем рядом, возле самой поверхности, можно было рассмотреть ее отблеск и увидеть отражение, но заставить показаться невозможно. От ужаса, страха оказаться беззащитной перед надвигающейся опасностью, скрытой в тумане неизвестности, Юлия проснулась.
Сквозь небольшое оконце пробивался хмурый утренний свет.
Юлия поднялась с постели. Ее взгляд упал на письменный прибор Лито. Под тяжелой бронзовой подставкой в форме фигуры Сафо, лежал небольшой листок. Девушка вытащила его, развернула и прочла: «Дорогая моя Гебо! Невозможно наблюдать трагедию, происходящую на моих глазах. Мужчина и женщина, считающие друг друга кровными родственниками — отцом и дочерью, сгорают от любви друг к другу, но даже не смеют назвать своего чувства или признаться в нем. Невозможно описать накал страстей, бушующий между ними. Они пытаются искать ответы в далеком прошлом, в поступках других людей — но тайна скрыта только в них самих. Увы, ее открытие может принести больше несчастий, чем нежелание открыть истину. Твоя Лито».
Юлия схватилась рукой за стену. Письмо выпало из ее руки. Гебо, давняя подруга, и как утверждают, любовница Лито, та которой доверялись все тайны, надежды и невзгоды. Гречанка писала ей обо всем, что происходило в ее жизни, а зачастую читала Юлии отрывки из приходивших в ответ писем.
— Она все знала, она понимала… — Юлия схватилась рукой за грудь.
Неожиданно порыв ветра приподнял занавес и принес запах цветущего жасмина. Маслом от этих белых цветков Лито умащивала свои руки и шею… Ветер ласково коснулся щеки Юлии и стих.
— Лито! — Юлия ощутила прикосновение ветра не только на своей коже, но и в своем сердце.
— Спасибо, о боги! — воскликнула девушка.
Желанное знамение было получено.
Теперь Юлия знала, что ей делать.
Девушка вошла в свои покои и застала их убранными, чистыми и светлыми. Все было в полном порядке, как оставила Юлия в день отъезда. Девушка надела самую красивую из своих белых, праздничных туник и набросила поверх нее кроваво-красный плащ. Убрав волосы в высокую греческую прическу, Юлия надела те самые украшения, что отец подготовил к ее свадьбе. Капли жасминового масла на запястья придали ей уверенность. Казалось, что Лито стоит за ее спиной и своим присутствием дает силы.
Юлия направилась в покои Квинта, чтобы, наконец, произнести то, что теперь, когда правда о рождении девушки известна, когда Клодия Прима призналась в своем обмане, когда самой ее больше нет в этом доме, она никогда не вернется и не посмеет вмешаться в их жизнь.
Около самых дверей ушей Юлии достигли возбужденные мужские голоса.
— Разве ты не знаешь, что теперь разрешение на брак Юлии тебе должен дать Септимус Секст? — голос Квинта был раздраженным.
— Послушай, Квинт, Септимус Секст пока что не виделся с Юлией, и я не берусь предсказывать, какой будет его реакция. Скорее всего, он не захочет для себя лишних хлопот и если ты скажешь, что, несмотря на произошедшее, все равно считаешь Юлию своей дочерью…
— Лукреций! Ты выступаешь так, будто ведешь дело в Сенате! Сыплешь юридическими формулировками! Неужели ты не понимаешь, что я не могу? Юлия даже не пришла повидаться со мной, хотя, как ты говоришь, со вчерашнего дня находится в моем доме! И ты хочешь сказать, что я вправе решить ее судьбу?
Юлия испуганно прижалась к стене. Значит, Лукреций не внял ее просьбе и приехал к Квинту требовать подписания брачного договора!
— Квинт, я уплатил за твою дочь двадцать тысяч сестерциев, — голос Лукреция звенел как сталь, — по закону я могу сделать ее своей рабыней, наложницей!
Раздался звук пощечины. Повисла тишина. Затем Юлия отчетливо услышала звук, который издает меч, когда его извлекают из ножен.
— Остановитесь! — она вбежала в залу, где друг против друга стояли Квинт и Лукреций Катон с оружием в руках. — Остановитесь!
Квинт даже не повернул головы в сторону дочери, хотя она увидела, что на его шее вздулись вены. Лукреций метнул на Юлию взгляд, полный гнева.
— Я приехал за тем, что принадлежит мне по праву! И, клянусь Юпитером, возьму это!
— Но я не люблю тебя! — Юлия встала между двумя мужчинами, закрыв своим телом Квинта.
— Это все равно, — Лукреций убрал прядь волос, которая упала ему на лоб. — Разве ты не знаешь, что чувства женщины сосредоточены только в одной части ее тела? Оказавшись на брачном ложе, ты полюбишь того, кто будет доставлять тебе наслаждение. В последний раз я даю тебе выбор — или ты уходишь в мой дом как жена, или же я заберу тебя, как принадлежащую мне рабыню, которую я приобрел на невольничьем рынке и могу делать с ней все, что пожелаю!
— Ты не посмеешь! — Квинт рванулся вперед, но Юлия схватила его за плечи и удержала.
— Септимус Секст мой отец, — твердо сказала девушка, поворачиваясь к Лукрецию. — Ступай к нему и требуй долг и разрешение на брак. Сенат решил, что Квинт не приходится мне родственником. Неужели ты пойдешь против воли Сената? А до тех пор, пока ты не получишь от него разрешения, я останусь здесь.
— Ты моя рабыня! — Лукреций впал в ярость. От благородного, доброго патриция с хорошими манерами не осталось и следа. Перед Юлией, которой стоило огромных усилий сдерживать дрожь и не давать страху победить ее, стоял варвар, готовый убивать ради желанной добычи.
— Благородный Лукреций, — за спиной Катона-младшего раздался знакомый, густой как дикий мед голос.
Юлия вздрогнула и инстинктивно прижалась к Квинту спиной.
В залу вошел Септимус Секст!
— Ты плохо знаешь законы Рима, — Септимус Секст в шелковой тоге и золотом венке в форме переплетенных лавровых ветвей, вошел и вальяжно расположился на каменной скамье. — Должно быть, долгое пребывание в провинции испортило твою память.
— Говори прямо, — Лукреций побагровел и крепче сжал рукоятку меча.
— Убери свой меч, Лукреций Катон, — презрительно бросил ему Септимус Секст. — Куасиба!
На зов хозяина мгновенно появился бывший гладиатор в полном боевом вооружении.
— Поверь, он в считанные секунды отправит тебя в Тартар, — Секст поднялся и сделал несколько шагов по направлению к Юлии.
Оглядев ее с ног до головы, Септимус приподнял брови и тяжело вздохнул:
— Ну что ж, очень жаль, что наш брак теперь невозможен. Сенат, видите ли, всерьез обсуждает возможность появления моровой язвы в случае свершения кровосмесительного союза. Однако, раз уж так получилось, что внучка генерала Германика моя дочь, то я рад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24