Больше этого никогда не будет.
Мадленка поежилась. Слова рыцаря звучали зловеще, но отчего-то они навевали на нее странную грусть.
— Тебе лучше уйти, — просто сказала она. — Доброго пути.
— Хорошо, — сказал рыцарь, слегка побледнев, — но помни: я больше тебя не знаю и знать не хочу. Отныне твоя судьба мне совершенно безразлична. Подохнешь ты или нет — мне все едино. Когда-нибудь, очень скоро, ты позовешь меня на помощь, потому что у тебя больше никого нет, но я не отвечу, и тогда ты пожалеешь, что оттолкнула меня.
Он повернулся и зашагал к двери.
— Я ни о чем не буду жалеть! — крикнула Мадленка ему вслед.
Втянув голову в плечи, она слышала, как хлопнула вторая дверь, и шаги гостя стихли вдали. Только тогда слезы покатились по ее щекам — сначала одна, потом другая, а затем и целый водопад. Мадленка уже не гордилась, что оказалась такой сильной и прогнала человека, которому когда-то собиралась отдать свое сердце; только она никогда не предполагала, что это будет так больно.
Глава десятая,
в которой в замке поднимается переполох
Мадленка закрыла дверь, разделась и юркнула в постель. Горе ее было безгранично, и сознание того, что она поступила правильно, было довольно слабым утешением. Мадленка не сомневалась, что никогда не сможет быть с человеком, которому она не доверяет, а Боэмунд фон Мейссен явно не заслужил ее доверия. Впрочем, он все же указал ей, что Анджелика наверняка замешана в деле, — и на том спасибо.
«Вздор, — тут же решила про себя Мадленка. — Как только я увидела это вялую рыбу, я сразу же ее заподозревала».
Она беспокойно заворочалась. Мысль о сторожах тоже не давала Мадленке покоя; ведь поутру их наверняка хватятся, и бог весть что могут подумать ее судьи, особенно Флориан. Впрочем, епископа Мадленка особенно не боялась. Она понимала, что он всего лишь жалкий исполнитель чужой воли.
«Значит, в деле замешаны Анджелика и ее служанка. Это уже кое-что; но кого Анджелика может так деятельно покрывать? Она всегда хотела быть первой, сказал синеглазый. Князь Доминик? Но на что, на что ему смерть той, что была подругой его матери и вдобавок не оставила ему ни гроша? Август? Опять Август? Или они оба в сговоре? Господи боже мой, я опять запуталась».
Размышления Мадленки были прерваны шумом, доносящимся из коридора. Мадленка мгновенно закрыла глаза, свернулась калачиком и сделала вид, что спит.
— Где она?
— Сбежала, наверное, ваша милость! — У-у!
Взрыв проклятий, раздавшийся непосредственно за этим, способен был потрясти замок до основания. Мадленка высунула нос из-под одеяла и зачарованно прислушалась. Как ругается Петр из Познани, не ругательства, а чисто музыка!
— Ничего, — сказал голос Августа, более спокойный, — далеко она не успела уйти!
— Да уж, ищи теперь ветра в поле! — проскрежетал Петр из Познани.
Возле входа в спальню послышались шаги. Мадленка сжалась под одеялом и старалась дышать ровно, как человек, который спит. Дверь распахнулась, и на пороге возник Август, одетый в легкую кольчугу. Он отпрянул, не веря своим глазам.
— Она здесь! — закричал он.
— Что? — отозвался Петр из коридора.
— Она никуда не бежала, она здесь, спит!
— Уже не сплю, — проворчала Мадленка, поворачиваясь на другой бок. — Езус, Мария, и зачем так орать?
— Тащи ее сюда! — скомандовал Петр.
Август схватил красное платье Мадленки и швырнул его на кровать.
— Встань и оденься!
— Хам, — сухо сказала Мадленка. — Без стука врываться в покои знатной дамы…
— Или я приволоку тебя в одной рубашке!
— К чему такая спешка? — презрительно спросила Мадленка. — Отвороти рожу, собака бесстыжая, нечего на девушку пялиться.
— Ничего нового я там не увижу, — буркнул Август, но все же отвернулся.
Мадленка сбросила ночную рубашку и быстро натянула платье.
— Да в чем дело-то? — зевая, спросила она.
— В замке поймали лазутчика, — объяснил Август. — Одет как прокаженный, но, слава богу, мои молодцы бдительные его не выпустили. У, хитрая бестия! — Мадленка замерла. Хорошо, что Август, по-прежнему находившийся к ней спиной, не видел выражения ее лица. — Ужо я его вздерну, но сначала узнаю, зачем он приходил. Может, к тебе, а? — подозрительно закончил он, поворачиваясь к ней. Мадленка, вполне совладавшая с собой, преспокойно надевала вышитые туфельки. — Стражей твоих в каморке нашли оглушенных. — Мадленка зевнула, всем своим видом выражая полное безразличие. — Да ты на меня смотри! — закричал Август, подошел к ней и резко дернул ее лицо за подбородок вверх. — Кто он, отвечай, не то хуже будет!
Глядеть на Августа было страшно: глаза налились кровью, лицо дергалось. Именно в это мгновение Мадленка и приняла судьбоносное решение: «Нет, не выйду я за тебя замуж. Уж лучше монастырь и вечное заключение». Но, вместо того чтобы успокоить разъяренного шляхтича, Мадленка нарочно еще обострила ситуацию.
— «А кто, а кто мой молодец, да про того ведает, бог в небесах да моего сыночка отец», — ехидно пропела она.
Август, не владея собой, занес руку.
— Давай, бей, — безразлично сказала Мадленка. — Ни на что ты не способен, только баб колотить!
Если бы он дотронулся до нее, она бы не колеблясь саданула его ножом; но Август, к великому счастью для себя, опустил руку.
— Тоже мне, выдумал, дурень, — продолжала Мадленка мстительно, с невероятной медлительностью надевая вторую туфельку. — Прокаженный какой-то, тьфу, прости господи! Да ежели бы у меня был кто, я давно бы бежала с ним и ни ты, ни дядя твой, ни суд ваш никчемный мне не помеха. Стражей, видишь ли, оглушенных нашли! Почем я знаю, может, их вино оглушило, а тебе они сказались, чтобы бесстыдство свое оправдать. Может, — продолжала Мадленка, поднимаясь, — им заплатили те, кто меня убить хочет, чтобы я без охраны осталась, вот они и прикинулись оглушенными. Дверь-то не запирается, заходи, кто захочет. Мало ли кто мог ко мне заглянуть без спросу!
Ты видела кого-нибудь? — встревоженно спросил Август, пораженный этой новой мыслью.
— Нет, — сказала Мадленка, глядя на него ясными честными глазами. — Вот шаги были какие-то в коридоре, как раз до твоего появления. Поэтому я и глаз не могла сомкнуть.
— Лжешь, — с бешенством выпалил Август и, схватив Мадленку за руку, поволок за собой.
В коридоре он отдал приказание Петру прочесать весь замок — вдруг еще кто отыщется, — а сам, не отпуская свою добычу, двинулся вперед. Мадленка сначала пыталась вырваться, но потом покорилась судьбе. Она почти бежала за стремительно идущим Августом и все же не поспевала за ним. На лестнице она оступилась и едва не упала, но Август, не глядя, рванул ее за руку, и тут уже Мадленка решила, что она не только не станет его женой, а и с удовольствием пойдет посмотреть, как его казнят, буде такая возможность ей когда-либо представится. Она не успела даже убрать волосы, и они рассыпались по плечам огненной волной. Август вошел в небольшую комнату, мрачную и холодную во всякое время года; Мадленке ничего не оставалось, как последовать за ним. При ее появлении раздались возгласы удивления, но Мадленка только откинула с лица рыжие пряди и с вызовом улыбнулась присутствующим. Кроме нее и Августа, здесь были князь Доминик, двое солдат из ночной стражи и человек, который едва ли полчаса тому назад поклялся Мадленке, что отныне он не знает ее и знать не желает. Боэмунд фон Мейссен скрючился в углу, так что она даже не сразу его узнала. Она поняла, что его, наверное, били, и от этой мысли у нее потемнело в глазах.
— Вот она, — объявил Август, — была у себя.
Он наконец-то отпустил ее, и Мадленка, охнув, покачнулась и стала растирать болевшую руку, на которой остались синяки от его не в меру цепких пальцев. Ты его знаешь? — спросил князь Доминик у Мадленки.
— Его? — Мадленка ткнула пальцем в «прокаженного» и презрительно скривила губы. — Нет. С чего бы это?
Ты уверена? — спросил князь, сжигая ее взором.
— Клянусь спасением души, — без колебаний ответила Мадленка, про себя, однако же, добавив: «твоей». — Это же нищий.
— Лазутчик он! — встрял сипло Август. — Я уверен в этом! Оружие при нем нашли?
— Нет, ваша милость. Ничего такого при нем нет.
— Ясное дело: к чему оно лазутчику?
Боэмунд повернул голову и что-то пробормотал. Мадленка увидела струйку крови на его щеке, и руки ее сами собой сжались в кулаки. Пересилив себя, она оскалилась и спрятала их за спиной.
— Поговори с ним, Северин, — велел князь. Один из лучников выступил вперед и заговорил по-литовски. Боэмунд, утерев кровь, отвечал на том же языке. В душе Мадленки затеплилась надежда, что, может быть, ему еще удастся выпутаться. Он говорил глухим, тихим голосом, всячески избегая смотреть на девушку с распущенными волосами, которая стояла ни жива ни мертва. «Слава богу, что Август его не опознал, — думала она. — Господи, Флориан, Флориан может его узнать!» Но у нее отлегло от сердца, когда она вспомнила, что епископ отбыл в Краков и вернется только через день-два.
— Ну, что? — спросил Доминик.
— Литвин, — сказал Северин, пожимая плечами. — Как есть чистый литвин, по-польски совсем не разумеет.
Доминик метнул на Мадленку острый взгляд.
Ты ведь не говоришь по-литовски, верно? -спросил он ее.
— Не говорю, — подтвердила Мадленка. — Я знаю по-латыни, по-немецки, по-флорентийски могу читать…
Князь подошел к Северину и шепнул ему что-то на ухо, после чего вернулся на прежнее место рядом с Августом. Северин откашлялся, сделал шаг вперед и громко произнес несколько слов по-литовски, обращаясь, очевидно, к Мадленке.
— Ну? — спросила рассерженная Мадленка. — Чего он от меня хочет?
— Он сказал, что ты прекрасна, как заря, — ответил князь Доминик со слабой улыбкой.
Мадленка недовольно почесала нос.
— Я? Да он врет, милостивые судари, и безбожно! Сказал бы: «Вы, госпожа, прекраснее зари», раз уж все равно надо врать.
Доминик и Август расхохотались. У Мадленки немного отлегло от сердца.
— На самом деле он сказал совсем не это, — объяснил Доминик. — Он сказал, что ты, гм…
— Не надо, дядя, — смущенно попросил Август.
— Зачем? — искренне огорчившись, спросила Мадленка.
— Я хотел проверить, действительно ли ты не понимаешь по-литовски, — объяснил князь. — Любая женщина, понявшая то, что сказал Северин, непременно бы вцепилась ему в лицо.
— Еще не поздно это сделать, — проворчала Мадленка, глядя на лучника исподлобья. — Зачем вы шутите со мной, милостивые государи?
— Август вбил себе в голову, что это гонец к тебе от крестоносцев, — объявил Доминик. — Но если он литвин, а ты по-литовски не разумеешь, значит, мой племянник не прав.
Тьфу, — сказала Мадленка с сердцем. — Дались тебе эти крестоносцы, Август! Да провались они все в тартарары, я печалиться не буду.
«Все, кроме одного», — добавила она про себя. Потому что теперь она понимала, что никогда, ни при каких обстоятельствах не могла бы предать его.
— Да и не станет литвин доносчиком крестоносцев, — вмешался Северин. — Слишком много наши от них натерпелись.
— Как его вообще поймали? — поинтересовалась Мадленка.
— Да никак. Он сам налетел на одного из наших, тот и схватил его.
Мадленка закусила губу. Значит, Боэмунд после их нелегкой беседы на миг утратил контроль над собой и поплатился за это. Было трудно поверить, что он мог так глупо попасться. Но ведь ничего еще не потеряно. Счастье, что при нем не оказалось оружия, иначе был бы ему конец.
— И не стыдно тебе обижать больного и нищего человека, который, может, не сегодня-завтра отдаст богу душу? — спросила она у Августа.
— Нет, тут что-то не то, — объявил Август, пристально всматриваясь в «прокаженного». — Я уверен, что где-то уже видел его.
— Может, в толпе нищих у церкви? — ехидно предположила Мадленка, хотя сердце у нее так и трепетало. Вспомни Август синеглазого купца Ольгерда, и тут уж ни рыцарю, ни ей не отвертеться.
— Нет! Где-то он мне попадался уже, этот чертяка… Северин!
— Да, ваша милость?
— По-твоему, он точно литвин?
— Конечно, ваша милость. Говорит по-нашему и из нашенских краев, тут уж ошибки никакой не может быть. Я хорошо его расспросил, опять же и врезал ему в самом начале, чтобы не вздумал выкручиваться.
Мадленка деликатно зевнула, прикрывая ладонью рот.
Тебя что-то беспокоит? — спросил Доминик у Августа, который ходил взад и вперед перед крестоносцем, разглядывая его то так, то эдак.
— Беспокоит, — сухо сказал Август. — Посмотри на его волосы.
Перерядившись в одежды нищего, Боэмунд измазался грязью, но изменить цвет волос было не в его силах. Сердце у Мадленки упало.
— Нет, это не литвин, — продолжал Август, ожесточаясь, — литвины не бывают такие светлые. А плечи? Ты погляди на его плечи! Черт возьми, — закричал он, — да это крестоносец! Это человек, привыкший носить доспехи! Никакой он не литвин! А ну, вставай! — Он ударил Боэмунда по лицу. — Вставай и веди себя, как подобает воину!
— Август! — крикнул Доминик.
— Господне брюхо, — пробурчал литовский лучник, — ну, ежели крестоносец умеет так ловко говорить по-нашенски, то я, наверное, сам Папа Римский.
— Август, — резко сказал Доминик, — всему есть мера. Я не позволю в моем присутствии истязать убогого.
— Да никакой он не убогий, — отозвался Август, -от убогого на нем только одежа. Северин! Вели ему показать свои язвы, коли он и впрямь прокаженный. А коли нет, пусть пеняет на себя!
Август с лязгом извлек из ножен меч. Мадленка отступила назад, моля господа о чуде. Она совершенно растерялась. «Если Август дотронется до него хоть пальцем, — думала она, — я убью его». Северин перевел нищему просьбу господина.
Боэмунд, не говоря ни слова, поднялся. Мадленка стиснула покрепче рукоять кинжала. Поморщившись, крестоносец снял ветхую пародию на плащ, под которой обнаружилось грязное рубище, запахнутое наподобие халата и перетянутое поясом. Мадленка изумлялась все больше и больше.
Наверное, он сейчас выхватит спрятанный где-то клинок и бросится на врагов, — и она поспешно отступила в сторону, чтобы не загораживать ему путь к двери. Но Боэмунд не сделал ничего подобного. Он спустил рубище с правого плеча, и взорам присутствующих открылась цепочка красноватых бугров, проступившая на гладкой белой коже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43