Ёдзо печально посмотрел на меня. Я понял, что он не в силах выразить то, что хотел бы, а когда я стал на латыни читать молитву, он сложил руки и, глядя на море, что-то шептал.
Requiescant in pace…
Море, поглотившее умерших, было спокойным, словно ничего не произошло, над волнами проносились летающие рыбы. Хлопали паруса, далеко на горизонте клубились обведенные золотой каймой облака.
— Я… — прошептал Ёдзо, — я хотел бы послушать ваши рассказы о христианстве.
Я с удивлением посмотрел на него.
Сегодня наш корабль преодолел половину пути.
Глава IV
Корабль, изрядно потрепанный штормами, едва продвигался вперед, японцы были измотаны до предела. Пресной воды не хватало, из-за нехватки овощей началась цинга.
Примерно на шестидесятый день плавания прилетели две птицы, похожие на бекасов, и уселись на мачте. Испанская команда и японские матросы радостно закричали. Появление этих птиц указывало на близость земли. Клювы у птиц были желтые, крылья — коричнево-белые; отдохнув, они пролетели над самой кормой и скрылись.
К вечеру слева появились горы. Это был мыс Мендосино. Гавань там отсутствовала, и корабль встал на внешнем рейде; была спущена шлюпка, в которую сели пятеро испанских и столько же японских матросов — они отправились, чтобы пополнить запасы пресной воды и провианта. Понимая, сколь это опасно, капитан Монтаньо запретил остальным японцам высадку на берег.
На следующий день корабль поплыл дальше на юг. Получив вволю воды и овощей, люди на борту ожили и наконец снова смогли наслаждаться путешествием по спокойному морю. Утром на десятый день после того, как корабль покинул мыс Мендосино, они увидели вдали берег, поросший лесом. Это была Новая Испания, которую японцы видели впервые в жизни. Собравшиеся на палубе японцы радостно кричали, некоторые даже плакали. Хотя они покинули родину всего лишь два с половиной месяца назад, им казалось, что путешествие длится вечно. Они похлопывали друг друга по плечу, радуясь, что трудное плавание наконец завершилось.
На следующий день корабль приблизился к берегу. Стояла страшная жара. Яркие лучи солнца освещали белое песчаное побережье, холмы за ним были покрыты аккуратными рядами невиданных деревьев. Японцы спросили у испанцев, и те объяснили, что это оливы, плоды которых съедобны и из них делают масло. Загорелые, обнаженные до пояса местные жители — мужчины и женщины — с громкими криками выбежали из оливковой рощи.
Сначала остров показался крохотным. Но по мере приближения он все увеличивался, стало видно, как волны с шумом разбиваются об утесы, поросшие густой зеленью. Над кораблем, медленно огибавшим остров, пока мыс не оказался у него за кормой, летали морские птицы. Весь остров был покрыт оливковыми деревьями.
— Акапулько! — раздался с марса ликующий возглас.
Матрос указал рукой на горловину бухты. Толпившиеся на палубе испанцы и японцы радостно закричали. Испуганные птицы взмыли в небо. Посланники, выстроившись в ряд, неотрывно смотрели на бухту. Это был порт чужой страны, увиденный ими впервые в жизни. Земля горной страны, на которую они ступали впервые в жизни. Лица Танаки и Самурая были серьезны и сосредоточенны, у Ниси блестели глаза, Мацуки, скрестив руки на груди, всем своим видом выражал недовольство. В бухте царила тишь. Гавань больше Цукиноуры, откуда отплыл их корабль, но судов в ней почему-то не было. Бухту окаймляла песчаная отмель, а за ней возвышалось одно-единственное белое строение. Его окружала крепостная стена с бойницами, но ни единой живой души не было видно. Корабль бросил якорь.
Испанцы опустились на колени. Веласко поднялся на верхнюю палубу и, став к ним лицом, осенил их крестным знамением. Среди японских купцов некоторые тоже сложили пальцы, готовые перекреститься.
— Осанна! Благословен грядущий во имя Господне!
Молитву Веласко заглушало галдение птиц. Легкий бриз ласкал лица. После окончания молитвы капитан, помощник и Веласко сели в шлюпку и направились к форту, чтобы получить разрешение сойти на берег.
Дожидаясь их возвращения, оставшиеся на борту, страдая от жары, лениво разглядывали расстилавшийся перед ними пейзаж. Солнце нещадно палило. Тишина, царившая на берегу, сильно беспокоила японцев. Им почему-то казалось, что они здесь нежеланные гости.
Капитан и его попутчики долго не возвращались. Два испанца, члены команды, сели в другую шлюпку и поплыли, чтобы узнать, в чем дело. Палящие лучи солнца заливали палубу, и японцы, не в силах вынести жару, спустились вниз. Через три часа пришло сообщение, что сойти на берег разрешено только испанцам. Комендант форта Акапулько, не обладая полномочиями разрешить высадку неожиданно прибывшим японцам, отправил гонца в Мехико, к вице-королю Новой Испании.
Раздался ропот недовольства. Во время долгого путешествия и посланники, и купцы в конце концов поверили, что в этой стране уже готовы к их приему, встретят их с распростертыми объятиями и все пойдет наилучшим образом. Они никак не могли понять, почему только японцы должны остаться на корабле.
Вечером, когда жара спала, палубу стал овевать прохладный ветерок и стайки птиц начали носиться над кораблем, вернулся капитан с попутчиками. Посланники от имени японцев потребовали от Веласко объяснений.
— Для беспокойства нет никаких оснований. — На лице Веласко появилась его обычная улыбка. «Для беспокойства нет никаких оснований» — это тоже было его любимое выражение. — Завтра и вы сможете сойти на берег.
— Его светлость построил для вас, испанцев, этот огромный корабль, на котором вы прибыли сюда, — не сдавался Тародзаэмон Танака. — Вы должны понять, что неуважительное отношение к нам означает неуважение к Его светлости и Совету старейшин.
— Но мне известно также, что Его светлость и Совет старейшин, — Веласко согнал с лица улыбку, — предложили вам по прибытии в Новую Испанию полностью следовать моим указаниям.
На следующий день испанская команда первой сошла на берег. А после полудня комендант форта приказал индейцам перевезти на берег японцев и их груз. На побережье выстроились вооруженные солдаты, с опаской разглядывавшие чужеземцев, сходивших на берег.
Четверо посланников в сопровождении капитана, его помощника и Веласко торжественно направились к форту, за которым возвышались холмы, поросшие оливами. Стены форта были оштукатурены, его окружала крепостная стена с бойницами. В нишах стены стояли горшки самой разнообразной формы, в них огнем пылали ярко-красные цветы.
Пройдя через охраняемые солдатами ворота, они оказались во дворе. Он был со всех сторон окружен строениями, и у каждого из них стояло по два караульных. Посланники молча шли по выложенной каменными плитами дорожке; отовсюду доносился аромат цветов, слышалось жужжание пчел. По сравнению с замком Его светлости форт выглядел убогим, его можно было назвать скорее не крепостью, а укрытием.
Комендант, уже довольно пожилой, вышел встретить посланников. Он обратился к ним с длинной приветственной речью, из которой они не поняли ни слова, и, пока Веласко переводил, комендант бесцеремонно разглядывал японцев. Приветствие, переведенное Веласко, представляло собой набор высокопарных фраз, выражающих радость по случаю их прибытия, но по его смущенному лицу Самурай догадался, что приезд японцев не доставляет коменданту особого удовольствия.
По окончании церемонии гости были приглашены на обед. В столовой их ожидали жена коменданта и несколько офицеров, которые рассматривали японцев, как диковинных зверей, и переглядывались. Тародзаэмон Танака, боясь осрамиться, сердито поводил плечами, Кюскэ Ниси уронил на пол нож и вилку, которыми пользовался впервые.
За столом комендант и его жена вежливо расспрашивали посланников о далекой стране Японии, Веласко старательно переводил, но вскоре испанцы заговорили о своих делах и о японцах, не понимавших ни слова, совершенно забыли, будто их и не было.
В полном изнеможении посланники вернулись наконец на корабль. В Акапулько не было ни постоялого двора, ни монастыря, где бы они могли переночевать, поэтому сошедшим на берег купцам тоже пришлось возвратиться на корабль, в свою большую каюту. Посланники, достоинству которых — как они считали — нанесен серьезный ущерб, были рассержены. Вечернее солнце нещадно светило в окна, и в каюте стояла нестерпимая духота. Не успев войти, Танака сразу же отругал Ниси за недостойное поведение, без конца повторяя, что южные варвары обошлись с ними невежливо и во всем виноват Веласко.
— Я не уверен, что Веласко достаточно точно сообщил о намерениях Его светлости и Совета старейшин.
— Ругать Веласко теперь нет никакого смысла. — Мацуки, как обычно, всем своим видом показывал, что ему все было известно заранее. — Я понимал это с самого начала.
— Что понимали?
— Намерения Веласко. Подумайте сами. Ему просто невыгодно, чтобы все шло гладко, без сучка и задоринки. Быть просто переводчиком — такая перспектива его мало привлекает, слишком незначительная роль. Но если все время приходится преодолевать бесчисленные трудности, Веласко необходим — всегда и везде. Если мы сможем выполнить свою миссию только благодаря Веласко, то и Совет старейшин не сможет отвергнуть его требований.
Танака взорвался потому, что не смог унять беспокойства. Такое же беспокойство испытывал и Самурай. Он понял, что здешний комендант не имеет полномочий принять послание Его светлости и дать разрешение японским купцам вести торговлю, а по атмосфере, царившей во время обеда, догадался: в Новой Испании совсем не рады тому, что японцы переплыли море и появились здесь. При таких обстоятельствах, если даже они прибудут в Мехико, к вице-королю, с ними обойдутся точно так же, как здесь. Не исключено, что послание Его светлости вообще не примут, а купцы, погрузив свои товары на корабль, вернутся домой ни с чем. В таком случае посланники будут опозорены, и придется навсегда расстаться с надеждой, что им возвратят их старые владения. А может быть, как предрекает Мацуки, также будут безвинно наказаны все остальные незнатные самураи.
Прошел день. На следующее утро Веласко, капитан, его помощник и посланники сели на лошадей, поданных по приказу коменданта, и покинули Акапулько, их слуги с пиками и знаменами шли пешком, сопровождая купцов и тяжело груженные повозки. Эта необычная процессия двинулась вперед под звуки холостых залпов провожавшего ее гарнизона форта.
Новая Испания, которую они увидели впервые, поразила их жарой, ослепительной яркостью и белизной. Вдали тянулась гряда гор, словно засыпанных солью, кое-где возвышались гранитные скалы, перед ними расстилалась бескрайняя пустыня, поросшая огромными кактусами. Им попадались глинобитные, крытые ветками хижины. Это были жилища индейцев. Полуголые дети, завидев приближающуюся процессию, поспешно прятались. Японцев поражали черные длинношерстные животные, которых пасли дети. Они никогда не видели ни таких животных, ни кактусов.
Горы тянулись нескончаемо. Солнце палило нещадно. Покачиваясь на лошади, Самурай вспоминал Ято. Там тоже скудость природы, но здесь она совсем иная. В Ято — зеленые леса, поля, протекает речушка. А здесь воды нет, из земли торчат какие-то колючие шишковатые растения. Ехавший рядом с Самураем Ниси сказал:
— Первый раз в жизни вижу такое.
Самурай кивнул. Он пересек бескрайнее море. А сейчас едет по непривычной для него пустыне. Все это казалось ему сном. Неужели он и в самом деле попал в страну, неведомую его отцу, неведомую его дяде, неведомую его жене? «Не сон ли это?» — подумал он.
На десятый день, незадолго до полудня, показалась деревня. На склоне горы, точно рисинки, были разбросаны белые домики, и среди них высилась церковь.
— Вот деревня, — указал пальцем Веласко с лошади, — которая радует Господа.
По его словам, это была новая деревня, построенная для индейцев, коренных жителей Новой Испании, в ней испанские священники проповедуют индейцам христианское учение, они живут здесь, сообща владея всем, включая землю. В Новой Испании такие деревни называются редукциями [] и теперь создаются повсеместно.
— Староста избирается самими жителями деревни, там нет ни трудовой, ни воинской повинности. Время от времени приезжает падре, но не только затем, чтобы нести Слово Божье; он обучает индейцев самым разным вещам: как ходить за скотиной, ткать, обучает испанскому языку.
Веласко посмотрел на японцев, пытаясь понять их реакцию. Деревня была одной из достопримечательностей, которые Веласко хотел показать японцам в Новой Испании. Он сам предполагал когда-нибудь создать в Японии подобную деревню, где бы не было ни трудовой, ни воинской повинности и где люди бы жили в достойной бедности и труде, следуя учению Господа. Однако купцы, которые без остановки шли с самого утра, были настолько измотаны, что смотрели на нищую деревеньку без всякого интереса и любопытства. Наконец путешественники добрались до нее — жители, с волосами до плеч, заплетенными в косы, испуганно столпились в конце мощенной камнем дороги и со страхом смотрели на вступающих в деревню японцев. Собаки залаяли, овцы разбегались с громким блеянием. Не успели японцы попить из колодца на площади и отереть пот, как к ним подошел приведенный Веласко старик и поздоровался. — Я привел старосту.
Веласко обнял старика за плечи и подвел к японцам. В отличие от остальных жителей деревни на нем была зеленая соломенная шляпа, держался он скованно, как перепуганный ребенок.
Веласко, словно заставляя ребенка повторять урок из катехизиса, спросил:
— Все жители деревни христиане?
— Си [], падре.
— Вы рады, что отказались от ошибочной веры предков и следуете учению Божьему?
— Си, падре.
Веласко разговаривал со старостой, переводя на японский свои вопросы и его ответы.
— Чему вы научились у падре, которые приезжают сюда?
— Си, падре. Читать и писать. Разговаривать по-испански. — Староста отвечал, опустив голову, бубня под нос заученный текст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39