Согласно легенде, Афина уронила ее при перевозке из каменных карьеров в Акрополь. Ничего оригинального. В Греции вы не найдете камня, у которого бы не было своей легенды.
— Поэтому вы решили стать археологом…
— Нет. Желание заниматься археологией появилось после чтения журнала, в котором рассказывалось о жизни Шлимана. Вам известна эта фамилия?
— Да, — подтвердил Рикардо.
— Мне было тринадцать лет, я была послушной девочкой. В статье рассказывалось, как этот великий человек задумал найти Трою, положившись в основном на интуицию, как сын обедневшего пастора сам начал изучать языки, древние и современные. Известно ли вам, что он знал их больше двадцати?
Увлекшись, она с горячностью говорила о легендарном археологе, расписывала его подвиги, почти забыв о присутствии Рикардо. Он слушал, не испытывая ни малейшего желания перебить. Ему нравились модуляции ее голоса. Он любил ее.
— Извините. — Дора неожиданно прервала свой рассказ. — Меня занесло. Так всегда бывает, когда я говорю об археологии вообще и о Шлимане в частности.
— Не стоит извиняться. Вы открыли мне глаза на мир, заинтересовавший меня. Я не знал о нем абсолютно ничего, пока не приехал в вашу страну.
— А вы забавный, месье Рикардо! С виду импозантный, с черными глазами, мужественным лицом, такой… латинянин… такой… — Казалось, она подыскивала нужное слово.
Он иронично произнес:
— Мачо?
— В некотором роде да. Не хочу вас обидеть, но ваша внешность странно не соответствует вашей чувствительной душе.
Вакаресса засмеялся:
— Вот так всегда. Внешность обманчива. — Он подошел поближе, встал рядом. — Вы, например. Такая женственная, женщина-ребенок… — Он осмелел и нежно коснулся ее лица. — Ну кто-нибудь принял бы вас за археолога, человека мужской профессии?
Дора не ответила, сама удивленная тем, что не отстранилась от этой ласки. Рука, дотронувшаяся до ее лица, показалась мягкой, почти знакомой. Мурашки пробежали по ее телу, и она попыталась подавить в себе новое ощущение. Что случилось? Она вспомнила, как испытала такое же чувство накануне, когда он вытер слезинку с ее щеки.
Она смущенно откашлялась и голосом, который посчитала твердым, заявила:
— Я должна закончить работу. У меня мало времени.
Он пришел в себя.
— Понимаю. Пойду поброжу по участкам. Когда мне вернуться?
— Через часик. Если хотите, потом я покажу вам диск, о котором говорил Криспи. Мне, кстати, надо проверить, хорошо ли рабочие упаковали его.
— Ладно, через час.
Рикардо полюбовался ею еще немного и удалился. Оставшись одна, Дора попыталась привести в порядок мысли.
Несомненно, этот мужчина обладал над ней таинственной властью. До этой поры она прекрасно владела своими эмоциями. Кто-то однажды упрекнул ее, сказав, что у нее гладкое лицо, лицо, не познавшее сильных страстей. Это было верно подмечено. Мужчины проходили по ее жизни, словно суда по воде. На их борту она проделывала часть пути, но исчезала при первых же признаках шторма. Дора никогда и никому не говорила слов «я тебя люблю», потому что слова эти застревали глубоко в горле, к тому же она находила их пошлыми.
Так почему же она так разволновалась сегодня? С Вакарессой они были знакомы всего несколько часов, и тем не менее он пробудил в ее сердце чувства, прежде неведомые ей. Почему? Может, все дело в том бредовом повествовании, во всплывших воспоминаниях о другой жизни, которая была до этой? Нет. Это невозможно. Она — Дора. Она всегда была Дорой.
Они вошли в зал как раз в тот момент, когда двое рабочих готовились заколачивать небольшой деревянный ящичек.
— Подождите-ка, — приказала Дора.
Она подошла к ящичку, осмотрела то, что в нем лежало, на ее лице отразилась досада.
— Я так и знала! Это халтурная работа.
— Где же тут халтура? — запротестовал один из рабочих. — Ваты мы положили больше, чем надо, так что от случайных ударов она защитит!
— Этого недостаточно. Я же просила вас обернуть диск тонкой шерстяной тканью.
Рабочие устало посмотрели друг на друга.
— Она кончилась. За ней надо идти в деревню.
— Ну и что? Какая проблема? Ведь это на краю света! Ступайте! Мигом! Сотрудники музея вот-вот прибудут.
Вздохнув, рабочие покинули зал.
— Чушь какая-то! — сердилась Дора. — Невозможно никому доверять!
Рикардо наклонился над ящичком:
— Можно взглянуть?
За несколько минут она освободила диск от защищавшей его ваты и взяла в руки, осторожно, точно новорожденного младенца.
— Что вы об этом думаете?
Огромное количество иероглифов было выдавлено по всей поверхности диска. Непонятно, в каком направлении они шли — то ли к центру, то ли от центра. Здесь были изображены фигурки людей, животных, орудия труда, растения вперемежку с непонятными значками. На обратной стороне — то же самое.
— Полагаю, вы подсчитали количество иероглифов?
— Двести сорок один. Их выдавили во влажной глине, вероятно, с помощью шила или печатки. Присмотревшись, можно заметить, что они собраны в шестьдесят одну группу, от двух до семи значков в каждой, и разделены вертикальными линиями. Тридцать один значок на одной стороне и тридцать — на другой.
— Никому так и не удалось их расшифровать?
— Попыток было много. Предлагалось множество вариантов, но ни один до сих пор не принят. Кроме того, вполне возможно, что диск — не критского происхождения, если принять во внимание, что ничего подобного на острове не находили. Предполагается, что каждый значок является слогом, а каждая группа, отделенная вертикальной линией, образует слово. Как сказал Альберто, это ребус, с которым мы пока не в состоянии справиться.
Едва войдя в зал, Рикардо почувствовал, как его охватывает чувство тревоги. А теперь, когда он дотронулся до диска, к горлу подступила тошнота. За несколько секунд тревога переросла в беспричинный страх. Все тело стали сотрясать судороги.
Заметив это, Дора забрала у Рикардо диск, который он чуть не уронил.
— Что с вами? — встревожено спросила она.
У нее мелькнула мысль, что у него эпилептический припадок или инфаркт. Перепугавшись, она оглядывалась по сторонам, ища, кого бы позвать на помощь.
Он рухнул на пол.
Положив диск, Дора бросилась к нему.
— Рикардо! Ответьте мне!
Приоткрыв рот, он кричал, но то был безмолвный крик. Ноги его дергались, будто через него пропускали электрический ток.
Она упала на колени возле него, в непроизвольном порыве схватила его ледяные руки, поднесла к губам.
— Дышите, дышите глубже.
Ей представилось, что он умирает и нет возможности его спасти.
— Рикардо! Держитесь!
В безотчетном порыве отчаяния она прижалась к нему всем телом.
Такое невозможно. Только не сейчас!
Дора принялась говорить с ним, пытаясь черпать силы в звуках собственного голоса.
Это продолжалось еще несколько минут — целый век. Затем медленно, словно пловец, поднимающийся к поверхности, он начал приходить в себя.
— Рикардо… Это я, Дора, вы слышите меня?
Он слабо кивнул и прерывающимся голосом пролепетал извинения.
Только тогда она оторвалась от него. Можно было подумать, что она тоже выходила из мрака.
— Вы напугали меня. Так напугали…
— Не знаю, что это было. Я вдруг увидел, как лечу в бездонную пропасть. Я падал, осознавая, что в глубине меня ждет конец. Конец всему.
— Вы говорили. Вы пытались что-то сказать. Мне показалось, я расслышала одно слово. Возможно, я ошибаюсь.
— Какое слово?
Она поколебалась, потом произнесла:
— Пифос.
— Ничего не помню. У этого слова есть смысл?
— Есть, на греческом. Но повторяю, я плохо расслышала. Все было так невнятно.
Он приподнялся.
— И все же скажите…
— Оно означает «глиняный кувшин».
— Кувшин? Глиняный? Глупость какая-то. И где только я откопал это слово?
Дора не ответила; все можно было прочитать на ее лице.
Рикардо поднялся, положил руки ей на плечи.
— Вы что-то скрываете от меня.
Она в растерянности наклонила голову сначала направо, потом налево.
— Среди иероглифов, выдавленных на диске, есть один под номером двадцать четыре. Он изображает деревянное жилище, напоминающее скальные могилы на полуострове на юго-западе Турции. Некоторые ученые, занятые проблемой происхождения диска, выдвинули гипотезу, согласно которой он был сделан в этой части Малой Азии.
— А при чем здесь глиняный кувшин? Она опять поколебалась.
— Месяцев шесть назад один археолог, производивший раскопки в Турции, на кладбище, относящемся к бронзовому веку, нашел большой кувшин из обожженной глины, на боковой поверхности которого тоже были выдавлены значки. Один из них был в точности такой же, как и наш номер двадцать четыре, иными словами, погребальная хижина.
— А я откуда узнал? Я никогда не слышал об этом!
— По-другому и быть не могло. Информацию не опубликовали, только археологи в курсе. Кстати, мне непонятно, как могли вы установить такое сложное сходство, даже если допустить, что вы видели репродукцию диска.
Он потер ладонью лоб.
— Значит, я заблуждался все это время. Толедано тоже.
— Заблуждались?
— Я говорил вам, что во время кошмаров мне случалось разговаривать. Мы с Толедано предположили после сна, в котором я вас видел индианкой, что я, судя по всему, говорил на диалекте индейцев зуньи. Мы оба ошиблись. Это был явно греческий язык, древнегреческий.
В зале воцарилась тишина. Надолго. Пока Рикардо не произнес:
— Дора… Как видите, я вам не лгал.
— О небо! Не смейте и думать, что я вам не поверила. Я всегда вам верила и ни разу не засомневалась.
Его взволновали глубокие вибрации ее голоса.
— Если бы только вы могли испытать то, что испытываю я, — чуть слышно прошептал он. — Я смотрю на вас и вижу свои глаза. Я чувствую, как вы дышите, и знаю, что… это мое дыхание. Вы говорите, а я слышу свой голос. Мы с вами одно существо, очень давно разделенное ревнивыми богами. Ваш инстинкт должен был кричать об этом. Я люблю вас, Дора. Ни один смертный не может любить вас так, как люблю я.
Его слова доносились до нее будто издалека. И она почувствовала себя обнаженной, безоружной, очищенной. Теплая волна захлестнула ее всю. Откуда появилась эта неодолимая сила, толкавшая ее к нему? Почти неосознанно она прильнула к его груди. И тут, подобно вспышке молнии, образ парусника, входящего в порт, явился ей на одной из стен зала. Ее горячие, сухие губы искали губы Вакарессы. Они приоткрылись, чтобы встретить их… и пролился благодатный, благотворный, благостный, благословенный ливень.
28

И был вечер, и было утро.
Рассветная заря застала их на песчаном пляже. Они шли по кромке воды.
Глядя прямо перед собой, Дора заметила:
— Никогда не думала, что такое возможно. Я чувствую себя полностью потерянной.
— Тебе теперь понятно, почему я пересек Атлантику, почему моя жизнь без тебя не имеет никакого смысла?
— Я знаю только одно: мы переживаем нечто, не имеющее пределов. Все это недоступно моему разуму, мне не найти объяснения, которое бы меня устроило.
— Зачем стараться объяснить счастье или сопротивляться ему?
— Я не сопротивляюсь, Рикардо. Не видишь разве, как оно приручает меня?
Он остановился, привлек ее к себе.
— Я люблю тебя. Никому до тебя я этого не говорил. Я люблю тебя.
— И это совпадение тоже приводит меня в смятение. Слова эти были чужды мне. Я находила их…
— Пошлыми. Я знаю. Но теперь они кажутся такими правильными, справедливыми.
Она подняла свое лицо к нему.
— Скажи, ты твердо решил? Ты во всем уверен?
— По поводу Аргентины? Она молча кивнула.
— Я в этом убежден. И речи быть не может, чтобы ты покинула Грецию, бросила работу. Ты всем пожертвовала ради осуществления своей мечты быть археологом. Тебе это нелегко досталось. Было бы чудовищным эгоизмом заставить тебя уехать со мной. Нет. Это я должен перейти рубеж и обосноваться здесь, рядом с тобой. Я перевернул страницу. Ничто не удерживает меня в Америке. — Он продолжил: — Взамен ты обещала совсем ненадолго поехать со мной в Буэнос-Айрес — я должен утрясти некоторые финансовые дела. Мне хочется показать тебе землю, где я родился. Я в последний раз побываю на могиле родителей вместе с тобой.
— Я тебе это обещала и уже предупредила Криспи. Он согласен. Мы уедем, когда захочешь.
— Чем быстрее, тем лучше. Я справился: итальянское судно «Дориа» через неделю прибывает из Пирея.
— Впервые в жизни отправляюсь в такое длительное путешествие. Месяц плавания… — Она замолчала, размышляя, потом, словно ее осенило, произнесла: — Я поеду только при одном условии.
— Какое еще условие?
Она поднялась на цыпочки и прошептала в ухо:
— Если ты обещаешь заниматься со мной любовью все время, пока мы будем плыть…
Он обнял ее.
— Я люблю тебя! Без тебя я больше не могу дышать. Разве ты не видишь, что любовь эта неподражаема. И мы сами ни на кого не похожи.
Она залилась смехом:
— Вы не мужчина, месье Рикардо, вы — буря, ураган, все сметающий на своем пути.
— Да, ты права. Я хочу смести все, что способно нас разлучить.
Они слились в долгом, страстном поцелуе. Сдержанность, опасения, которые прежде стояли между ними, исчезли, как по мановению волшебной палочки. Дора чувствовала себя освобожденной от всех пут. В редкие моменты просветления она говорила себе, что потеряла разум. Но Боже, какое же это было блаженство!
— Ты уже бывала на Тире? — Голос Рикардо вернул ее на землю.
— Нет, никогда.
— Хочешь отправиться туда до отплытия в Аргентину?
— Идея не очень соблазнительная. Я повидала столько островов…
Он изумленно посмотрел на нее:
— Ты ведь знаешь, что Тира отличается от других островов.
Она промолчала. Он настаивал:
— Тира много значит для нас. Мы совершим туда нечто вроде паломничества.
Она хранила упорное молчание.
— Ты сомневаешься?
Она растянулась на теплом песке.
— Не будем говорить о прошлом. Хорошо?
— Почему же? Разве не оно подарило нам настоящее?
Под их голыми ступнями белела пена от набежавшей волны.
Дора протянула Рикардо руку:
— Сядь рядом.
Он опустился подле нее.
— Ты знаешь, как я тебя люблю, — с невыразимой нежностью в голосе начала она. — Любовь ослепляет меня своей силой и неожиданностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28