Через час стало заметно, что черный пароход пострадал больше других, — не все орудия его стреляли. Прошло еще полчаса, — медленней и неуверенней начали отстреливаться и два других парохода; наконец, они ушли, и теперь уже видно было, что ушли совсем, — не к берегам Кавказа, а на запад, и адмиральский пароход позорно тащился на буксире.
— Урра-а! — кричали матросы «Флоры» и снятыми с голов бескозырками махали им вслед: парусный русский фрегат одержал полную победу над тремя турецкими «самоварами», которые были вдвое с лишком сильнее, чем он.
Нечего было и спрашивать Скоробогатову, есть ли убитые и раненые: все его матросы и офицеры были налицо. Никаких новых пробоин в корпусе судна, ни надводных, ни подводных, не оказалось, рангоут был тоже цел.
Даже сам Скоробогатов был удивлен таким результатом почти двухчасового боя и говорил смеясь:
— Я напишу контр-адмиралу Вукотичу донесение обо всем этом деле, а вдруг он мне не поверит, что тогда?
Как объяснилось в тот же день, турецкие пароходы хотели атаковать Сухум-Кале, на защиту которого мог выступить — конечно, вполне безуспешно — один только маленький тендер «Скорый», так как эскадра, стоявшая там раньше, — два фрегата, два корвета, бриг и четыре парохода, — ушла накануне, под командой вице-адмирала Серебрякова, в экспедицию против вероломно захваченного турками поста св. Николая.
IV
Этот пост был атакован эскадрой Серебрякова еще седьмого числа, но об этом не знали ни на «Флоре», ни в Гаграх, ни в Сухум-Кале.
Турки успели со времени захвата поста устроить там несколько батарей и встретили эскадру сильным огнем, так что атака не увенчалась удачей.
Потеряв несколько человек после двухчасовой перестрелки, Серебряков счел за лучшее сняться с якоря и идти к Требизонду, но на пути застал эскадру шторм, хотя здесь он и не был такой большой силы, как между Амастро и Синопом. После этой второй неудачи Серебряков решил вернуться в Сухум-Кале, куда и пришел десятого к ночи, одновременно с «Флорой».
Ни о подвиге команды «Флоры», ни о неудаче адмирала Серебрякова не знал Нахимов, когда с тремя восьмидесятипушечными кораблями и бригом «Эней» он подошел, наконец, 11 ноября к Синопу.
Это была торжественная не только для самого Нахимова, но и для всех команд четырех его судов минута, когда разглядели они не только белые стены города, его мечети и минареты в одной стороне и греческие церкви в другой, но и мачты укрывшегося в бухте турецкого флота.
— Так вот где она, наконец, эта турецкая эскадра! — радостно говорили матросы.
Нахимов на «Марии» подошел к самому входу в бухту, чтобы подсчитать турецкие суда, и долго и внимательно разглядывал он их глазами опытного моряка. Тут было семь фрегатов, три корвета и шлюп, два транспорта и два парохода — один большой, черного цвета, другой — малый.
Большой пароход был тот самый «Таиф», который более двух других потерпел при столкновении с «Флорой». Доведя его на буксире до Синопа, где можно было ему чиниться (здесь были доки), его товарищи ушли в Босфор.
С эскадрой же из двух фрегатов и двух корветов, бывшей под командой адмирала Гуссейна-паши и стоявшей здесь раньше, соединилась пришедшая сюда в ночь с 10 на 11 ноября эскадра Османа-паши, которую Корнилов дважды принял за эскадру Нахимова.
Бухта, известная в глубокой древности как самая удобная из всех на анатолийском берегу, прикрывалась с севера гористым высоким полуостровом, самый же город, расположенный на узком перешейке, — родина Митридата, царя Понтийского, и столица его царства, — некогда был многолюден, теперь было в нем жителей тысяч двенадцать. Прилегавшая к Синопу местность была лесиста, и оттуда вывозился лес. Здесь была и верфь для постройки небольших судов. Длинный мол тянулся в бухте вдоль берега.
Одну береговую батарею разглядел Нахимов с правой стороны, при входе в бухту, другую — с левой, но об этом он знал и раньше. Самое же важное, о чем он только мечтал, как о том, что едва ли случится, исполнилось, будто турецкие адмиралы проникли в тайники его души и решили пойти навстречу его желаниям: они объединились под надежной защитой городских укреплений.
Но надолго ли? Успеют ли починиться к этому времени корабли «Ягудиил» и «Храбрый» и вернуться в отряд? Хотя бы фрегат «Кагул» явился на подкрепление сил! Нельзя же с тремя восьмидесятипушечными кораблями атаковать целый турецкий флот. С ними опасно идти даже и на одни береговые батареи!
— Вот бы когда пригодились «самовары»! — сокрушенно говорил племяннику Нахимов.
— Может быть, придет какой-нибудь пароход из Севастополя, — пытался успокоить дядю Воеводский.
— Как это «может быть»? Почему это «может быть»? — возмущался Нахимов. — То есть невзначай как-нибудь забредет ко мне?.. Нет-с! Послать должны-с! Ведь турки наш рангоут отлично видели через перешеек, когда мы подходили, а тем более теперь видят-с… Четыре судна всего, считая с бригом, — ты думаешь, это им неизвестно? Прекрасно известно-с!.. Им остается только выйти из порта и на меня напасть, — чему я и буду рад-с! Очень рад-с!
— Не хватит смелости у них на это.
— Ага, вот видишь!.. И не хватит! И не выйдут, чтобы на меня напасть, а выйдут, чтобы уйти из ловушки, вот что-с! Потому что это для них ловушка и гибель, да-с!
— Едва ли они так думают, что для них гибель! Не наоборот ли?
Под диктовку Павла Степановича Воеводский написал рапорт командиру Севастопольского порта, вице-адмиралу Станюковичу:
"Обозревши сего числа в самом близком расстоянии порт Синоп, я нашел там не два фрегата, корвет и транспорт, как доносил, а семь фрегатов, два корвета, один шлюп и два больших парохода, стоящих на рейде под прикрытием береговых батарей.
Предполагая, что есть какая-нибудь цель у неприятеля, чтобы собрать такой отряд военных судов в Синопе, я положительно останусь здесь в крейсерстве и буду их блокировать до прибытия ко мне двух кораблей, отправленных мною в Севастополь для исправления повреждений; тогда, несмотря на вновь устроенные батареи, кроме тех, которые показаны на карте, и я не задумаюсь их атаковать.
Убедительнейше прошу ваше превосходительство поспешить прислать два корабля моего отряда и фрегат «Кулевчи», который, вместо двух недель, как предполагали отправить его из Севастополя, стоит там более месяца. Если корабли «Святослав» и «Храбрый» прибыли, то их легко снабдить реями и парусами со старых кораблей, если же нет или они имеют более значительные повреждения, тогда нельзя ли прислать один из новых, стопушечных, и корабль «Ягудиил».
В настоящее время в крейсерстве пароходы необходимы, и без них как без рук. Если есть в Севастополе свободные, то я имею честь покорнейше просить ваше превосходительство прислать ко мне в отряд по крайней мере два.
Последние новости от опрошенного греческого судна, которое вышло из Константинополя четыре дня назад: английский, французский и турецкий флоты стоят в Босфоре; для снабжения провизией французского флота как в Константинополе, так и в Черном море делается подряд.
При этом представляю план расположения неприятельских судов в Синопе".
С рапортом послан был бриг «Эней», но его командиру приказано было Нахимовым непременно дойти раньше до места стоянки «Кагула» и передать, что фрегат должен немедленно отправляться к Синопу, на соединение со своим отрядом.
Было уже 12 ноября, когда вестовой бриг отбыл на запад, к мысу Керемпе и дальше, по направлению к Амастро, где мог находиться «Кагул».
Не найдя фрегата, «Эней» повернул к Севастополю, но он потерял напрасно целые сутки, а «Кагул» в это время сам шел от берегов Крыма к эскадре Нахимова.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
I
Курьер Нахимова, бриг «Эней», привез рапорт адмирала командиру Севастопольского порта Станюковичу в полдень 16 ноября, а часов в десять утра в тот же день совершилось самое счастливое событие в жизни Нахимова: на горизонте, в северном направлении, показались корабли, державшие курс как раз на мыс Пахиос, около которого стояла эскадра из трех судов, осмелившаяся блокировать Синоп со всеми фрегатами и корветами, нашедшими убежище на его рейде.
На трех кораблях Нахимова было всего только 250 орудий против 460 на турецких судах, — насмешкой могла бы показаться такая блокада.
В уютном порту, в бухте, глядевшей на юг, отрезанной от Черного моря, — действительно черного в это время года, — спокойно стоял турецкий флот, и длинные пушки шести береговых батарей служили ему надежным оплотом: флот был у себя дома. А три двухпалубных русских корабля крейсировали в открытом море четверо суток, стараясь только об одном: как бы не выпустить, не упустить из их же порта турок, которые были почти вдвое сильнее их!
Все это время дули сильные ветры, часто переходившие в бурю, за которой следовал то проливной дождь, то снег, — казалось, где-то назрел уже «бора» и несется сюда, чтобы искалечить и эти три последних корабля так же, как несколько дней назад были искалечены три других и пароход «Бессарабия».
Дошли ли они до Севастополя?.. Где тонко, там и рвется, — могли потерпеть новую аварию в пути. А к туркам не подойдут ли за эти дни новые силы?.. Было над чем думать командиру маленькой русской эскадры!..
Даже и эти суда, которые разглядели с салингов матросы, могли быть турецкими, а совсем не своими. Рангоуты их маячили неясно в снежной метели — то появлялись, то исчезали, и матросы то и дело сбивались в счете судов, тем более что суда шли в кильватер.
Однако хотя и мачты, на которых сидели матросы, качались под свежим ветром и снег слепил глаза, все-таки донесения от них шли такие, будто приближаются несколько кораблей — три, или четыре, или даже пять, между тем как Нахимов ожидал только двух, отосланных им же самим чиниться после шторма.
Не менее получаса прошло в колебаниях: чьи это суда, которых неожиданно несколько, а не два? На всякий случай приказано было готовиться к бою… Но вот пронесло метель, прояснилась даль, а суда подходили быстро, полным ходом. И, наконец, сам Нахимов разглядел, что головное судно был стопушечный корабль «Париж» с контр-адмиральским флагом, а в кильватере за ним — «Константин».
— Ого! Ого!.. Вот как-с! — радостно бормотал Нахимов, не отрываясь от своей трубы. — «Париж» и «Константин»!.. И… неужели «Три святителя»? Ого! Ого!.. Вот это так! Вот за это спасибо Владимиру Алексеичу!.. Вот удружил так удружил! А? Вот «ура» так «ура»! И «Кагул» мой в хвосте!.. Ведь это «Кагул»?.. Ну, разумеется, «Кагул»!.. Как же он очутился тут, с кораблями четвертой дивизии?.. Вот это подарок так подарок! «Кагул» и есть! Три стопушечных и фрегат, и все дошли в исправности! Молодчина Федор Михайлович!.. Ах, что за молодчина! Конфетка! Положительно, конфетка!
Он не знал, что это торжественное шествие русских кораблей на помощь ему, Нахимову, воочию представил еще накануне старый турецкий адмирал Осман-паша. Число кораблей, занятых блокадой Синопского порта, удвоилось в его глазах еще 15 (27) ноября, когда послал он телеграмму в Константинополь, что перед Синопом крейсируют шесть линейных кораблей! Он добавлял к ним еще бриг и два парохода, чтобы в Константинополе прониклись ужасом его положения и поспешили его спасать. Не забыл он при этом и «Кагул», за которым гнался почти двое суток, но в телеграмме его один русский фрегат вырос в восемь фрегатов, и вся флотилия эта, с двумя пароходами впереди, крейсировала, по его словам, между Синопом и Босфором.
Это была не телеграмма, а крик сердца, но… но в Константинополе как раз в это время праздновали «победу турецких пароходов над русскими фрегатами», известие о которой привезли сюда те самые два парохода, которые, отбуксировав «Таиф» до Синопа, отправились дальше в Босфор. При этом «Флора», от которой постыдно бежали все три парохода, превратилась не больше, не меньше, как в целую эскадру самого Нахимова!.. Если три турецких парохода — под командой, правда, Муштавер-паши — смогли разгромить эскадру Нахимова, то, разумеется, только явной трусости могли приписать в Константинополе телеграмму Османа-паши. А незадолго перед этим корреспондент одной лондонской газеты сообщал в Лондон, что египетский пароход «Перваз-Бахры» притащил на буксире в Константинополь разбитый им русский пароход «Владимир» и находившийся на нем адмирал Корнилов теперь в плену у турок…
Толки о блестящих успехах турецких моряков не прекращались в Константинополе, разносясь и по другим европейским столицам, и вдруг зов о безотложной помощи из такого сильного порта, как Синоп! Конечно, этот зов был приписан неуместному малодушию, да и беспрерывно бурная погода совсем не располагала к тому, чтобы турецкое правительство решилось послать свой парусный флот сражаться не столько с русскими судами, сколько со штормами: и без того в истории турецкого флота достаточно было случаев гибели, не только порчи, кораблей во время равноденственных бурь, особенно сильных осенью.
Подходили перенесшие не одну бурю в пути корабли эскадры Новосильского и приставший к ним фрегат «Кагул». Их паруса были занесены снегом, кое-где оледенели, — но это только прибавляло торжественности долгожданной минуте. Даже сам Нахимов кричал «ура», не только многотерпеливые командиры трех его судов.
II
В кают-компании «Марии» шло вечером в этот день совещание флагманов и командиров судов о предстоящем деле: получив столь неожиданно для себя такую сильную подмогу, Нахимов спешил посвятить в свои планы весь высший командный состав.
Крылья небывалого еще в жизни счастья, осенившие его утром, когда подходил Новосильский, чувствовались всеми сидевшими с ним теперь за столом кают-компании: как помолодели вдруг голубые пятидесятилетние глаза! Какая убежденная и даже плавная появилась речь! Какая осанка у этого привычно для всех сутуловатого, очень простого в обращении со всеми человека, говоря с которым даже мичманы иногда забывали, что он вице-адмирал!..
Теперь, в это совещание перед боем, об этом последнем помнили и капитаны 1-го ранга; и один из них, командир корабля «Париж» Истомин, — красивый, лысоватый со лба, спокойных и уравновешенных манер, — поднявшись, обратился к нему не по имени-отчеству, как это было тогда принято у моряков, а по чину:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19