https://wodolei.ru/brands/Briklaer/anna/
У театра «Валгалла» «Валгалла» — в древнегерманской мифологии местопребывание павших героев.
редактор остановился. Не поддаваясь никаким уговорам, он во что бы то ни стало желал тотчас же, среди ночи, увидеть «электрическое чудо», которое здесь показывали, — даму, мечущую огненные искры. Дидериху пришлось долго и настойчиво разъяснять ему, что в такую минуту неуместно заниматься столь легкомысленными вещами. Впрочем, как только показалось здание «Нетцигского листка», Нотгрошен забыл об «электрическом чуде».— Остановить! — закричал он. — Остановить машины! Нужно еще тиснуть телеграмму от немцев-националистов… Ведь вы же захотите утром прочесть ее в газете? — обратился он к проходившему мимо ночному сторожу.Вдруг Дидерих крепко взял редактора под руку.— Не только эту телеграмму, — отрывисто и тихо произнес он. — У меня есть еще одна. — Он вытащил из кармана бумажку. — Дежурный телеграфист оказался моим знакомым, он мне доверился. Но я требую, чтобы вы обещали ни в коем случае не разглашать, откуда к вам попал этот документ: телеграфист может лишиться места.Нотгрошен немедленно все обещал, и Дидерих, не глядя на бумажку, проговорил:— Телеграмма адресована в штаб полка, и полковнику предлагается самолично сообщить о ней часовому, застрелившему рабочего. Телеграмма гласит: «За доблесть, проявленную тобой на поле чести в борьбе с внутренним врагом, выражаю мою высочайшую благодарность и присваиваю тебе чин ефрейтора…» Убедитесь сами. — И Дидерих протянул редактору бумажку.Но редактор не взглянул на нее; как ошалелый, уставился он на Дидериха, на его каменную фигуру и на усы, поднимавшиеся до самых глаз, мечущих испепеляющие взоры.— Мне почудилось, что… — пробормотал Нотгрошен. — У вас такое поразительное сходство с… ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Дидерих, как в лучшие «новотевтонские» времена, проспал бы час обеда, если бы из ресторана не прислали счет, и настолько солидный, что пришлось встать и отправиться в контору. Он чувствовал себя прескверно, а его донимали всякими пустяками. Да и кто? Свои, домашние. Сестры требовали увеличить сумму, которая ежемесячно полагалась им «на булавки». И когда он сослался на полное безденежье, попрекнули его тем, что у старика Зетбира они отказа не знали. Дидерих решил в корне пресечь эту попытку к бунту. Осипшим с перепоя голосом он заявил сестрам, что придется им еще и не к таким вещам привыкать. Зетбир, конечно, раздавал деньги направо и налево, но зато и довел фабрику до полного развала.— Если бы мне пришлось сейчас выплатить вам вашу долю, вы бы ахнули от удивления — такой она оказалась бы ничтожной. — И тут он подумал о том, как несправедливо, что ему, вероятно, придется когда-нибудь привлечь их к участию в деле. «Надо бы заранее принять меры».Сестры между тем распалялись все больше:— Нам нечем уплатить шляпнице, а господину доктору, видите ли, можно выбросить на шампанское полтораста марок.Дидерих рассвирепел, лицо у него перекосилось. Его письма вскрывают! За ним шпионят! Он не хозяин в своем доме, он приказчик, негр, он тянет из себя жилы ради того, чтобы милые сестрицы могли целыми днями прохлаждаться! Он орал и топал ногами так, что стекла звенели. Фрау Геслинг умоляюще хныкала, сестры возражали уже только из страха, но Дидерих закусил удила.— Как вы смеете? Дуры безмозглые! Разве вы в состоянии понять, что эти полтораста марок — блестящее помещение капитала? Да, да, помещение капитала! Думаете, я распивал бы с этими остолопами шампанское, если бы они мне не нужны были? Этого вы тут, в Нетциге, слыхом не слыхивали, это новый курс, это… — Он подбирал слово: — Это — размах! Да, размах!И он вышел, хлопнув дверью. Фрау Геслинг на цыпочках последовала за ним в гостиную. Он рухнул на диван; она взяла его за руку:— Мой дорогой сын, я с тобой! — И она посмотрела на него так, точно хотела вместе с ним помолиться «словами, идущими от сердца». Дидерих потребовал маринованной селедки и стал сердито жаловаться, как трудно вдохнуть в Нетциг новый дух. Хоть бы домашние щадили его нервы!— У меня насчет нашей семьи грандиозные планы. Дайте же мне возможность действовать по собственному разумению. Хозяином должен быть кто-то один. Тут нужны, конечно, предприимчивость и размах. Зетбир мне теперь не подходит. Пусть старик еще попыхтит немного, а потом я его выставлю.Фрау Геслинг кротко заверяла, что не сомневается в своем дорогом сыне — он, конечно, всегда сумеет ради своей матери поступить так, как надо, и Дидерих направил свои стопы в контору. Там он написал письмо в дирекцию машиностроительного завода «Бюшли и К o », в Эшвейлере Эшвейлер — город в Западной Германии вблизи Аахена.
, прося выслать ему «новый патентованный двойной голландер» системы Майер. Оставив написанное письмо на столе, он вышел из комнаты. Когда он вернулся, Зетбир стоял у его конторки; прикрываясь своим зеленым козырьком, старик, несомненно, плакал: на письмо капали слезы.— Отдайте его переписать, — холодно сказал Дидерих.Тогда Зетбир заговорил:— Патрон, наш голландер не патентованный, но с ним старый хозяин начинал дело и с ним привел фабрику к процветанию…— А я возымел желание сделать то же самое с помощью собственного голландера, — отчеканил Дидерих.Зетбир горевал:— Наш старый голландер никогда не подводил нас.— Так подведет.Зетбир клялся, что старая машина не уступает по своей мощности самым новым, все это одна жульническая реклама. Видя, что Дидерих упорствует, старик открыл дверь и крикнул:— Фишер! Зайдите-ка на минутку!Дидерих вскинулся:— Что вам от него нужно? Нечего ему совать нос в мои дела.Но Зетбир ссылался на мнение механика, работавшего на крупнейших бумажных фабриках.— Фишер, расскажите же господину доктору, как хорошо работает наш голландер.Дидерих не желал слушать, он бегал из угла в угол, уверенный, что механик не упустит случая досадить ему. И вдруг Наполеон Фишер начал с того, что превознес до небес деловые качества Дидериха, а затем наговорил о старом голландере столько плохого, что больше уж и сказать нельзя было. Послушать Фишера, так он уже готов был потребовать расчет, до того его замучил старый голландер. Дидерих фыркнул: ему, дескать, потрясающе везет, — шутка ли, такой бесценный работник, как господин Фишер, решил не покидать его! Но Фишер пропустил мимо ушей иронические слова хозяина и по снимкам, помещенным в проспекте, растолковал Дидериху все преимущества патентованного голландера и главным образом легкость его обслуживания.— Лишь бы вам было легче работать! — снова фыркнул Дидерих. — Только об этом я и мечтаю. Благодарю, можете идти.После ухода механика Зетбир и Дидерих долго молчали и занимались каждый своим делом. Вдруг Зетбир спросил:— А чем мы за него заплатим?Дидерих мгновенно вспыхнул до ушей: он тоже все время об этом думал.— Есть о чем беспокоиться! Чем заплатим! Прежде всего я выговорю большую рассрочку, а затем, если уж я заказываю такую дорогую машину, то неужели вы думаете, что я не знаю, для чего! Знаю, милый мой! Ясно, что у меня есть определенные виды на расширение моего предприятия в ближайшем будущем… но пока я не считаю нужным говорить об этом.И он удалился, надменно вскинув голову, хотя его и грызли сомнения. Разве Наполеон Фишер не оглянулся с таким видом, словно ему удалось порядком околпачить хозяина? «Кругом враги, — подумал Дидерих и еще больше выпятил грудь, — но от этого силы только крепнут. Всех сотру в порошок. Они узнают, с кем имеют дело!» И он решил выполнить намерение, с которым проснулся сегодня утром. Он отправился к доктору Гейтейфелю. Доктор как раз принимал больных. Дидериху пришлось ждать. Гейтейфель принял его в своем процедурном кабинете, где все: запахи и предметы — напоминало Дидериху, с каким страхом он, бывало, входил сюда. Доктор Гейтейфель взял со стола газету, коротко рассмеялся и сказал:— Вы пришли, вероятно, похвалиться своими победами? Еще бы! Сразу два таких успеха! Напечатаны ваши подогретые шампанским верноподданнические излияния, да и телеграмма часовому от кайзера, с вашей точки зрения, не оставляет желать лучшего.— Какая телеграмма? — спросил Дидерих.Доктор Гейтейфель показал. Дидерих прочел: «За доблесть, проявленную тобой на поле чести в борьбе с внутренним врагом, выражаю мою высочайшую благодарность и присваиваю тебе чин ефрейтора». Телеграмма, напечатанная черным по белому, произвела на него впечатление совершеннейшей подлинности. Он даже умилился и сдержанно, как и подобает мужчине, сказал:— Каждый истинный националист обеими руками под этим подпишется. — Гейтейфель лишь плечом повел, и Дидерих собрался с духом: — Я пришел не для этого, я хочу выяснить наши отношения.— Они, надо полагать, давно выяснены, — сказал Гейтейфель.— Отнюдь нет.Дидерих стал уверять, что склонен заключить почетный мир. Он готов действовать в духе правильно понятого либерализма, если только встретит уважение к своему строго националистическому образу мыслей. Доктор Гейтейфель ответил, что все это пустозвонные фразы, и Дидерих почувствовал, как почва ускользает у него из-под ног. Этот человек держит его в своей власти; он может обвинить Дидериха в трусости, опираясь на документ! В иронической улыбке, игравшей на желтом китайском лице Гейтейфеля, во всей его самоуверенной повадке притаился вечный намек. Он молчит, он хочет, чтобы дамоклов меч Дамоклов меч — меч, подвешенный на конском волоске над головой Дамокла, царедворца сиракузского тирана Дионисия Старшего, во время пира. Синоним непрестанно угрожающей опасности.
постоянно висел над головой Дидериха, этому необходимо положить конец!— Я прошу вас, — сказал Дидерих охрипшим от волнения голосом, — вернуть мне мое письмо.Гейтейфель прикинулся удивленным.— Какое письмо?— Которое я написал вам, когда был призван.Врач сделал вид, что припоминает.— Ах да: вы хотели уклониться от военной службы.— Я так и думал, что вы придадите оскорбительный для меня смысл неосторожно высказанной просьбе. Еще раз прошу вернуть мне письмо. — И Дидерих надвинулся на Гейтейфеля.Тот не тронулся с места.— Оставьте меня в покое. Я вашего письма не сохранил.— Я требую честного слова.— Честного слова я по приказу не даю.— В таком случаю предупреждаю вас о последствиях вашего нечестного образа действий. Если вы вздумаете воспользоваться письмом, чтобы при случае учинить мне гадость, я обвиню вас в нарушении профессиональной тайны. Я подам жалобу во врачебную палату Врачебная палата — государственное объединение врачей в Пруссии.
, потребую наложить на вас штраф и употреблю все свое влияние, чтобы вас уничтожить. — И не помня себя от бешенства, сорвавшимся голосом прохрипел: — Я готов на все. Между нами — открытая война не на жизнь, а на смерть.Доктор Гейтейфель взглянул на него с любопытством и помотал головой, шевеля китайскими усами.— Вы охрипли, — сказал он.Дидерих отшатнулся.— Какое вам до этого дело? — пробормотал он.— Никакого, — сказал Гейтейфель. — Я обратил на это внимание, потому что всегда предсказывал нечто подобное.— Что именно? Извольте говорить яснее.Но Гейтейфель отказался. Дидерих сверкнул глазами.— Я решительно требую, чтобы вы исполнили свой врачебный долг.— Я не ваш врач, — ответил Гейтейфель.Дидерих сменил повелительный тон на жалобно-пытливый.— Порой я чувствую боль в горле. Вы полагаете, что это серьезно? Есть основания опасаться самого страшного?— Советую вам обратиться к специалисту.— Да ведь вы единственный в городе специалист! Бога ради, господин доктор, не берите греха на душу, у меня на руках семья.— Да вы бы поменьше курили и пили. Вчера вечером вы хватили через край.— Ах, так! — Дидерих выпрямился. — Вы мне не можете простить вчерашнее шампанское. И верноподданнический адрес.— Если вы подозреваете меня в низменных побуждениях, зачем вы меня спрашиваете?Но Дидерих уже снова молил:— Скажите, по крайней мере, не угрожает ли мне рак?Гейтейфель не улыбнулся.— Ребенком, правда, вы всегда отличались золотушным и рахитичным складом. Зря вы не служили в армии, вы бы не обрюзгли так.В конце концов он сменил гнев на милость, осмотрел Дидериха и принялся смазывать ему горло. Дидерих задыхался, боязливо вращал глазами и стискивал руку врача. Гейтейфель убрал шпатель.— Так я, разумеется, ничего сделать не смогу. — Он хмыкнул. — Вы ничуть не изменились — такой же, как в детстве.Как только Дидерих отдышался, он немедленно унес ноги из этой камеры пыток. Не успели у него просохнуть глаза, как он натолкнулся на Ядассона.— Что с вами? — спросил Ядассон. — Вчерашняя попойка вам повредила? Так почему же вы обратились именно к Гейтейфелю?Дидерих уверил его, что чувствует себя превосходно.— Но этот тип довел меня до белого каления! Я отправился к нему, ибо счел своим долгом потребовать удовлетворительного объяснения по поводу вчерашних речей Лауэра. Пререкаться с самим Лауэром не очень-то приятно человеку благомыслящему.Ядассон предложил зайти в пивную Клапша.— Я, стало быть, пошел к нему, — продолжал Дидерих, уже сидя с Ядассоном за столиком, — в надежде, что вся эта история объяснится очень просто; либо сей господин был пьян в дым, либо на него нашло временное затмение! Вместо этого, как вы думаете, что происходит? Гейтейфель держит себя нагло. Говорит самоуверенным тоном. Подвергает циничной критике наш верноподданнический адрес и — вы не поверите! — даже телеграмму его величества!— Ну, а затем? — спросил Ядассон; одна рука его была занята обследованием фрейлейн Клапш.— Для меня здесь не существует никаких «затем»! С этим господином я раз навсегда покончил счеты! — воскликнул Дидерих, хотя у него изрядно сосало под ложечкой от мысли, что в среду ему опять предстоит смазывание.— Ну, а я еще не покончил, — отрезал Ядассон. И в ответ на удивленный взгляд Дидериха: — Вы забыли, что существует учреждение, именуемое королевской прокуратурой, и оно весьма интересуется господами, подобными Лауэру и Гейтейфелю. — Он оставил в покое фрейлейн Клапш и сделал ей знак скрыться с глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
редактор остановился. Не поддаваясь никаким уговорам, он во что бы то ни стало желал тотчас же, среди ночи, увидеть «электрическое чудо», которое здесь показывали, — даму, мечущую огненные искры. Дидериху пришлось долго и настойчиво разъяснять ему, что в такую минуту неуместно заниматься столь легкомысленными вещами. Впрочем, как только показалось здание «Нетцигского листка», Нотгрошен забыл об «электрическом чуде».— Остановить! — закричал он. — Остановить машины! Нужно еще тиснуть телеграмму от немцев-националистов… Ведь вы же захотите утром прочесть ее в газете? — обратился он к проходившему мимо ночному сторожу.Вдруг Дидерих крепко взял редактора под руку.— Не только эту телеграмму, — отрывисто и тихо произнес он. — У меня есть еще одна. — Он вытащил из кармана бумажку. — Дежурный телеграфист оказался моим знакомым, он мне доверился. Но я требую, чтобы вы обещали ни в коем случае не разглашать, откуда к вам попал этот документ: телеграфист может лишиться места.Нотгрошен немедленно все обещал, и Дидерих, не глядя на бумажку, проговорил:— Телеграмма адресована в штаб полка, и полковнику предлагается самолично сообщить о ней часовому, застрелившему рабочего. Телеграмма гласит: «За доблесть, проявленную тобой на поле чести в борьбе с внутренним врагом, выражаю мою высочайшую благодарность и присваиваю тебе чин ефрейтора…» Убедитесь сами. — И Дидерих протянул редактору бумажку.Но редактор не взглянул на нее; как ошалелый, уставился он на Дидериха, на его каменную фигуру и на усы, поднимавшиеся до самых глаз, мечущих испепеляющие взоры.— Мне почудилось, что… — пробормотал Нотгрошен. — У вас такое поразительное сходство с… ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Дидерих, как в лучшие «новотевтонские» времена, проспал бы час обеда, если бы из ресторана не прислали счет, и настолько солидный, что пришлось встать и отправиться в контору. Он чувствовал себя прескверно, а его донимали всякими пустяками. Да и кто? Свои, домашние. Сестры требовали увеличить сумму, которая ежемесячно полагалась им «на булавки». И когда он сослался на полное безденежье, попрекнули его тем, что у старика Зетбира они отказа не знали. Дидерих решил в корне пресечь эту попытку к бунту. Осипшим с перепоя голосом он заявил сестрам, что придется им еще и не к таким вещам привыкать. Зетбир, конечно, раздавал деньги направо и налево, но зато и довел фабрику до полного развала.— Если бы мне пришлось сейчас выплатить вам вашу долю, вы бы ахнули от удивления — такой она оказалась бы ничтожной. — И тут он подумал о том, как несправедливо, что ему, вероятно, придется когда-нибудь привлечь их к участию в деле. «Надо бы заранее принять меры».Сестры между тем распалялись все больше:— Нам нечем уплатить шляпнице, а господину доктору, видите ли, можно выбросить на шампанское полтораста марок.Дидерих рассвирепел, лицо у него перекосилось. Его письма вскрывают! За ним шпионят! Он не хозяин в своем доме, он приказчик, негр, он тянет из себя жилы ради того, чтобы милые сестрицы могли целыми днями прохлаждаться! Он орал и топал ногами так, что стекла звенели. Фрау Геслинг умоляюще хныкала, сестры возражали уже только из страха, но Дидерих закусил удила.— Как вы смеете? Дуры безмозглые! Разве вы в состоянии понять, что эти полтораста марок — блестящее помещение капитала? Да, да, помещение капитала! Думаете, я распивал бы с этими остолопами шампанское, если бы они мне не нужны были? Этого вы тут, в Нетциге, слыхом не слыхивали, это новый курс, это… — Он подбирал слово: — Это — размах! Да, размах!И он вышел, хлопнув дверью. Фрау Геслинг на цыпочках последовала за ним в гостиную. Он рухнул на диван; она взяла его за руку:— Мой дорогой сын, я с тобой! — И она посмотрела на него так, точно хотела вместе с ним помолиться «словами, идущими от сердца». Дидерих потребовал маринованной селедки и стал сердито жаловаться, как трудно вдохнуть в Нетциг новый дух. Хоть бы домашние щадили его нервы!— У меня насчет нашей семьи грандиозные планы. Дайте же мне возможность действовать по собственному разумению. Хозяином должен быть кто-то один. Тут нужны, конечно, предприимчивость и размах. Зетбир мне теперь не подходит. Пусть старик еще попыхтит немного, а потом я его выставлю.Фрау Геслинг кротко заверяла, что не сомневается в своем дорогом сыне — он, конечно, всегда сумеет ради своей матери поступить так, как надо, и Дидерих направил свои стопы в контору. Там он написал письмо в дирекцию машиностроительного завода «Бюшли и К o », в Эшвейлере Эшвейлер — город в Западной Германии вблизи Аахена.
, прося выслать ему «новый патентованный двойной голландер» системы Майер. Оставив написанное письмо на столе, он вышел из комнаты. Когда он вернулся, Зетбир стоял у его конторки; прикрываясь своим зеленым козырьком, старик, несомненно, плакал: на письмо капали слезы.— Отдайте его переписать, — холодно сказал Дидерих.Тогда Зетбир заговорил:— Патрон, наш голландер не патентованный, но с ним старый хозяин начинал дело и с ним привел фабрику к процветанию…— А я возымел желание сделать то же самое с помощью собственного голландера, — отчеканил Дидерих.Зетбир горевал:— Наш старый голландер никогда не подводил нас.— Так подведет.Зетбир клялся, что старая машина не уступает по своей мощности самым новым, все это одна жульническая реклама. Видя, что Дидерих упорствует, старик открыл дверь и крикнул:— Фишер! Зайдите-ка на минутку!Дидерих вскинулся:— Что вам от него нужно? Нечего ему совать нос в мои дела.Но Зетбир ссылался на мнение механика, работавшего на крупнейших бумажных фабриках.— Фишер, расскажите же господину доктору, как хорошо работает наш голландер.Дидерих не желал слушать, он бегал из угла в угол, уверенный, что механик не упустит случая досадить ему. И вдруг Наполеон Фишер начал с того, что превознес до небес деловые качества Дидериха, а затем наговорил о старом голландере столько плохого, что больше уж и сказать нельзя было. Послушать Фишера, так он уже готов был потребовать расчет, до того его замучил старый голландер. Дидерих фыркнул: ему, дескать, потрясающе везет, — шутка ли, такой бесценный работник, как господин Фишер, решил не покидать его! Но Фишер пропустил мимо ушей иронические слова хозяина и по снимкам, помещенным в проспекте, растолковал Дидериху все преимущества патентованного голландера и главным образом легкость его обслуживания.— Лишь бы вам было легче работать! — снова фыркнул Дидерих. — Только об этом я и мечтаю. Благодарю, можете идти.После ухода механика Зетбир и Дидерих долго молчали и занимались каждый своим делом. Вдруг Зетбир спросил:— А чем мы за него заплатим?Дидерих мгновенно вспыхнул до ушей: он тоже все время об этом думал.— Есть о чем беспокоиться! Чем заплатим! Прежде всего я выговорю большую рассрочку, а затем, если уж я заказываю такую дорогую машину, то неужели вы думаете, что я не знаю, для чего! Знаю, милый мой! Ясно, что у меня есть определенные виды на расширение моего предприятия в ближайшем будущем… но пока я не считаю нужным говорить об этом.И он удалился, надменно вскинув голову, хотя его и грызли сомнения. Разве Наполеон Фишер не оглянулся с таким видом, словно ему удалось порядком околпачить хозяина? «Кругом враги, — подумал Дидерих и еще больше выпятил грудь, — но от этого силы только крепнут. Всех сотру в порошок. Они узнают, с кем имеют дело!» И он решил выполнить намерение, с которым проснулся сегодня утром. Он отправился к доктору Гейтейфелю. Доктор как раз принимал больных. Дидериху пришлось ждать. Гейтейфель принял его в своем процедурном кабинете, где все: запахи и предметы — напоминало Дидериху, с каким страхом он, бывало, входил сюда. Доктор Гейтейфель взял со стола газету, коротко рассмеялся и сказал:— Вы пришли, вероятно, похвалиться своими победами? Еще бы! Сразу два таких успеха! Напечатаны ваши подогретые шампанским верноподданнические излияния, да и телеграмма часовому от кайзера, с вашей точки зрения, не оставляет желать лучшего.— Какая телеграмма? — спросил Дидерих.Доктор Гейтейфель показал. Дидерих прочел: «За доблесть, проявленную тобой на поле чести в борьбе с внутренним врагом, выражаю мою высочайшую благодарность и присваиваю тебе чин ефрейтора». Телеграмма, напечатанная черным по белому, произвела на него впечатление совершеннейшей подлинности. Он даже умилился и сдержанно, как и подобает мужчине, сказал:— Каждый истинный националист обеими руками под этим подпишется. — Гейтейфель лишь плечом повел, и Дидерих собрался с духом: — Я пришел не для этого, я хочу выяснить наши отношения.— Они, надо полагать, давно выяснены, — сказал Гейтейфель.— Отнюдь нет.Дидерих стал уверять, что склонен заключить почетный мир. Он готов действовать в духе правильно понятого либерализма, если только встретит уважение к своему строго националистическому образу мыслей. Доктор Гейтейфель ответил, что все это пустозвонные фразы, и Дидерих почувствовал, как почва ускользает у него из-под ног. Этот человек держит его в своей власти; он может обвинить Дидериха в трусости, опираясь на документ! В иронической улыбке, игравшей на желтом китайском лице Гейтейфеля, во всей его самоуверенной повадке притаился вечный намек. Он молчит, он хочет, чтобы дамоклов меч Дамоклов меч — меч, подвешенный на конском волоске над головой Дамокла, царедворца сиракузского тирана Дионисия Старшего, во время пира. Синоним непрестанно угрожающей опасности.
постоянно висел над головой Дидериха, этому необходимо положить конец!— Я прошу вас, — сказал Дидерих охрипшим от волнения голосом, — вернуть мне мое письмо.Гейтейфель прикинулся удивленным.— Какое письмо?— Которое я написал вам, когда был призван.Врач сделал вид, что припоминает.— Ах да: вы хотели уклониться от военной службы.— Я так и думал, что вы придадите оскорбительный для меня смысл неосторожно высказанной просьбе. Еще раз прошу вернуть мне письмо. — И Дидерих надвинулся на Гейтейфеля.Тот не тронулся с места.— Оставьте меня в покое. Я вашего письма не сохранил.— Я требую честного слова.— Честного слова я по приказу не даю.— В таком случаю предупреждаю вас о последствиях вашего нечестного образа действий. Если вы вздумаете воспользоваться письмом, чтобы при случае учинить мне гадость, я обвиню вас в нарушении профессиональной тайны. Я подам жалобу во врачебную палату Врачебная палата — государственное объединение врачей в Пруссии.
, потребую наложить на вас штраф и употреблю все свое влияние, чтобы вас уничтожить. — И не помня себя от бешенства, сорвавшимся голосом прохрипел: — Я готов на все. Между нами — открытая война не на жизнь, а на смерть.Доктор Гейтейфель взглянул на него с любопытством и помотал головой, шевеля китайскими усами.— Вы охрипли, — сказал он.Дидерих отшатнулся.— Какое вам до этого дело? — пробормотал он.— Никакого, — сказал Гейтейфель. — Я обратил на это внимание, потому что всегда предсказывал нечто подобное.— Что именно? Извольте говорить яснее.Но Гейтейфель отказался. Дидерих сверкнул глазами.— Я решительно требую, чтобы вы исполнили свой врачебный долг.— Я не ваш врач, — ответил Гейтейфель.Дидерих сменил повелительный тон на жалобно-пытливый.— Порой я чувствую боль в горле. Вы полагаете, что это серьезно? Есть основания опасаться самого страшного?— Советую вам обратиться к специалисту.— Да ведь вы единственный в городе специалист! Бога ради, господин доктор, не берите греха на душу, у меня на руках семья.— Да вы бы поменьше курили и пили. Вчера вечером вы хватили через край.— Ах, так! — Дидерих выпрямился. — Вы мне не можете простить вчерашнее шампанское. И верноподданнический адрес.— Если вы подозреваете меня в низменных побуждениях, зачем вы меня спрашиваете?Но Дидерих уже снова молил:— Скажите, по крайней мере, не угрожает ли мне рак?Гейтейфель не улыбнулся.— Ребенком, правда, вы всегда отличались золотушным и рахитичным складом. Зря вы не служили в армии, вы бы не обрюзгли так.В конце концов он сменил гнев на милость, осмотрел Дидериха и принялся смазывать ему горло. Дидерих задыхался, боязливо вращал глазами и стискивал руку врача. Гейтейфель убрал шпатель.— Так я, разумеется, ничего сделать не смогу. — Он хмыкнул. — Вы ничуть не изменились — такой же, как в детстве.Как только Дидерих отдышался, он немедленно унес ноги из этой камеры пыток. Не успели у него просохнуть глаза, как он натолкнулся на Ядассона.— Что с вами? — спросил Ядассон. — Вчерашняя попойка вам повредила? Так почему же вы обратились именно к Гейтейфелю?Дидерих уверил его, что чувствует себя превосходно.— Но этот тип довел меня до белого каления! Я отправился к нему, ибо счел своим долгом потребовать удовлетворительного объяснения по поводу вчерашних речей Лауэра. Пререкаться с самим Лауэром не очень-то приятно человеку благомыслящему.Ядассон предложил зайти в пивную Клапша.— Я, стало быть, пошел к нему, — продолжал Дидерих, уже сидя с Ядассоном за столиком, — в надежде, что вся эта история объяснится очень просто; либо сей господин был пьян в дым, либо на него нашло временное затмение! Вместо этого, как вы думаете, что происходит? Гейтейфель держит себя нагло. Говорит самоуверенным тоном. Подвергает циничной критике наш верноподданнический адрес и — вы не поверите! — даже телеграмму его величества!— Ну, а затем? — спросил Ядассон; одна рука его была занята обследованием фрейлейн Клапш.— Для меня здесь не существует никаких «затем»! С этим господином я раз навсегда покончил счеты! — воскликнул Дидерих, хотя у него изрядно сосало под ложечкой от мысли, что в среду ему опять предстоит смазывание.— Ну, а я еще не покончил, — отрезал Ядассон. И в ответ на удивленный взгляд Дидериха: — Вы забыли, что существует учреждение, именуемое королевской прокуратурой, и оно весьма интересуется господами, подобными Лауэру и Гейтейфелю. — Он оставил в покое фрейлейн Клапш и сделал ей знак скрыться с глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62