Они сегодня ужинали все вместе: Паула, Дженни, Мануэла, Скраггер, Гаваллан, Шандор Петрофи и Джон Хогг. «Боинг-747» Паулы снова был в Дубае, в нескольких милях по шоссе от отеля, ожидая разрешения вернуться в Тегеран за новой партией итальянских граждан, и Дженни Мак-Айвер случайно встретила ее, когда ходила по магазинам.
Скраггер вздохнул.
– Энди, старина, мне непременно хотелось бы ей вставить, можешь не сомневаться.
– Толку тебе от этого все равно никакого не будет, Скрэг. – Гаваллан коротко хохотнул и заказал себе еще виски с содовой у безупречно одетого официанта-палестинца, мгновенно возникшего рядом с их столиком; некоторые из других гостей уже были элегантно и дорого одеты для чудесного вечера: последняя парижская мода, глубокие вырезы на платьях, накрахмаленные белые смокинги – или дорогая повседневная одежда. Гаваллан был в превосходно сшитом костюме для тропиков, Скраггер надел традиционную униформу: белая рубашка с коротким рукавом с погонами и наградными планками, черные брюки и ботинки.
– Еще пивка, Скрэг?
– Нет, спасибо, приятель. Я доработаю этот бокальчик и подготовлюсь для Пульсирующей Паулы.
– Мечтать не вредно! – Гаваллан снова посмотрел на закат; он чувствовал себя лучше, его старый друг помог ему собраться, когда он расклеился. Солнце почти совсем скрылось за горизонтом, прекрасное как никогда, и он вспомнил закаты в Китае в былые дни, переносясь мыслями в Гонконг, к Кэти и Иэну, к веселью в Большом доме на Пике – вся семья в добром здравии и прекрасном настроении, – к их собственному дому на мысе Шек-о, когда они жили вместе, а Мелинда и Скот были еще детьми и шлепали ногами туда-сюда по всему дому, а далеко внизу сампаны, джонки и корабли всех размеров купались в лучах закатного солнца над спокойным морем.
Краешек солнца скрылся за полосой воды. С большой торжественностью Гаваллан несколько раз негромко хлопнул в ладоши.
– Это ты чего вдруг, Энди?
– А? О, извини, Скрэг. В былые дни мы имели привычку аплодировать солнцу, Кэти и я, в ту самую секунду, когда оно исчезало. Чтобы поблагодарить его за то, что оно есть, и за показанное нам уникальное представление, за то, что мы живы и можем им наслаждаться – вот именно этот закат ты видишь в последний раз в жизни. Такой, как сегодня. Ты больше никогда не увидишь его снова. – Гаваллан пригубил виски, глядя на отсвет закатившегося солнца. – Первый человек, который поделился со мной этой мыслью, был удивительным парнем, мы стали большими друзьями – до сих пор дружим. Великий человек, и жена у него тоже потрясающая женщина. Как-нибудь я тебе о них расскажу. – Он повернулся спиной к западу, наклонился вперед и тихо спросил: – Ленге. Ты думаешь, это возможно?
– О да. Если бы речь шла только о нас в Ленге. Конечно, нам все равно пришлось бы все тщательно спланировать, радар на Кише сейчас дерганый как никогда, но мы смогли бы проскользнуть под ним в подходящий день. Большая проблема заключается в том, что наш наземный иранский персонал вместе с нашим ныне дружелюбным, но фанатично настроенным комитетом и нашим новым недружелюбным клоуном из «Иран Ойл» буквально в несколько минут сообразят, что мы дали деру, не могут не сообразить, когда все птички разом поднимутся в воздух и исчезнут. Они тут же завопят: «Тревога!», и Иранское управление воздушным движением тут же даст по радио ориентировки по нам в Дубай, Абу-Даби, сюда – по сути, вообще всем от Омана до Багдада, включая саудовцев и Кувейт, – с приказом задержать нас немедленно по прибытии. Даже если мы все благополучно сюда доберемся… ну, старый шейх – отличный парень, либерал и друг, но, черт, он не сможет пойти против Тегерана, когда они будут в своем праве – да даже если бы они были и неправы. Он не может себе позволить затеять драку с Ираном: у него довольно большой процент шиитов среди его суннитов, не такой высокий, как в одних странах Персидского залива, более высокий, чем в других.
Гаваллан встал, подошел к краю террасы и посмотрел вниз на старый город – некогда великий порт ловцов жемчуга, пиратская крепость, рынок рабов, торговый центр, называвшийся, подобно Сухару в Омане, Воротами в Китай. С древних времен залив был золотым морским звеном, связывавшим Средиземноморье – в ту пору центр всего мира – и Азию. Морские финикийские торговцы, которые изначально были родом из Омана, господствовали над этим невообразимо богатым торговым маршрутом, выгружая товары из Азии и Индии в Шатт-эль-Арабе, откуда короткими караванными путями они доставлялись на рынки, образовав со временем в Средиземноморье свою морскую империю, основав города-государства, подобные Карфагену, которые могли угрожать самому Риму.
Обнесенный стенами старый город со своими плоскими крышами был прекрасен в свете умирающего дня, неиспорченный и защищенный от современных построек, с господствующей над ним крепостью шейха. За эти годы Гаваллан познакомился с шейхом и научился восхищаться им. Его маленькое государство было окружено эмиратами, но оставалось независимым, суверенным анклавом, протянувшимся вглубь от побережья едва на двадцать миль при длине береговой полосы в семь. Но и на земле и в море, на сотню миль до самых территориальных вод Ирана, под ним лежало несколько миллиардов баррелей нефти, до которых было легко добуриться. Поэтому Эль-Шаргаз имел старый город и отдельный от него новый город с дюжиной современных отелей и небоскребов и с аэропортом, который пусть и впритык, но мог принимать «Боинги-747». Его богатство было ничтожным в сравнении с Эмиратами, или Саудовской Аравией, или Кувейтом, но его хватало, чтобы обеспечить избыток всего, если выбирать это «все» с головой. Шейх был таким же мудрым, как и его умудренные знанием жизни и света финикийские предки, таким же яростно независимым, и, хотя сам он не умел ни читать, ни писать, его сыновья окончили лучшие университеты в мире. Он, его семья и его племя владели всем, его слово было законом, он был суннитом, не фундаменталистом, и терпимо относился к своим иностранным подданным и гостям при условии, что они вели себя как положено.
– Он также ненавидит Хомейни и всех фундаменталистов, Скрэг.
– Да. Но задирать Хомейни он все равно не посмеет – это нам не поможет.
– Это нам не повредит. – Гаваллан чувствовал себя очищенным закатом. – Я планирую зафрахтовать пару грузовых 747-х, перегнать их сюда, и когда наши вертолеты прибудут, мы снимем с них лопасти, до упора набьем их утробы и двинем отсюда на всех парах. Быстрота – ключ к успеху. И планирование.
Скраггер присвистнул.
– Ты и в самом деле намерен провернуть это?
– Я и в самом деле намерен посмотреть, сможем ли мы провернуть это, Скрэг, и каковы наши шансы. Дело самое серьезное, если мы потеряем все наши иранские вертолеты, оборудование и запчасти, мы закроемся. Страховки у нас никакой нет, и мы по-прежнему должны платить по своим счетам. Ты партнер, ты можешь сам посмотреть все цифры сегодня вечером. Я привез их тебе. И Маку.
Скраггер подумал о своей доли в компании – все, что он имел, – и о Нелл, его детях и их детях в Сиднее, и о ферме в Болдуне, которая в течение ста лет была их семейным хозяйством по разведению овец и коров, которую они потеряли во время великой засухи и к которой он присматривался уже много-много лет, мечтая снова ее выкупить.
– Мне на цифры смотреть не нужно, Энди. Если ты говоришь, что дело плохо, значит, плохо. – Он рассматривал рисунки облаков на небе. – Я тебе вот что скажу, я позабочусь о Ленге, если ты сможешь придумать план и если остальные согласятся. После ужина мы, может быть, с часок сможем поговорить о технической стороне вопроса, а потом за завтраком закончим. Касиги не вернется из Кувейта раньше девяти утра. Мы расставим все по местам.
– Спасибо, Скрэг. – Гаваллан хлопнул его по плечу, возвышаясь над ним. – Я чертовски рад, что ты оказался здесь, чертовски рад, что ты был с нами все эти годы. Впервые я начинаю думать, что у нас есть шанс и что я не занимаюсь пустыми мечтами.
– Одно условие, старина, – добавил Скрэг.
Гаваллан тут же насторожился:
– Я не могу помочь с твоим медицинским освидетельствованием, если там что-то окажется не в порядке. Никак не смо…
– Может, помолчишь? – Скраггер был задет за живое. – Это не имеет отношения к Грязному Дункану и моему медосмотру – там все будет нормально, пока мне не стукнет семьдесят три. Нет, мое условие касается сегодняшнего ужина: ты посадишь меня рядом с Пульсирующей Паулой, затем Дженни, Мануэлу – рядом со мной с другой стороны, а этого приплясывающего от возбуждения венгра Шандора – в дальнем конце стола рядом с Джоном Хоггом.
– Идет!
– Ладушки! Так что ты, приятель, не волнуйся, меня на пяти войнах дрючило достаточное число генералов, чтобы я чему-то научился. Пора переодеться к ужину. – Эти разговоры про Ленге уже становились скучными, тут и думать нечего. Он пружинящей походкой зашагал прочь, худой и стройный.
Гаваллан протянул кредитку улыбающемуся официанту-палестинцу.
– Это не нужно, сахиб, пожалуйста, просто подпишите счет, – сказал официант. Потом тихо добавил: – Если мне будет позволено дать совет, эфенди, когда будете расплачиваться, не пользуйтесь «Америкэн экспресс», для администрации это самая дорогая карта.
Озадаченный, Гаваллан оставил чаевые и ушел.
На другом конце террасы два человека наблюдали, как он уходит. Оба были хорошо одеты, обоим было за сорок, один – американец, другой – житель Ближнего Востока. У обоих в ушах были вставлены крошечные телефоны. Ближневосточный житель поигрывал старомодной перьевой ручкой, и, когда Гаваллан проходил мимо хорошо одетого араба и очень привлекательной европейской девушки, увлеченно беседовавших друг с другом, человеку с перьевой ручкой стало любопытно, он направил ее в их сторону и перестал ею поигрывать. Тут же оба они услышали в своих наушниках:
– Дорогая, пятьсот долларов – это гораздо выше рыночной цены, – говорил мужчина.
– Это зависит от того, какие рыночные силы действуют в вашем отношении, мой дорогой, – ответила она с приятным центрально-европейским выговором, и они увидели, как она ласково улыбнулась. – Гонорар включает самое качественное шелковое белье, которое вы желаете порвать на куски, и щуп, который вы просите вставить, когда наступит ваш момент истины. Опыт есть опыт, и особые услуги требуют особого обращения, и если ваше расписание оставляет только время с шести до восьми завтра вечером…
Голоса исчезли, когда человек повернул колпачок и положил ручку на стол с кривой усмешкой. Это был красивый мужчина, занимавшийся импортом-экспортом ковров ручной работы, как и многие поколения его предков, получивший образование в Америке. Его звали Аарон бен Аарон, его основная работа – майор израильской специальной разведки.
– Никогда бы не подумал, что Абу бен Талак такой шалун, – сухо произнес он.
Его собеседник хмыкнул:
– Они все с выкрутасами. А вот девушку я бы за проститутку не принял.
Длинные пальцы Аарона поигрывали ручкой, он все никак не мог с ней расстаться.
– Славная штучка, Гленн, экономит уйму времени. Жаль, что у меня не было такой несколько лет назад.
– КГБ в этом году выпустил новую модель, работает на сто шагов. – Гленн Вессон сделал глоток бурбона со льдом. Он был американцем, много лет торговал нефтью. Его настоящая профессия – штатный сотрудник ЦРУ. – Она не такая миниатюрная, как эта, но очень эффективна.
– А ты мог бы раздобыть нам несколько штук?
– Вам самим это легче будет сделать. Просто сделайте так, чтобы ваши ребята поговорили с Вашингтоном. – Они увидели, как Гаваллан исчез в холле отеля. – Интересно.
– Что ты об этом думаешь? – спросил Аарон.
– Что мы могли бы бросить Британскую вертолетную компанию на растерзание волкам Хомейни в любой момент – вместе со всеми их пилотами. Этого было бы достаточно, чтобы Талбот треснул от расстройства и Роберт Армстронг и вся Эм-ай-6, так что идея в общем-то неплохая. – Вессон негромко рассмеялся. – Талботу время от времени нужно вставлять покрепче. А что за проблема с S-G, ты полагаешь, они прикрытие для Эм-ай-6?
– Мы точно не знаем, что они из себя представляют, Гленн. Мы подозреваем как раз обратное, вот почему я и считал, что тебе это тоже следует послушать. Слишком много совпадений. На поверхности все чисто, при этом у них работает французский пилот Сессонн, который спит – и содержит – с Сайадой Бертолен, тайным курьером ООП с широкими связями; у них есть финн, Эрикки Йокконен, тесно связанный с Абдолла-ханом, который точно является двойным агентом и больше склоняется на сторону КГБ, чем на нашу, к тому же он яростный антисемит; Йокконен в большой дружбе с сотрудником финской разведки Кристианом Толлоненом, который подозрителен по определению, семейные связи Йокконена в Финляндии сделали бы его идеальным супертайным агентом Советов, и до нас только что долетел шепоток, что он со своим 212-м сейчас на Сабалане, помогает Советам демонтировать оборудование на ваших секретных точках радиолокационного наблюдения, разбросанных по всем горам.
– Господи. Ты уверен?
– Нет, я же сказал, шепоток долетел. Но мы проверяем эту информацию. Потом, этот канадец, Локарт, Локарт через свою жену входит в семью известного базаари и антисиониста, прямо сейчас в его квартире проживают агенты ООП, он…
– Да, но мы слышали, что квартиру реквизировали, и не забывай, что он попытался помочь этим прошахским и произраильским офицерам бежать.
– Да, но их все равно сбили, они все мертвы, а вот он любопытным образом уцелел. Валик и генерал Селади наверняка были бы в числе приближенных к любому кабинету в изгнании или даже входили в него – мы потеряли еще двух очень ценных людей. Локарт под подозрением, его жена и ее семья – за Хомейни, а это означает – против нас. – Аарон сардонически ухмыльнулся: – Разве мы не самый великий Сатана после вас? Далее: американец Старк помогает отбить нападение федаин на Бендер-Делам, становится очень большим другом еще одного фанатика, Затаки, бешеного врага шаха и Израиля, кото…
– Кого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15