Несколько лет назад он взял «рейнжровер» и проводника и вместе с Мак-Айвером, Дженни и своей новой женой Морин отправился в пустыню, чтобы провести ночь в одном из оазисов на краю Руб-эль-Хали. Был прекрасный весенний день. Через несколько минут после того, как они проехали аэропорт, дорога превратилась в тропинку, которая быстро сошла на нет, и они медленно покатили по каменистой земле, накрытой голубой чашей неба. Остановились, чтобы пообедать, потом двинулись дальше, иногда по песку, иногда по камням, кружа по пустыне, где никогда не падал дождь и ничего не росло. Ничего. Снова вперед. Когда они остановились и выключили мотор, тишина навалилась на них как физическое тело, солнце набросилось на них, и пространство поглотило их.
Ночь была иссиня-черной, звезды – огромными, палатки – прочными, и ковры – мягкими, и тишина вокруг стала еще глубже, пространство – еще обширнее, в голове не укладывалось, что может существовать столько пространства.
– Я ненавижу это, Энди, – прошептала Морин. – Это пугает, меня до смерти.
– Меня тоже. Не знаю почему, но пугает. – Во все стороны от пальм оазиса пустыня простиралась до самого горизонта, дразнящая и неземная.
– Эта огромность словно высасывает из тебя жизнь. А представь, как это все выглядит летом!
Морин вздрогнула.
– Она заставляет меня чувствовать себя ничтожней самой маленькой песчинки. Сокрушает меня – каким-то образом забирает у меня мое равновесие. Ладно, парень, одного раза мне хватило. Мне подавай Шотландию – ну, щепотку Лондона, – а здесь ноги моей больше не будет.
И она так никогда и не вернулась. Как Нелл у Скрэгга, подумал он. Не кори их. И мужикам-то в заливе – не сахар, а уж женщинам… Он огляделся. Дженни выходила на террасу через высокую стеклянную дверь, обмахиваясь веером, выглядя гораздо моложе, чем в Тегеране.
– Привет, Энди. Ты, как всегда, оказался всех мудрее: внутри такая духота, и весь этот дым, брр!
– Я никогда особым танцором не был.
– Единственное время, когда я могу потанцевать, это когда Дункана нет рядом. Он такой закоснелый, все время брюзжит. – Она нерешительно помолчала. – По поводу завтрашнего рейса, как ты думаешь, я мо…
– Нет, – мягко ответил он. – Пока еще нет. Через недельку или около того. Подожди, пока пыль уляжется.
Она кивнула, не скрывая своего разочарования.
– Что сказал Скрэг?
– Да… если остальные согласятся и план будет реальным. Мы хорошо поговорили и утром еще завтракаем вместе. – Гаваллан приобнял ее и дружески прижал к себе. – Не переживай за Мака, я прослежу, чтобы с ним было все в порядке.
– У меня для него еще одна бутылка виски, ты ведь не будешь возражать, нет?
– Положу ее в свой дипломат: Иранское управление воздушным движением предупредило нас, что в запасах продовольствия на самолете не должно быть спиртного, но это не беда, я довезу ее на руках.
– Тогда, наверное, не стоит, не в этот раз. – Его мрачное настроение тревожило ее, оно было ему совсем не свойственно. Бедный Энди, всякому видно, что он места себе не находит от беспокойства. – Энди, можно мне предложить кое-что?
– Конечно, Дженни.
– Используй этого полковника и Робертса, нет, Армстронга, этих больших шишек, которых тебе приходится возить в Тебриз. Почему бы не попросить их завернуть на обратном пути в Ковисс, сказать, что тебе нужно забрать оттуда кое-какие двигатели для ремонта, а? Тогда ты сможешь поговорить с Дюком напрямую.
– Отличная мысль. Садись, пять с плюсом.
Она приподнялась на носочках и по-сестрински поцеловала его.
– Ты и сам ничего соображаешь. Ну, я возвращаюсь на поле боя, я не пользовалась такой популярностью со времен войны. – Она рассмеялась, и он тоже. – Спокойной ночи, Энди.
Гаваллан вернулся в свой отель, стоявший рядом на той же дороге. Он не заметил людей, следивших за ним, как не заметил того, что его комнату обыскивали, все его бумаги прочли и установили прослушивающие устройства в номере и в телефоне.

СУББОТА
24 февраля
ГЛАВА 46
Международный аэропорт Тегерана. 11.58. Дверь пассажирского салона 125-го закрылась за Робертом Армстронгом и полковником Хашеми Фазиром. В кабине пилота Джон Хогг поднял большой палец, показывая Гаваллану и Мак-Айверу, стоявшим на бетоне рядом с машиной, что все в порядке, и покатил на взлетную полосу, направляясь в Тебриз. Гаваллан только что прибыл из Эль-Шаргаза, и это был первый момент, когда они с Мак-Айвером остались одни.
– Как дела, Мак? – спросил он; ледяной ветер дергал за их теплую зимнюю одежду и подымал вокруг столбики снежной пыли.
– Проблемы, Энди.
– Это я знаю. Рассказывай быстро.
Мак-Айвер наклонился ближе к нему.
– Я только что узнал, что у нас не больше недели, потом всех посадят на землю в ожидании национализации.
– Что? – Гаваллан вдруг перестал ощущать холод и вообще все вокруг. – Талбот тебе сказал?
– Нет, Армстронг, несколько минут назад, когда полковник ходил в туалет и мы остались наедине. – Лицо Мак-Айвера перекосилось. – Этот ублюдок сообщил мне со своей гладкой напускной вежливостью: «Я бы не рассчитывал больше чем на десять дней, будь я на вашем месте. Неделя у вас, пожалуй, точно есть. И не забывайте, Мак-Айвер, в закрытый рот мухи не залетают».
– Бог мой, ему известно, что мы что-то планируем? – Порыв ветра забросал их колючими снежинками.
– Не знаю. Я просто не знаю, Энди.
– А что насчет НВС? Он о нем упоминал?
– Нет. Когда я спросил у него про эти бумаги, он сказал лишь: «Они в надежном месте».
– Он не говорил, когда мы сегодня должны встретиться?
Мак-Айвер покачал головой.
– «Если вернусь вовремя, я свяжусь с вами». Сволочь. – Он резко распахнул дверцу автомобиля.
В смятении Гаваллан смахнул снег с куртки и скользнул в приятное тепло. Стекла машины запотели. Мак-Айвер включил обогреватель стекол и поставил обдув на максимум, печка уже работала на полную, потом он пихнул в щель магнитофонную кассету, сделал звук погромче, выругался, убавил его снова.
– Что еще не так, Мак?
– Да практически все, – выпалил Мак-Айвер. – Эрикки похитили Советы или КГБ, и он торчит где-то на севере возле турецкой границы со своим 212-м, занимаясь бог знает чем… Ноггер думает, что его заставили помогать им потрошить тайные американские пункты радиолокационного слежения. Ноггер, Азадэ, два наших механика и британский капитан едва успели унести ноги из Тебриза, спасая свои жизни, они вернулись вчера и сейчас сидят у меня в квартире. По крайней мере, сидели, когда я уходил сегодня утром. Бог мой, Энди, ты бы видел их состояние, когда они появились. Капитан оказался тем же самым, который спас Чарли в Дошан-Таппехе и которого Чарли тогда подкинул до Бендер-э-Пехлеви…
– Что он сделал?
– Это была тайная операция. Парень – капитан в гуркхском полку, его зовут Росс, Джон Росс, от него и от Азадэ трудно было добиться чего-то толкового, Ноггер тоже был изрядно возбужден; сейчас они, по крайней мере, в безопасности, но… – Голос Мак-Айвера вдруг сорвался. – Извини, что приходится говорить тебе это, но мы потеряли механика в Загросе, Долбаря Джордона, его застрелили, и…
– Боже милостивый! Старик Долбарь мертв?
– Да… да, боюсь, что так, и твоего сына задело… несильно, – торопливо добавил Мак-Айвер, когда Гаваллан побледнел. – Скот в порядке, с ним все нормально…
– Насколько несильно?
– Пуля прошла навылет через правое плечо. Кость не задета, только мягкие ткани… Жан-Люк сказал, что у них есть пенициллин, медик, рана чистая. Скот не сможет завтра вести 212-й в Эль-Шаргаз, поэтому я попросил Жан-Люка его заменить и забрать Скота с собой, потом вернуться в Тегеран со 125-м, и мы перебросим его назад в Ковисс.
– Что, черт подери, там произошло?
– Точно не знаю. Сегодня утром я получил сообщение от Старка, который только что услышал обо всем от Жан-Люка. Похоже, что в Загросе действуют террористы. Думаю, та же шайка, которая напала на «Беллиссиму» и «Розу»; они, должно быть, прятались в засаде в лесу вокруг базы. Долбарь Джордон и Скот загружали запчасти в 212-й сегодня после рассвета, и по ним открыли огонь.
Бедному старине Долбарю досталась большая часть пуль, а Скоту – только одна… – Увидев лицо Гаваллана, Мак-Айвер снова поспешил добавить: – Жан-Люк заверил меня, что Скот вне опасности, Энди, Богом клянусь!
– Я думал не только о Скоте, – тяжело произнес Гаваллан. – Долбарь был с нами почти с самого начала… у него ведь вроде трое детишек?
– Да, да, это так. Ужасно. – Мак-Айвер отпустил сцепление и аккуратно повел машину по снегу к зданию управления компании. – Они все еще в школе учатся, если не ошибаюсь.
– Я сделаю что-нибудь для них сразу же, как только вернусь. Продолжай про Загрос.
– Да больше рассказывать особенно нечего. Тома Локарта там в этот момент не было: ему пришлось переночевать в Ковиссе из-за пятницы. Жан-Люк сказал, что никого из нападавших они не видели, никто не видел, выстрелы были сделаны прямо из леса – на базе в любом случае царила полная неразбериха, все вертолеты работают сверхурочно, доставляя людей с буровых, разбросанных по всей округе, и потом партиями переправляя их в Шираз, все торопятся успеть до крайнего срока, который наступает завтра на закате.
– Они успевают?
– Более-менее. Мы вывезли всех нефтяников и всех наших ребят, переправили самые ценные запчасти и все вертолеты в Ковисс. Вспомогательное оборудование на буровых придется оставить, но это не наша забота. Один бог знает, что станется с буровыми и с базой без присмотра.
– Все площадки опять зарастут и одичают.
– Согласен, столько трудов коту под хвост! Полный идиотизм! Я спросил полковника Фазира, может ли он что-нибудь сделать. Этот сукин сын просто улыбнулся свой гнусной улыбочкой и сказал, что сейчас очень трудно выяснить, какого черта происходит даже в соседнем кабинете здесь, в Тегеране, не говоря уже о том, что творится так далеко на юге. Я у него спрашиваю, как насчет комитета в аэропорту, может, они смогли бы помочь? Он говорит, нет, комитеты почти ни с кем не поддерживают никаких связей, даже здесь, в Тегеране. Дословно: «Там, в горах Загрос, среди полуцивилизованных кочевников и горцев, если у вас нет автомата и вы не иранец, предпочтительно аятолла, вам лучше всего делать то, что они говорят». – Мак-Айвер закашлялся и нервно высморкался. – Этот сукин сын говорил серьезно, не смеялся над нами, Энди. При этом нельзя сказать, что он и не радовался.
Гаваллан был обескуражен: столько вопросов нужно задать, на столько ответить, все под угрозой, и здесь, и дома. Неделя до Судного дня? Слава богу, что Скот… бедняга Долбарь, жалко старикана… Боже Всемогущий, в Скота стреляли! Он угрюмо посмотрел в ветровое стекло и увидел, что они приближаются к грузовой зоне.
– Останови машину на минутку, Мак, нам лучше поговорить без свидетелей, а?
– Извини, да, я не очень ясно соображаю.
– Ты в порядке? Я имею в виду здоровье?
– О, с этим все нормально, вот только от кашля надо избавиться… Просто… просто мне страшно. – Мак-Айвер произнес это ровным голосом, но его признание вонзилось в Гаваллана, как заточка. – Все вышло из-под контроля, я уже потерял одного человека, НВС по-прежнему висит над нашими головами, старина Эрикки в опасности, мы все в опасности, S-G и все, ради чего мы работали. – Он в раздражении подергал рулевое колесо. – С Джен все хорошо?
– Да, да, с ней все в порядке, – терпеливо ответил Гаваллан, переживая за него. Он уже второй раз отвечал сегодня на этот вопрос. Мак-Айвер задал его, едва он спустился по трапу 125-го. – Дженни в полном порядке, Мак, – сказал он, повторяя то, что сообщил ему раньше. – Я привез от нее письмо, она разговаривала и с Хэмишем, и с Сарой, в обеих семьях все слава богу, а у крошки Ангуса прорезался первый зубик. Дома все хорошо, все в добром здравии, и у меня в дипломате бутылка «Лох Вэй» от нее. Она пыталась улестить Джонни Хогга и пролезть в самолет – просила спрятать ее в туалете, мол, я и не замечу, – даже после того, как я сказал ей нет, прошу прощения. – Впервые на лице Мак-Айвера появилось подобие улыбки.
– С Джен в два счета не сладишь, это точно. Я рад, что она там, а не здесь, очень рад, любопытно, однако, как начинаешь по ним скучать. – Мак-Айвер смотрел прямо перед собой. – Спасибо, Энди.
– Не за что. – Гаваллан подумал минуту. – А зачем отправлять с 212-м Жан-Люка? Почему не Тома Локарта? Разве было бы не лучше вытащить его отсюда?
– Разумеется, лучше, но он отказывается уезжать из Ирана без Шахразады… тут еще одна проблема. – Музыка на кассете доиграла до конца стороны, он перевернул кассету и включил снова. – Я не могу ее разыскать. Том тревожился за нее, попросил меня съездить в дом ее семьи возле базара, что я и сделал. Сколько ни стучал, никто не отозвался, похоже, там не было ни одного человека. Том уверен, что она ходила на эту женскую демонстрацию.
– Господи! Мы слышали про волнения и аресты по Би-би-си, и про нападения полоумных фанатиков на некоторых женщин. Ты думаешь, она в тюрьме?
– Всем сердцем надеюсь, что нет. Ты слышал про ее отца? А, ну конечно, я же сам тебе рассказывал в твой прошлый приезд. – Мак-Айвер рассеянно протер лобовое стекло рукавом. – Что ты хочешь делать? Подождать здесь, пока самолет не вернется?
– Нет. Давай съездим в Тегеран. У нас есть время? – Гаваллан посмотрел на часы – 12.25.
– О да. Тут целый груз «лишних» запчастей, которые нужно будет погрузить на борт. Время у нас будет, если поехать прямо сейчас.
– Хорошо. Я бы хотел повидать Азадэ и Ноггера… и этого парня Росса. И особенно Талбота. Мы могли бы проехать мимо дома Бакравана, попытать счастья еще раз. А?
– Хорошая мысль. Я рад, что ты здесь, Энди, очень рад. – Он отпустил сцепление, колеса с визгом крутанулись на снегу.
– Я тоже, Мак. Вообще-то я и сам никогда не чувствовал себя так хреново.
Мак-Айвер кашлянул и прочистил горло.
– Плохие новости из дома?
– Да. – Гаваллан рассеянно протер запотевшее боковое стекло тыльной стороной перчатки. – В понедельник назначено специальное заседание совета «Струанз». Мне нужно будет дать ответы по Ирану.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15