– Отныне наш дом здесь, – сказала она тогда. – Здесь мы и будем жить, я и ребятишки, – добавила она, тряхнув головой.
Он так любил этот ее жест, и черноту ее волос, и страстность ее испанской крови.
– Какие ребятишки? У нас пока никаких ребятишек нет, и с теми деньгами, которые я зарабатываю, мы их пока не можем себе позволить.
Старк улыбнулся. Этот разговор случился у них сразу после свадьбы десять лет назад. Он вернулся в Техас, чтобы жениться на ней, сразу же, как только его место в компании S-G было гарантировано. Теперь у них было трое детей, два мальчика и девочка, и у него хватало денег на них всех, в обрез. Теперь? Что будет теперь? Моя работа здесь под угрозой, большинство наших иранских друзей уехали, там, где раньше было изобилие, теперь стоят закрытые магазины, там, где когда-то звучал только смех, теперь поселился страх.
Черт бы побрал Хомейни и этих проклятых мулл, думал он. Он уж точно испортил замечательный образ жизни и замечательную страну. Надо бы, чтобы Мануэла забрала детей и уехала из Лондона, улетела домой в Лаббок, пока в Иране все не утрясется. Лаббок находился недалеко от «отростка» в западной части штата Техас, где его отец до сих пор держал семейное ранчо. Восемь тысяч акров земли, немного коров, немного лошадей, немного зерновых и овощей, достаточно, чтобы семья жила в достатке. Как бы я хотел, чтобы она была уже там, хотя опять же письма оттуда идут неделями, да и по телефону не дозвониться. Черт бы побрал Хомейни, который так перепугал ее своими речами, – интересно, что он скажет Богу и что Бог скажет ему, когда они встретятся, а встретятся они обязательно.
Старк потянулся и откинулся на спинку кресла. Он увидел, что Эйр смотрит на него мутными глазами.
– Ты и в самом деле прилично нарезался.
– У меня был выходной, даже два выходных, по сути, и я никак не планировал стычку с ордой. Вообще-то я намеревался напиться до забвения, мне так не хватает моей лучшей половины, храни ее Господь, и в любом случае Хогманей для нас, шотландцев, очень важен, и…
– Хогманей – это канун Нового года, а сегодня десятое февраля, и ты такой же шотландец, как я.
– Дюк, да будет тебе известно, что Эйры – древний клан, а я могу играть на волынке, старина. – Эйр широко зевнул. – Господи, как я устал. – Он глубже вжался в кресло, стараясь устроиться поудобнее, потом выглянул в окно. В один миг всю его усталость как рукой сняло. Из дверей штаба вышел иранский офицер и торопливо направился в их сторону. Он узнал майора Чангиза, заместителя командира базы.
Когда майор появился в комнате, лицо у него было напряженным.
– Всем офицерам прибыть к командиру в семь часов, – сказал он на фарси. – Всем офицерам. В восемь часов на плацу – полное построение личного состава всех армейских и военно-воздушных подразделений базы. Любой, кто не явится… любой, – мрачно добавил он, – за исключением больных, которым я заранее лично подпишу разрешение, может ожидать немедленного и строгого наказания. – Его взгляд заскользил по комнате, пока не нашел Старка. – Пожалуйста, следуйте за мной, капитан.
У Старка глухо стукнуло сердце.
– Зачем, майор? – спросил он на фарси.
– Командир вызывает вас к себе.
– Зачем я ему понадобился?
Майор пожал плечами и вышел.
– Наверное, стоит предупредить всех наших. И Мануэлу. А? – тихо сказал Старк Эйру.
– Понял, – ответил Эйр, потом пробормотал: – Господи Иисусе.
Шагая через улицу и вверх по лестнице, Старк чувствовал на себе взгляды со всех сторон, так давившие на него, будто они имели физический вес. Благодарение Богу, я гражданский и работаю на британскую компанию, а не на армию США, как раньше, лихорадочно думал он. «Черт возьми», – пробормотал он себе под нос, вспомнив год, проведенный им во Вьетнаме еще в те времена, когда никаких американских войск там не было, только несколько советников. Черт! И этот тупой, надраенный, как бляха, сукин сын капитан Ритман, приказавший выкрасить все вертолеты на нашей базе – базе, развернутой в глухих джунглях за миллион миль от чего угодно, черт бы его подрал, – под звездно-полосатый флаг, самыми яркими красными, синими и белыми красками. «Да, черт меня возьми, от носа до хвоста! Пусть эти мартышки увидят, кто мы есть, и тогда они будут драпать, поджав хвосты, до самой растреклятой России!» Вьетконговцы могли нас разглядеть за пятьдесят миль, мою машину изрешетили, как сито, пока я успел сгонять в ад и обратно, и мы потеряли три «хьюи» со всеми экипажами, пока этого ублюдка не перевели в Сайгон, с повышением перевели. Неудивительно, что мы проиграли эту чертову войну.
Он вошел в здание штаба, поднялся по ступеням, миновал трех остолбеневших селян, которых изгнали в приемную, и вошел в логово коменданта.
– Доброе утро, полковник, – осторожно сказал он по-английски.
– Доброе утро, капитан Старк. – Пешади перешел на фарси. – Позвольте познакомить вас с муллой Хусейном Ковисси.
– Мир вам, – сказал Старк на фарси, очень отчетливо воспринимая брызги крови молодого солдата, все еще пятнавшие белую чалму и черный халат иранца.
– Мир вам.
Старк протянул руку для рукопожатия, как предписывал обычай. Лишь в самый последний момент он увидел запекшиеся рваные раны на ладони муллы, оставленные там колючей проволокой. Старк сделал свое пожатие очень легким. Но и в этом случае он увидел, как по лицу муллы промелькнула боль.
– Извините, – сказал он по-английски.
Мулла просто в упор посмотрел на него, и Старк остро почувствовал его ненависть.
– Вы вызывали меня, полковник?
– Да. Прошу, садитесь. – Пешади указал на пустой стул напротив его стола.
Обстановка в кабинете была спартанской, чистота – безукоризненной. Единственным украшением служила фотография шаха и его жены Фарах в парадном облачении. Мулла сидел спиной к портрету. Старк опустился на стул лицом к нему и коменданту.
Пешади закурил и увидел, как неодобрительный взгляд Хусейна упал на сигарету, потом гневно уставился ему в лицо. Он так же прямо смотрел в лицо мулле. Коран запрещал курение – по некоторым его толкованиям. Они спорили с муллой на этот счет больше часа. Потом он сказал непререкаемым тоном:
– Курение в Иране не запрещено, пока что. Я солдат. Я дал клятву выполнять приказы. Ира…
– Даже незаконные приказы.
– Повторяю: приказы его императорского величества шахиншаха Мохаммеда Пехлеви или его представителя, премьер-министра Бахтияра, все еще являются законными по законам Ирана. Иран еще не является исламским государством. Пока еще нет. Когда он таким станет, я буду исполнять приказы любого, кто станет во главе исламского государства.
– Вы подчинитесь имаму Хомейни?
– Если аятолла Хомейни станет нашим законным правителем, то конечно. – Полковник благодушно кивал, но про себя думал: прежде чем этот день настанет, много, много будет пролито крови. – А мне, если меня изберут законным главой этого возможного исламского государства, мне вы будете подчиняться?
Хусейн не улыбнулся.
– Главой исламского государства будет имам, вихрь Аллаха, а после него другой аятолла, потом следующий.
Каменный, бескомпромиссный взгляд муллы по-прежнему обжигал его, и Пешади хотелось вбить муллу в землю по самую макушку, взять свои танки и раздавить всех, кто откажется подчиняться приказам шахиншаха, их Богом данного властелина. Да, подумал он, нашего богоданного правителя, который, как и его отец, поднялся против вас, мулл, и ваших тянущихся к власти рук, который обуздал ваш устаревший догматизм и привел Иран из глухого Средневековья к положенному ему по праву величию, который в одиночку, как бульдозер, сплотил ОПЕК, чтобы противостоять огромной власти иностранных нефтяных компаний, который вышвырнул русских из Азербайджана после Второй мировой войны и даже держал их на сворке, пока они лизали ему руки, как прирученные псы.
Клянусь Богом и Пророком, в ярости говорил он себе, глядя на Хусейна теми же немигающими глазами, что и тот на него, я не могу понять, почему эти блудливые муллы до сих пор не признают правды об этом выжившем из ума старике Хомейни, который лживо вопит со своего смертного одра, не поймут, что это Советы оплачивают его, кормят его, защищают его, чтобы он подталкивал их раздувать недовольство в крестьянах с целью развалить Иран и сделать его советским протекторатом.
Нам нужен лишь один-единственный приказ: немедленно покончить с мятежом!
Получив такой приказ, клянусь Богом, в три дня я верну в Ковисс и все земли на сто миль в округе покой, мир и процветание; муллы с радостью вернутся в мечети, где им и место, правоверные будут молиться пять раз в день – через месяц вооруженные силы сделают Иран таким, каким он был в прошлом году, и проблема Хомейни будет решена раз и навсегда. В течение минуты после получения такого приказа я бы арестовал его, публично обрил бы ему половину головы, раздел донага и прокатил по улицам в телеге с навозом. Я бы показал его народу таким, каков он есть: сломленным, разбитым стариком. Представь его неудачником, и все люди отвернутся от него и перестанут его слушать. Потом пришли бы обвинители от аятолл, которые обожают жизнь, любовь, власть, землю, разговоры, пришли бы обвинители от мулл и от народа и вместе они бы его прикончили.
Так просто разобраться с Хомейни или с любым муллой – клянусь Аллахом, моя бы воля, я бы еще месяцы назад приволок его сюда из Франции. Он попыхивал сигаретой и очень тщательно следил за тем, чтобы его мысли не проявились на его лице или в его глазах.
– Что ж, мулла. Капитан Старк здесь. – Потом он добавил, словно это не имело большого значения: – Вы можете говорить с ним на фарси или на английском, как пожелаете. Он говорит на фарси так же, как вы на английском. Бегло.
Мулла повернулся к Старку.
– Стало быть, – произнес он по-английски с американским акцентом, – вы из ЦРУ?
– Нет, – ответил Старк, тут же насторожившись. – Вы учились в Штатах?
– Я был там студентом, да, – кивнул Хусейн. Потом из-за боли и усталости его нервы не выдержали. Он перешел на фарси, и его голос посуровел: – Зачем вам было учить фарси, если вы не шпионите за нами для ЦРУ? Или ваших нефтяных компаний, а?
– Ради собственного интереса, просто из интереса, – вежливо ответил Старк на фарси; он говорил правильно и почти без акцента. – Я гость в вашей стране, меня пригласило сюда ваше правительство, чтобы работать на ваше правительство в партнерстве с иранцами. Это признак вежливости, когда гости знакомятся с запретами и обычаями тех, кто их пригласил, учат их язык, особенно если страна им нравится, и они надеются пробыть здесь гостями много лет. – Его голос стал резче. – И это не мои компании.
– Они американские. Вы американец. ЦРУ американское. Все наши проблемы пришли из Америки. Алчность шаха американская. Все наши проблемы пришли из Америки. Годы и годы американцы плевали на Иран.
– Чушь собачья, – отрезал Старк по-английски, разозлившись не меньше иранца и понимая, что единственный способ справиться с громилой – это самому начать размахивать кулаками. Немедленно. Он увидел, как иранец вспыхнул. Старк без страха посмотрел на него в ответ, давая паузе затянуться. Секунды шли. Он смотрел прямо в глаза мулле. Но не смог подчинить его своей воле. Стараясь выглядеть спокойным, несмотря на охватившую его тревогу, Старк перевел взгляд на Пешади, который ждал и смотрел на них, молча покуривая сигарету. – Что все это значит, полковник?
– Мулла попросил один из ваших вертолетов, чтобы посетить все нефтяные вышки в округе. Как вам известно, мы не планируем маршруты ваших полетов и не участвуем в вашей деятельности. Вы выделите для этого одного из ваших лучших пилотов. Сегодня, начиная с полудня.
– Почему не взять один из ваших вертолетов? Возможно, я смог бы предоставить навига…
– Нет. Один из ваших вертолетов с вашими людьми. В полдень.
Старк повернулся к мулле.
– Извините, но я получаю приказы только от «Иран Ойл», через нашего директора базы и их местного представителя Эсвандиари. Мы работаем по контракту с ними, и они являются нашим эксклю…
– Вертолеты, на которых вы летаете, они иранские, – грубо оборвал его мулла, усталость и боль снова накатывали на него, он хотел закончить этот разговор. – Вы выделите один, как требуется.
– Они зарегистрированы как иранские, но являются собственностью компании «S-G Хеликоптерз» из Абердина.
– Зарегистрированы в Иране, летают в иранском небе, заправляются иранским горючим, получают разрешения на полеты от иранцев, обслуживают иранские вышки, качающие иранскую нефть, клянусь Богом. Они иранские! – Тонкие губы Хусейна искривились. – Эсвандиари выдаст необходимые предписания на проведение полетов к полудню. Сколько времени уйдет на то, чтобы облететь все ваши объекты?
После паузы Старк сказал:
– Время в воздухе, может быть, часов шесть. Сколько времени вы планируете проводить при каждой посадке?
Мулла взглянул на него.
– После этого я хочу пролететь вдоль трубопровода до Абадана и приземляться там, где я укажу.
У Старка расширились глаза. Он кинул взгляд на полковника, но увидел, что тот по-прежнему с подчеркнутой сосредоточенностью разглядывает завитки дыма, поднимавшегося от его сигареты.
– С этим будет труднее, мулла. Нам необходимы разрешения. РЛС не работает, большая часть этого воздушного пространства контролируется авиадиспетчерской службой Киша, а она… э-э… подчинена военно-воздушным силам.
– Какие разрешения понадобятся, вы получите, – сказал Хусейн, заканчивая разговор, и обратил свой немигающий взгляд на Пешади. – Во имя Аллаха, я вернусь в полдень, если вы встанете на моем пути, заговорят ружья.
Старк чувствовал, как колотится его сердце, и мулла чувствовал, как колотится его сердце, то же самое чувствовал и Пешади. Только мулла был спокоен – ему не из-за чего было тревожиться, он был в руках Господа, вершил Божий труд, подчинялся приказам: «Давите на врага всеми способами. Будьте как вода, текущая с горы к дамбе. Напирайте на дамбу узурпатора шаха, его лакеев, его солдат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19