Хорошая репутация. Много работают на АРАМКО, «ЭксТекс» и, кажется, «Иран Ойл». Владелец и управляющий – Джок Форсайт, бывший воздушный десантник и пилот, который создал эту компанию в пятидесятых на пару с моим старым приятелем Скрэгом Скраггером, австралийцем. Скрэг является подлинным владельцем, бывший пилот Королевских ВВС Австралии, дважды награжден Крестом Военно-воздушных сил, дважды – крестом «За летные боевые заслуги», сейчас – фанатик вертолетного дела. Сначала у них контора была в Сингапуре, где я со Скрэгом и познакомился. Мы тогда… э-э… изрядно нагрузились, и я уже не помню, кто первым начал, но все потом говорили, что вышла ничья. Потом они перебрались в район залива с одним бывшим директором из «ЭксТекс», у которого на руках случайно оказался отличный контракт, сразу давший им хороший разгон. А что?
– Я их только что приобрел. С понедельника ты принимаешь дела как новый исполнительный директор. Скраггер и все их пилоты и наземный персонал остаются или не остаются, это тебе решать, но я думаю, нам понадобятся их знания – я с ними со всеми познакомился, славные ребята. Форсайт счастлив удалиться на покой и поселиться в Девоне. Любопытно, Скраггер не упоминал, что вы знакомы, с другой стороны, я с ним говорил всего несколько минут, а все дела вел с Форсайтом. С сегодняшнего дня мы «S-G Хеликоптерз Лимитед». Я хочу, чтобы в следующую пятницу ты слетал в Тегеран… да погоди ты, ради бога… в пятницу, чтобы открыть там головной офис. Я договорился о твоей встрече с Бени-Хассаном, познакомишься с ним и подпишешь бумаги по сделке с ВВС. Он сказал, что с удовольствием представит нас нужным людям – везде и всюду. А, да, ты получаешь десять процентов от всей прибыли, десять процентов акций новой дочерней компании в Иране, ты – исполнительный директор по Ирану, это пока что будет включать весь регион Персидского залива…
Конечно, Мак-Айвер поехал. Эндрю Гаваллану он противиться никогда не мог и наслаждался каждой секундой этого разговора, но вот чего он так и не узнал, это как Гаваллану удалось уговорить Дженни. Когда он вернулся домой в тот вечер, она встретила его с бокалом виски с содовой и с нежной улыбкой.
– Привет, дорогой, хорошо день прошел?
– Да, ты это к чему? – спросил он, подозрительно прищурившись.
– Я это к тому. Энди говорит, что для нас открылись новые чудесные возможности в каком-то месте под названием Тегеран в какой-то стране под названием Персия.
– Иран. Она раньше называлась Персией, Джен, современное название – Иран. Я… э… я поду…
– Как интересно! Когда мы уезжаем?
– Э-э… ну-у, Джен, я тут подумал, мы сначала все обговорим, и, если хочешь, я договорился так, что мне можно будет работать два месяца там, один здесь, и…
– А что ты намерен делать два месяца по вечерам и в выходные?
– Я… э-э… ну, мне придется там крутиться как угорелому, так что у меня не бу…
– «Шейх Авиэйшн»? Ты и старина Скраггер к востоку от Суэца на пару пьете и гоняетесь за юбками?
– Кто? Я? Да брось ты, там работы будет столько, что у нас не…
– Нет уж, не выйдет, дружочек. Ха! Два месяца там, один здесь? Только через труп Энди, и я имею в виду именно мертвое тело. Мы едем всей семьей, клянусь Богом, или никуда не едем, клянусь Богом! – И еще нежнее: – Ты разве не согласен, сердечко мое?
– Погоди, Джен, послушай…
Не прошло и месяца, как они опять все начинали с нуля, но все было очень здорово – лучшее время его жизни: он встречался с разными интересными людьми, захлебывался от хохота со Скраггером и остальными, нашел Чарли, и Локарта, и Жан-Люка, и Эрикки, превратил компанию в самую эффективную и безопасную вертолетную службу в Иране и во всем Персидском заливе, кроя ее по своему собственному усмотрению. Его детище. Только его и ничье больше.
«Шейх Авиэйшн» была первым из многочисленных поглощений и слияний, осуществленных Гавалланом.
– Черт возьми, откуда у тебя берется такая прорва денег, Энди? – спросил он однажды.
– Банки. Откуда же еще? Мы имеем рейтинг риска три А, и вдобавок мы шотландцы.
Лишь много времени спустя он обнаружил, совершенно случайно, что буква «S» в названии их компании «S-G Хеликоптерз» означала «Струанз», которая была также тайным источником всего их финансирования и коммерческой информации, и что S-G является ее дочерним предприятием.
– Как ты узнал, Мак? – резко спросил Гаваллан.
– Старый друг в Сиднее, бывший военный летчик, сейчас работает в горной промышленности, написал мне, что слышал, как Линбар разглагольствовал о том, что S-G, мол, часть Благородного дома – я не знал, но, похоже, Линбар управляет деятельностью «Струанз» в Австралии.
– Пытается управлять. Мак, между нами, Иэн хотел, чтобы об участии «Струанз» никто не знал. Дэвид хочет продолжать в том же ключе, поэтому я бы предпочел, чтобы ты держал все это при себе, – тихо сказал Гаваллан. Дэвидом был Дэвид Мак-Струан, тогдашний тайпэн.
– Конечно, даже Дженни не узнает. Но это многое объясняет, и это вдохновляющее чувство – знать, что нас прикрывает Благородный дом. Я часто спрашивал себя, почему ты ушел.
Гаваллан улыбнулся, но не ответил.
– Лиз, разумеется, знает про «Струанз»; еще Внутренний кабинет, и все.
Мак-Айвер никогда никому об этом не рассказывал. S-G процветала и росла вместе с нефтяным бизнесом. Росли и прибыли. Росла и стоимость акций иранской компании. Когда он уйдет на отдых лет через шесть-семь, ему не о чем будет беспокоиться.
– Не пора ли уходить? – каждый год спрашивала его Дженни. – Денег уже больше чем достаточно.
– Не в деньгах дело, – неизменно отвечал он…
Мак-Айвер смотрел на багровый отсвет над Джалехом на юго-востоке, который теперь стал гуще цветом и расползся вширь. Его разум взбудораженно метался. То, что сейчас происходит в Джалехе, наверняка разнесется по всему Тегерану, думал он.
Он сделал глоток виски. Никакой особенной нужды нервничать нет, подумал он, чувствуя, как все это гнетет его. Что, черт побери, собирался сказать Китаец, когда связь пропала? Он найдет способ сообщить мне, если это важно, – пока ему это всегда удавалось. Ужасно жаль Стэнсона. За последние несколько месяцев это уже третий человек из гражданских, все американцы, которого убили «неизвестные вооруженные лица» – двое из «ЭксТекс» и один из «Герни». Интересно, когда они примутся за нас – иранцы ненавидят британцев не меньше, чем янки. Где же раздобыть еще наличных? Мы не можем работать на полмиллиона риалов в неделю. Каким-то образом мне нужно нажать на партнеров, но они ребята ушлые, таких еще поискать, а в умении блюсти свой интерес дадут фору любому.
Он допил последний глоток виски. Без партнеров мы упремся лбом в стену, даже после всех этих лет – это они знают, с кем нужно говорить, чью руку подмазывать и какой суммой или каким процентом, кому льстить, кого вознаграждать. Они говорят на фарси, они наши контакты. И все равно Китаец был прав: кто бы ни выиграл, Хомейни, Бахтияр или генералы, им обязательно понадобятся вертолеты…
На кухне Дженни едва не плакала. Банка с хаггисом, которую она полгода так тщательно прятала и которую только что открыла, оказалась испорченной. А Дункан так его любит. Как он может это любить: месиво из овечьих сердца, печени и легких, прокрученных с овсянкой, луком, нутряным салом, приправами и крепким костным бульоном, которое запихивают в мешок, изготовленный из желудка бедной несчастной овцы, и потом варяг несколько часов. «Бррр! Да провались все к дьяволу!» Она попросила Скота Гаваллана – он дал ей клятву держать ее просьбу в секрете – привезти эту банку, когда он в последний раз ездил в отпуск, привезти как раз для этого особого случая.
Сегодня у них годовщина свадьбы, и хаггис был ее тайным сюрпризом для Дункана. Черт, черт, черт!
Скот не виноват, что проклятая банка оказалась с дефектом, горестно думала она. И все равно, черт, черт, черт! Я планировала этот ужин месяцами, а теперь все пропало. Сначала окаянный мясник меня подвел, хотя я и заплатила ему вперед вдвое больше обычного – чтоб он провалился к дьяволу со своим Иншаллах, – потом из-за того, что дерьмовые банки закрыты, у меня нет денег, чтобы подкупить конкурента этого гнусного ублюдка и купить ногу доброй свежей ягнятины, а не старую баранину, которую он мне обещал, потом универсам вдруг объявляет забастовку, потом…
Окно маленькой кухни было приоткрыто, и она услышала еще одну автоматную очередь. На этот раз ближе. Затем ветер донес далекие гортанные звуки толпы, скандировавшей «Аллах-х-ху акбар-р-р… Аллах-х-ху акбар-р-р…» раз за разом, раз за разом. Она поежилась, в этих звуках ей почудилась странная угроза. До того как начались беспорядки, крик муэдзина, пять раз в день призывавшего правоверных на молитву, обычно действовал на нее успокаивающе. Но не теперь, когда эти слова вырывались из глоток толпы.
Теперь я ненавижу этот город, думала она. Ненавижу автоматы, ненавижу угрозы. Сегодня в почтовом ящике оказалась еще одна, уже вторая полученная ими – как и первая, она была плохо отпечатана, а потом размножена на самой дешевой бумаге. «Первого декабря мы дали тебе и твоей семье месяц на то, чтобы уехать из страны. Вы все еще здесь. Теперь вы наши враги, и мы будем бороться с вами категорически». Без подписи. Почти каждый экспатриант в Иране получил такое послание.
Ненавижу автоматы, ненавижу холод, холодные батареи и негорящие лампочки, ненавижу их поганые туалеты и сидение на корточках, словно какое-нибудь животное, ненавижу всю эту тупую жестокость и разрушение того, что было по-настоящему очень славным. Ненавижу стояние в очередях. К дьяволу все очереди! Чума на того паршивого ублюдка, который плохо закрыл банку с хаггисом, чума на эту вонючую крохотную кухню и чума на пирог с говяжьей тушенкой! Чтоб мне провалиться, если я понимаю, как он может нравиться мужчинам! Смешно! Говяжья тушенка из банки, перемешанная с вареной картошкой, немного лукового масла и молока, если они у тебя есть, сверху – хлебные крошки, выпекать до появления коричневой корочки. Бррр! А что до цветной капусты, то меня тошнит от одного ее запаха, когда она готовится, хотя я читала, что она полезна при дивертикулите, а любому ясно, что Дункан не так здоров, как следовало бы. Такой глупый – думает, меня можно провести. Разве ему удалось провести Чарли? Сомневаюсь. Что касается Клэр, она полная дура, что оставила такого замечательного человека! Интересно, Чарли узнал про ее роман с этим пилотом из «Герни»? Особой беды в таком романе нет, я полагаю, если только не попадаться – трудно подолгу оставаться одной, особенно если это именно то, что тебе нужно. Но я рада, что они расстались друзьями, хотя и считала тогда, что она повела себя очень эгоистично.
Дженни заметила себя в зеркале. Не думая, поправила волосы и уставилась на свое отражение. Куда подевалась вся твоя молодость? Не знаю, но куда-то подевалась. Моя, по крайней мере, у Дункана – нет, он все еще молод, то есть молод для своего возраста. Черт бы побрал Гаваллана! Впрочем, нет, Энди – человек неплохой. Я так рада, что он женился во второй раз на такой славной девочке. Морин сумеет держать его в руках, и маленькая Электра тоже. Я так боялась, что он женится на этой своей китайской секретарше. Бррр! Энди хороший, и в Иране было хорошо. Было. Теперь пора уезжать и тратить деньги в свое удовольствие. Определенно. Но как?
Она рассмеялась вслух. Всегда одним и тем же способом, надо полагать.
Дженни аккуратно приоткрыла дверцу духовки, заморгала, когда в лицо ей ударили жар и сытный запах, потом снова ее закрыла.
– Терпеть не могу пирог с говяжьей тушенкой, – раздраженно сказала она себе самой.
Ужин удался на славу, пирог с говяжьей тушенкой подрумянился сверху, как раз как они любили.
– Ты не откроешь вино, Дункан? Оно персидское, к сожалению, но это последняя бутылка. – Обычно у них имелись приличные запасы французских и персидских вин, но толпа разгромила и сожгла все винные магазины Тегерана, напутствуемая муллами и следующая непреклонному фундаментализму Хомейни: Коран запрещает употребление любых алкогольных напитков. – Человек на базаре сказал мне, что по закону теперь ничего нигде не продается, пить официально запрещено даже в западных отелях.
– Это ненадолго, этого люди долго терпеть не станут, как и фундаментализма, – сказал Петтикин. – Они просто не смогут, только не в Персии. Исторически шах всегда был терпим в этом отношении, да и почему бы нет? Почти три тысячи лет Персия славится красотой своих женщин – посмотрите только на Азадэ или Шахразаду – и своими виноградниками и вином. А «Рубайят» Омара Хайяма? Разве это не гимн вину, женщине и песне? Да здравствует Персия, говорю я.
– «Персия» звучит гораздо лучше, чем «Иран», Чарли, гораздо экзотичнее, какой эта страна и была, когда мы впервые приехали сюда, гораздо более приятной, – сказала Дженни. На миг ее отвлекла вновь начавшаяся на улицах стрельба, потом она продолжила, чтобы звуком собственного голоса прогнать поднимавшуюся в ней нервную дрожь: – Шахразада говорила мне, что сами они всегда называли ее «Иран» или «Айран». Похоже, что Персией ее называли древние греки, Александр Македонский и всякие такие ребята. Большинство персов были рады, когда Реза-шах объявил, что Персия отныне будет называться Ираном. Спасибо, Дункан, – сказала она, принимая от него бокал вина; она полюбовалась его цветом и улыбнулась мужу.
– Все великолепно, Джен, – сказал он и слегка приобнял ее.
Вино с удовольствием смаковали. Как и пирог. Но веселья не было.
Слишком уж о многом приходилось задумываться. Внизу с лязгом и грохотом проходили новые танки. Опять стрельба. Зарево над Джалехом разрасталось. Издалека доносился монотонный гул людских толп. Затем, посередине десерта – бисквит с вином под взбитыми сливками, еще одно любимое блюдо Мак-Айвера, – в комнату ввалился один из их пилотов, Ноггер Лейн; его одежда была порвана, на лице багровели кровоподтеки, он поддерживал под руку девушку в мятой одежде, высокого роста, темноволосую, с темно-карими глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19