Но тогда Сунагат не выполнил просьбу, и вот теперь решил побывать в доме приятеля.Аулом, вдруг открывшимся его взору, трудно было не залюбоваться. Он смахивал на весёлый, хорошо обжитый яйляу. Небольшие аккуратные дома составляли одну прямую улицу. Над домами высились то могучий дуб, то вяз, то старая липа. Сохранённые ситйылгинцами деревья и широкие пни напоминали о том, что когда-то здесь шумел лес. На дальнем конце улицы виднелись ворота, за воротами — посевы и чёрная пашня. На каждом дворе перед огородом зеленел фруктовый сад. Над оградами плавно покачивались огромные, как суповые чаши, корзинки подсолнухов; длинные стебли тыквы свисали, перекинувшись через навесы.Сунагат справился у ребятишек, игравших на улице, где живёт старик Биктимер.— Вон, в той избе, — сказал мальчуган, скакавший верхом на прутике.Сунагат направился к небольшому, крытому полубками и обмазанному для тепла глиной дому. Из ворот навстречу ему с отчаянным лаем выкатилась собачонка. Сунагат прошёл мимо, не обращая на неё внимания, вошёл в дом и отдал салям старику, который, сидя на нарах, плёл лапти.Старик ответил на приветствие и, воткнув кочедык в недоплетенный лапоть, закинул своё рукомесло под нары.— Гафура, дочка, прибери-ка лыко, — обратился он к девушке, возившейся с посудой. Та быстренько подобрала оставшиеся лычки, подмела пол чилиговым веником.— Ты будешь Биктимер-агай? — спросил старика Сунагат.— Я самый… Айда, проходи!— Как живётся-можется, Биктимер-агай?— Местами — ничего, — ответил хозяин, заставив гостя улыбнуться.— Друг мой Хабибулла наказывал зайти к вам по пути с завода, передать привет, да я тогда не смог. Сейчас вот возвращаюсь. Решил справиться о вашем здоровье.— Спасибо, спасибо! А сам ты кто будешь?— Сунагатом меня зовут. Из Ташбаткана я.— А-а, Сунагатулла! — протянул старик, знавший о госте по рассказам сына. — Хабибулла тоже здесь, ещё не ушёл на завод.— Разве? — обрадовался Сунагат. — Где же он сейчас?— Куда подевались эти зимагоры Зимагорами называли крестьян, уходивших на сезонные работы, преимущественно зимой на горные заводы. Иногда это слово употреблялось в значении «бродяга».

, а, Гафура?.. Поставь кипятить самовар да покличь братьев, скажи — гость в доме. И мать позови.Гафура вышла. Старик принялся расспрашивать, из какого Сунагат роду-племени. Расспросил про своих ташбатканских знакомцев: жив ли этот, женил ли сына тот…Прибежал Хабибулла, увёл Сунагата в сени, чтобы поговорить без помех. Вернулась откуда-то старуха-мать, прошла, поздоровавшись, в дом.— Ай, бабка, бабка, — встретил её весёлым выговором Биктимер, — у сына гость, а ты, как гуляка-полуночник, где-то по аулу шастаешь!Тем временем вскипел самовар. Сели пить чай.У Сунагата не было намерения задерживаться в Ситйылге, хотел лишь заглянуть к старикам. Но застав в ауле Хабибуллу, тоже собиравшегося идти наутро на завод, решил переночевать. И Биктимер был за то же.— Завтра уедете, — сказал он. — Хибатулла на лошади отвезёт.До вечера было ещё далеко. Сунагат с Хабибуллой отправились через картофельные грядки за огороды, в лесок, чтобы побаловаться ягодами.Молодые берёзки и дубки подступали к самой изгороди. Но ягод там оказалось мало: всё было вытоптано скотом. Впрочем, приятелей интересовали не столько ягоды, сколько новости. У дружков сердечных поднакопилось чем поделиться, о чём рассказать. Тут как в байке: коню хочется полизать соли, парню — поговорить о девушках. Вокруг девушек и закрутился их разговор.— Говорят, если не знаешь, с чего начать беседу, спроси у свахи, не её ли гусак снёс яйцо, — сказал Сунагат шутливо. — Как у тебя обстоят дела с Райханой?Хабибулла ответил в том же тоне:— Для женитьбы без обмана надо мяса два батмана. Так вроде бы говорят? И ещё говорят: просит старый за дочь скакуна, просит шубу его жена, а родственница жены — муку на блины… Так что дело теперь только за двумя батманами мяса, скакуном, шубой и пригоршней муки.— Значит, осталась совсем малая малость, — сказал Сунагат, и оба они расхохотались.Смех смехом, а стояла за шуточками Хабибуллы горькая нужда. Двадцать седьмой год идёт ему. Дважды здесь, в Ситйылге, попытался он жениться. Но каждый раз не хватало тех самых «двух батманов мяса», не позволяло состояние Биктимера высватать девушку, пришедшуюся сыну по душе. Те девушки давно уже замужем, обзавелись детишками…Райхана — последняя надежда Хабибуллы. Она рано осиротела, осталась без отца, и живёт сейчас с матерью и сестрёнкой.— Правду сказать, у меня с Райханой всё сложилось ладно, — признался Хабибулла. — По отца замучила бедность, и я не решаюсь заговорить с ним о свадьбе. Всё ж осенью придётся объясниться со стариком. И уйти с завода, вернуться в аул.— А разве нельзя взять Райхану после свадьбы с собой на завод?— Похоже, её мать не согласится. Говорит — отдаст дочь, если пойду в их дом. Не пойду, такие отдаст. Поживу годик здесь.— А что, правильно! Завод никуда не убежит, — поддержал Сунагат друга.— А у тебя-то, у тебя как?— У меня? Не знаю, как и сказать… — смутился Сунагат. — Ну, не буду от тебя скрывать, только ты пока Рахмету не говори — задумал я похищение.— Иди ты!— Вот так дела у меня повернулись. Если, конечно, получится.— Получится! Почему бы не получиться? Это ж обычай, оставленный нам дедами-прадедами. А чья дочь?— Отца её ты не знаешь. Девушку зовут Фатимой. Я на тебя, Хабибулла, очень надеюсь: поможешь. Мы с тобой не то что девушку — коня можем умыкнуть. Но про коня — это к слову, коней воровать не будем, а тут уж…— Сделаем! — уверенно сказал Хабибулла.— Дай руку!В знак договорённости они ударили по рукам.После этого Сунагат рассказал, как он ездил в Гумерово в гости к отчиму, как Гиляж предлагал ему высватать гумеровскую девушку — конопатую Хупанису.— И мать уговаривала: мол, хватит шляться где-то, возвращайся, на ноги тебя поставим, хозяйствуй здесь. Но хозяйствовать там, видать, уже не доведётся. На завод меня почему-то тянет.— Меня тоже, — вздохнул Хабибулла.
2 Наутро Биктимер проводил их, пожелав благополучного пути.Лошадь, хоть и была она стара и худа, рысила довольно-таки бодро.Ни Хабибулла, ни Сунагат в пути ко вчерашнему не возвращались, поскольку в телеге сидел ещё и их возница, Хибатулла, у которого до таких разговоров нос не дорос. Беседа шла обрывочная, перекидываясь, как говорится, с пятого на десятое, и касалась в основном заводских дел. От души поругали управляющего. Повеселились, вспоминая мастера по бемскому Бемское, или богемское, стекло славится особо высоким качеством.

стеклу толстомясого австрийца Кацеля. Рабочие обращаются к нему не по фамилии, а по прозвищу: «Здорово, господин Бем!» Ещё смешнее получается, когда прозвище удваивают: Бем-бем. Австриец, ткнув пальцем себе в грудь, втолковывает на ломаном русском языке: «Я есть кайн Бем. Я есть остеррайхер, это насифается афстриец. Я есть немецки шеловек. Ти скажи минья: каспадин Кацель, или каспадин майстер. Это есть правильно», — и с довольным видом, назидательно поднимает палец вверх. Однако рабочие забавы ради продолжают называть его Бем-бемом, а на улице так дразнят его мальчишки; Кацель злится, бранит, остановившись, дерзких мальчишек.Насмеявшись над Кацелем, Сунагат решил было рассказать про нашумевшую в Ташбаткане кражу медведя. Но передумал, нашёл неприличным срамить будущего тестя. Вчера он не объяснил Хабибулле, чья дочь Фатима. Однако рано ли, поздно ли друг всё узнает: воду в решете не удержишь. Кстати сказать, Сунагат не придал особого значения истории с медведем, хотя она прямо затрагивала интересы его родного дяди Вагапа. Точно так же равнодушно отнёсся он и к обвинению Самигуллы в конокрадстве, тем более, что облыжность обвинения всем ясна. «В ауле к ссорам не привыкать. Вечно срамят друг друга. А уж коснётся дело маломальской поживы, никакой меры не знают, готовы душу запродать…» — размышлял он тогда.Доехав до заводского леса, путники остановились, чтобы дать передохнуть лошади. Хибатулла распряг её и пустил пощипать травы у дороги. Заодно перекусили и сами.Снова тронулись в путь, въехали в лес. Он становился всё гуще. Хибатулла посвистывал, подбадривая лошадь, но ехали теперь медленно. На лесной дороге не разгонишься: в колеях — грязь, порой колёса проваливаются в неё по самые ступицы, и сидящих в телеге кидает из стороны в сторону. Лес старый, дремучий, поэтому лучи солнца не достигают земли, и дорога после дождей долго не подсыхает. По обе стороны от неё стеной стоят осины, берёзы, липы, — как на подбор, высокие и прямые, почти до самых верхушек без ветвей.В лесу царила тишина, лишь изредка нарушали её шумом крыльев стайки красногрудых пичужек, перелетавших через дорогу. Но вот сбоку, из лощины, донеслись перестук топоров и чей-то протяжный предостерегающий крик: там валили деревья на топливо для завода. У дороги стали попадаться прогалы, полянки, впереди заголубело небо. Послышался звон колокольцев. Подвода выехала на большую поляну, именуемую Берёзовым долом. На поляне расположен кордон. Колокольцами позванивал скот лесника. Навстречу путникам с яростным лаем кинулись две лохматые лесниковы собаки.Здесь, на открытом месте, дорога была сухая. Хибатулла поддёрнул вожжи, лошадь пошла быстрее.Вскоре с возвышенности, на которой путники обычно делают остановку, открылась знакомая Сунагату и Хабибулле картина. Вдали в сизой дымке по склону горы, по берегам перепруженной речки рассыпаны дома заводского посёлка. На зеркале пруда зелёными пятнами выступают камышовые заросли; у самого пруда в куще деревьев белеет церковь, неподалёку от неё — несколько каменных домов, к ним примыкают кирпичные строения с широкими окнами и плоскими, крытыми железом крышами — заводские корпуса. Окутанные дымом и пылью, они еле видны. Корпуса эти поставлены как попало, вкось-вкривь, их словно бы в беспорядке стянула к себе длинная нацеленная в небо труба. Рядом с главной трубой торчат несколько кирпичных и металлических труб пониже. В некотором отдалении от завода — рощица. Там среди сосен и елей в большом белом доме с высоким чердаком живёт управляющий…Старики рассказывают, что когда-то на этом заводе выплавляли медь. Руду возили издалека, из-под Воскресенска, но было это, видать, накладно, поэтому от меди здесь давно уже отказались. Стали варить стекло, и потянулись на завод со всех сторон люди, искавшие заработка… Вот и Сунагата сейчас манит завод обещанием этого самого заработка.«Заработок, заработок… — думает Сунагат. — Кипит он вместе со стеклом в огромной печи. Коль хочешь добыть его, бери трубку и иди в пекло».Сунагату уже хорошо знакома работа у печи. Подхватываешь концом металлической трубки красное, вязкое, как смола, расплавленное стекло и, обливаясь потом, дуешь в трубку что есть мочи. Тут нужна не только сила, но и ловкость. Если по неосторожности заденешь горячей холявой что-нибудь, либо её, уже немного остуженную, неловко поставишь на пол, — труд твой идёт насмарку: стекло не просто трескается, а рассыпается вдрызг. Снова набираешь на конец трубки стеклянную массу, снова дуешь. И так всю жизнь, Надрываешь лёгкие, пока не наживёшь чахотку. А там уж остаётся только лежать, исходя кашлем. За кашель никто денег не платит. Но очень скоро он сам по себе прекратится: полежишь, полежишь и протянешь ноги…Всё это мелькнуло в сознании Сунагата, когда с высоты открылся вид на посёлок. «Тяжёлая всё-таки у нас работа», — сделал он вывод. Однако желания скорее попасть на завод в нём не убавилось, потому что завод теперь представлялся перевалом, за которым его ждала Фатима. Сунагат готов был крушить камни, рассекать горы, чтобы пробиться к своему счастью.Он снова задумался о своей работе. Однажды Бем-бем, коверкая русские слова, рассказывал местным мастерам, что у них в Австро-Венгрии, в Моравской области, холяв уже не выдувают, а получают листовое стекло с помощью машины; машина сразу превращает стеклянную массу в тонкую полосу, которую остаётся только разрезать на листы.«Почему бы и у нас не поставить такую машину, чем мучить людей? — размышлял Сунагат. — Бем-бем, наверное, сумел бы сделать, ведь своими глазами видел ту машину. Не поймёшь, то ли управляющему денег жалко, то ли ума у него не хватает…»
3 В Ташбаткане опять новость: пришла казённая бумага с вызовом Ахмади и Вагапа в суд.До этого ходили слухи, что хальфа Хальфа — учитель, преподававший, главным образом, основы вероучения.

Мухаррям по просьбе Вагапа написал заявление судье, но Ахмади пропустил их мимо ушей. А теперь вот принёс десятский повестку, и кровь ударила в голову Ахмади. Он не испугался, нет, а был глубоко уязвлён тем, что его, подрядчика, известного всей округе, притянул к суду распоследний бедняк Вагап. Ахмади, имей он такую возможность, тут же растерзал бы этого голодранца, но внешне старался выглядеть невозмутимым, и лишь после того, как ушёл десятский, дал волю своим чувствам.— Ладно, поедем, посмотрим, — сказал он сам себе. — Вагап, видите ли, хочет разбогатеть на тяжбе со мной. Нашёлся, видите ли, закон ник, муж безупречный!..Решив ехать на суд со своими свидетелями, Ахмади накануне поездки пригласил к себе на ужин Байгильде с Исмагилом. За угощеньем растолковал им, как держать себя на суде, что говорить.Утром Факиха позвала готовившегося к отъезду мужа домой, сунула ему в руку тряпицу с завёрнутой в неё горсткой земли, шепнула:— Посыплешь на пол, когда те начнут говорить, чтоб связать им языки.Это была земля, заговорённая бабкой Хадией, которая слыла колдуньей. Ахмади положил свёрточек в карман, хотя и не очень поверил, что силою колдовства можно связать языки. Он решил прихватить с собой и более верное средство — кадочку сливочного масла для судьи. Ахмади знает: с несмазанной сковороды блин не снимешь. Он был знаком с судьёй, однажды решал в суде торговый спор, поэтому уверен, что и на этот раз добьётся решения в свою пользу. В крайнем случае судья просто предложит Вагапу помириться. Только надо заранее повидаться со служителем закона, договориться обо всём.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45