Даже он. Не вкладывающий в это души. И жестокое удовольствие, которое она испытала, ожидая, когда он прекратит эти свои усилия, это биение в ней, и удивило, и порадовало ее.
Когда он наконец кончил — довольно-таки судорожно — и, выскользнув из нее, упал на постель, отдуваясь, она спокойно лежала рядом, вспоминая Криса и тот момент годы назад, когда была зачата Лили. Как это сказал ей менее суток назад Сэмюел-Маркус Тейлор-Ирвинг, лежа с ней на этой же кровати во время их обмена откровенностями, купаясь в теплых водах доверительности? «Похоже, что из этой схватки в конечном счете победительницей вышла ты»? Она размышляла над тем, можно ли так же сказать о ней сейчас, или то, что произошло, — лишь временная победа в схватке, которая еще продолжается?
Они лежали бок о бок, молча, пока, приподнявшись на локте, он не взглянул вниз, на нее.
— Что случилось? — тихо спросил он. Она улыбнулась.
— Ничего.
— Так где же ты была? — как бы невзначай поинтересовался он, и она подумала, что оба они одинаково понимают двусмысленность вопроса.
— Я... слишком поздно вернулась. Прости.
— Но ты была не здесь, правда?
— А ты не знаешь? Он пожал плечами.
— Не знаю. В какую-то минуту ты здесь, а в следующую — нет тебя. Мне было одиноко.
Она ответила не сразу, так как его откровенность невольно произвела на нее впечатление:
— Я дошла до главной площади.
Если перевод разговора в другую плоскость и смутил его, вида он, разумеется, не подал. Он состроил гримасу:
— До главной площади? Это далеко.
— Ага.
— Почему ты меня не разбудила?
— Ты устал. А мне хотелось побыть одной. Мне надо было подумать.
— Ясно. О возвращении домой?
— Что-то вроде этого.
Пальцем он очертил контур ее лица.
— Так вот чем ты занималась! Упражнялась в одиночных оргазмах на будущее?
Она выдержала его взгляд.
— Не обольщайся, — сказала она, но без особой язвительности.
Он рассмеялся.
— Знаешь, я буду скучать по тебе, Анна, — негромко сказал он. А потом: — Поняла, да?
— Ничего, выдержишь, — сказала она. Казалось, он обиделся. И выглядело это довольно убедительно.
— А как ты отнесешься к тому, что я подумываю открыть в Лондоне офис? — Он сделал паузу. — И если это произойдет, мне придется приехать и прожить там с полгода, чтобы все наладить?
Она передернула плечами.
— Думаю, меня больше всего интересует, где вы с женой поселитесь в Лондоне.
Он улыбнулся:
— Боюсь, она не англофилка. Она останется дома.
Анна кивнула. И перед ней возникла Софи Вагнер, сидящая возле телефона в своей манхэттенской квартире, торопящая время в ожидании звонка, а все звонки не от него.
— Почему в Лондоне? — сказала она. — Почему не в Нью-Йорке?
Он нахмурился.
— Нью-Йорке? Почему ты вдруг подумала о Нью-Йорке?
Она пожала плечами.
— Не знаю. Считала, что там большие возможности для торговли изобразительным искусством.
Он помолчал.
— Не для меня. Так что бы ты сказала? В смысле — если это произойдет? Смогу я в таком случае познакомиться с твоей дочерью?
— Не знаю, Сэмюел. Мне надо это обдумать.
— Понятно. — Он слегка кивнул. — Ну, строго говоря, это еще неточно — пока что мне просто идея в голову пришла.
Где-то за окном вдруг защебетали две певчие птахи, опрометчивый шаг в стране, где уже не одну сотню лет господствует эпикурейское представление о том, что чем птичка меньше, тем она вкуснее. А может, и они разбирались в часах и потому выбрали это время, что знали: бравые итальянские охотники еще долго будут нежиться в постели и не пробудилось в них еще желание вышибить из птичек мозги, чтобы жарить крохотные тушки, насаживая их на рашпиль в супермаркете.
Какое редкое и ценное благо точно знать, когда за тобой охотятся, а когда ты в безопасности!
— А сейчас мне надо выспаться, — сказала она, чмокнув его в губы. — Час-другой поспать.
Он кивнул, но не шевельнулся, по-прежнему продолжая глядеть вниз, на нее. Она закрыла глаза, а когда через несколько секунд открыла их, он все еще смотрел. Она улыбнулась.
— Ты ничего?
— Ничего, ничего. Прекрасно. Просто думал, что еще надо сделать. Ты спи. Я разбужу тебя, когда надо будет уезжать.
— Ты что, встать хочешь? — Она сама не понимала, чувствует ли огорчение или радость.
— Я выспался и думаю, мне не заснуть. А ты давай, действуй. В нашем распоряжении целый день. Можно не торопиться.
— А что ты будешь делать? — спросила она, глядя, как он влезает в брюки, натягивает свитер, и ощущая, как все эти движения почему-то вызывают в ней невыносимую горечь; так бывает, когда перестает действовать укол морфия и человека вновь охватывает острая боль от открытой кровоточащей раны. Что это? — всполошилась она. Куда девалась недавняя безучастность?
— О, я выйду и посижу немного в вестибюле. Взгляну, как там насчет раннего завтрака. Может быть, осмотрю церковь — в путеводителе говорится, что церковь эта замечательная, и поищу, где бы нам с тобой пообедать.
Все потому, что это конец, думала она. Позади и наслаждение, и боль, покончено с сексом, влечением, близостью. Все перечеркнуто простым надеванием одежды. И так как оставалось лишь одно — предательству и обману, в чем бы они ни заключались, не дано было стереть из памяти силу и восторг того, что она испытала ранее, как бы она ни тщилась это забыть. Когда она это поняла, то на какой-то краткий миг ей захотелось даже опять поверить в прежнюю ложь, только пусть остается.
Он подошел к кровати, на ходу натягивая пиджак, и коснулся губами ее губ:
— Выспись хорошенько. До скорого.
И, подхватив портфель, он поспешил прочь из комнаты.
Передвинувшись на свой край кровати, она лежала, разглядывая комнату, пытаясь побороть мучительную боль или дышать вопреки ей, как ее когда-то обучили в отношении боли физической — способ этот помогал вместить боль и справляться с нею. Она сосредоточилась на окне, куда украдкой вползал новый день. Пока она лежала без движения, рассвет убыстрил свой ход, в комнату стал проникать белесый, как сахарная вата, свет, растворявший серый сумрак, свет тонкий и нежный, как на полотне художника. Внезапно в ее памяти всплыла восстановленная миниатюра с дарохранительницы — Мадонна держит тело на коленях, тело Христа, и ее одежды — ярко-красные и синие — оттеняют мертвенную бледность усопшего. Художник сумел передать даже тяжесть мертвой плоти, чуть пригибающую Мадонну к земле, чтобы после ей воспрянуть к небесам. Извечная история — мужское тело и женщина, призванная его обхаживать. История, еще не законченная.
Дома — Воскресенье
Я проснулась в пустой постели и тут же услышала громкий хохот Лили, перекрывавший писклявую сумятицу писклявых голосов из мультиков. Почему взрослые не способны так смеяться? В чем тут дело — в устройстве гортани или в особенностях души? Чувствовала я себя, будто не спала всю ночь, как, собственно, и было на самом деле.
В гостиной Лили свернулась под пуховиком, держа перед собой миску с кукурузными хлопьями, в глазах ее посверкивали огонечки Коварных Крыс, и Анджелина (моя и ее любимица) закатывала очередной скандал. Я прикрыла дверь, ведущую к этой судорожной попытке прогнать скверное настроение.
В кухне Пол, стоя в открытой двери, курил в сад. Он тыщу лет как бросил курить, но задавать ему вопросы сейчас было не время. Завидев меня, он швырнул окурок в кусты — жестом, в былые времена предназначавшимся для сведения с ума юношей. Но теперь Пол был женатым мужчиной, и мужчиной крайне озабоченным.
— Привет. Как спала?
— Ужасно, — ответила я, включая в розетку чайник и грея, как над костром, на нем руки, пока их не стало жечь.
— Ну да. Как и я. — И после паузы: — Из полиции звонили.
Я вскинула голову:
— Когда?
Сегодня утром. Примерно в полдесятого.
Ну и?..
— А ничего. Они проверили все сегодняшние и завтрашние рейсы из Пизы и Флоренции. Ни на одном она не резервировала место.
Я промолчала. Что тут скажешь?
— Но они отыскали отель, в котором она останавливалась. Через паспортный компьютер. Отель Корри. На виа Фьязолани, кажется? Недалеко от собора, да?
— Понятия не имею. А о ней что они там сказали?
— Что она выписалась во вторник во второй половине дня, как и собиралась.
— И сказала, куда едет?
— Нет. Они полагали, что в аэропорт. Девушка-дежурная сказала, что Анна просила ее вызвать такси. Куда — она не помнит. И даже вроде бы не знала этого.
— И она видела, что Анна уехала?
Он кивнул. Внезапно меня охватило былое возбуждение. Как если бы в этой обрывочной информации содержался ответ на все вопросы.
— Так, значит, все, что им требуется, это разыскать такси?
— Не так все просто. В таксопарке, куда дежурная позвонила, ей сказали, что придется ждать, и Анна просила ее не беспокоиться. Сказала, что поймает такси на улице.
— Ах!
Мы посидели, помолчали. Флоренция в разгар сезона. Сколько в ней такси? Сколько водителей? Сколько адресов в день? Спокойнее, Эстелла, держись того, что знаешь. Это лучше, чем ничего.
— Но что бы там ни было, нам теперь известно, что случилось это по пути из отеля в аэропорт.
— Угу. Это нам известно.
— Ты им рассказал о телефонном звонке? — как бы невзначай спросила я, открывая холодильник, чтобы взять молоко.
По крайней мере, у него хватило вежливости запнуться.
— Нет. — И потом: — Молоко на столе, если ты его ищешь. -~ Я буркнула «спасибо», но от дальнейших пояснений его не избавила. — Вот если бы они нашли ее фамилию на одном из рейсов, я бы рассказал о звонке.
— А как насчет объявлений службы знакомств? Ты об этом упомянул?
Он покачал головой.
— Тут дело не в мужчине.
— Этого мы не знаем, Пол, — терпеливо возразила я.
— Знаем, — парировал он, отчего во мне вспыхнуло пламя негодования. — Сегодня утром я позвонил в газету. Раздобыл домашний телефон редакторши отдела очерков, куда пишет Анна. Редакторша сообщила мне, что две недели назад Анна представила ей очерк на тему службы знакомств — кто прибегает к услугам этой службы, оправдано ли это — всякое такое. Колонка из «Гардиан» тоже была там использована в качестве материала. Очерк этот они еще не запустили — не успели. Я посоветовал им повременить, пока мы не узнаем, что к чему.
Боже мой. Так это был очерк! Фотографии, отчеркнутые объявления, счета за телефон и всё прочее. Всё ли?
Я размешала в чашке молоко и сделала первый глоток. Первые капли утреннего чая — как внутривенное вливание жизненных соков. И дело здесь не в самом снадобье, а в том, насколько сильно ты его жаждешь. Наркотическая одурь прошедшей ночи все еще витала где-то на окраине сознания, подрывая ободряющую уверенность.
— Значит, по-твоему, невозможно, чтобы она завязала там знакомство более серьезное, о чем решила не писать?
— Почему ты так говоришь? Я пожала плечами.
— Потому только, что именно ты заметил ее рассеянность. И из-за того, что Майкл сказал о переменах в ее наружности. Одним словом, она изменилась. Этому должно быть объяснение.
Из холла вдруг вырвался механический смех, ставший громче, за ним послышалась бодрая музыка, от которой так и тянет пуститься в пляс. Я приложила палец к губам, давая знак Полу оставить разговор. Секунд через десять в дверь кухни просунулась голова Лили.
— А я не наелась, — сказала она в пространство. — Можно мне тост?
— Доброе утро, — сказала а — Ну, что Анджелика? Перебесилась?
Лили кивнула — нет ничего скучнее для ребенка, чем уже просмотренные мультипликации.
— Черный или белый? Пол поднялся из-за стола.
— Конечно, белый.
— Масло или маргарин?
— Конечно, маргарин.
— С джемом или с медом? Пауза.
— С «Нутеллой», конечно, — в один голос сказали оба.
Мордой об стол. Ну зачем уж так.
— Сначала принеси миску с хлопьями, — сказал Пол.
— Ну-у, потом! Там сейчас «Спайдермен» будет!
— Нет, сейчас!
— Ну во-от!
— Слушай, не принесешь миску — не получишь тоста.
Театрально вздохнув, Лили выкатилась.
Я вдруг подумала, что если бы не мое присутствие, Пол, быть может, бы и сдался. Иногда так трудно бывает добиваться самых простых вещей.
Так или иначе, но тостер он запустил.
— Ты тосты будешь?
Я покачала головой.
— Майкл ушел?
— Да, ему рано позвонили. Я помолчала.
— Пол! — Он поднял на меня глаза. — Мне он очень нравится. Надежный. Хороший человек.
Пол растянул губы в улыбке.
— Угу. Такие на дороге не валяются, верно? Приглашение позубоскалить плюхнулось, как плюхается на землю подмоченная шутиха.
— Вы, наверное, собираетесь съехаться? Отвернувшись от меня, он опять занялся тостером.
— Собирались.
— А сейчас?
Спина Пола сердито вздохнула.
— Ну, это зависит от происходящего здесь, не правда ли?
— Зависит? — Я допила свой чай. — Не вижу тут связи.
— Ох, перестань, Стелла! — сказал он, поворачиваясь ко мне с еще более раздраженным видом. — Ты и сама наверняка думала об этом!
Я набрала побольше воздуха.
— Нет, — солгала я и, поставив кружку, вперилась глазами в ее дно. В былые времена (такие давние, что я их и не помню) женщины по спитому чаю узнавали о жизни что-то, ранее от них скрытое. С появлением чайных пакетиков мы потеряли способность заглядывать в будущее. Жаль. — Нет, не думала.
Он хмуро взглянул на меня, но сдержался и сел напротив, оставив тост ненамасленным и ненамаргариненным.
Он мотнул головой.
— Прости.
Я ответила жестом, означавшим: «Не стоит извинения».
— Я тоже спал не очень.
— Ясно. — Минуту мы сидели молча. — Ты здорово умеешь с ней управляться, Пол, по-настоящему здорово.
Он пожал плечами, но промолчал.
— Мы справимся, — сказала я наконец. — И между собой мы справимся. И с девочкой все будет в порядке. Но нам не придется справляться, потому что до этого дело не дойдет. Я знаю, что не дойдет.
Он поднял на меня глаза и улыбнулся. Я ответила ему улыбкой.
— Да. Ты права, не дойдет. — Он помолчал. — Ты ведь можешь остаться на несколько дней, да?
— Ты же знаешь, что могу. Останусь на столько, на сколько понадобится.
Он застыл. Он хотел что-то сказать. Было видно, что в нем назревает это.
— Мне завтра надо в Шотландию, на деловую встречу. С утра пораньше. Это по поводу договоренности с шотландским агентом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38